Город падших

Глава 5.

Энтони несколько раз пробежался глазами по тексту, затем снова посмотрел на гордо заявленный в начале страницы план. Поколебался, полностью переписал три из четырёх пунктов плана, сверил снова. В голове было пусто, текст мелькал перед глазами, но упорно не хотел преобразовываться в мысль. Когда нетерпеливо мигающий курсор на белом листе начал действовать на нервы, Энтони понял, что пора сделать перерыв.
Уже третий за последний час.
В пустом зале квартиры было необычно светло, небесный купол за окном — затянут матовыми облаками. Возвышающиеся тёмными фигурами высотные дома тонули в лёгкой туманной дымке. В такие моменты только и хотелось, что лечь на спинку дивана, выбрать глазами точку и забыть обо всём. Не о конкретных вещах, а просто обо всём и сразу, желательно надолго. Обычно в таких ситуациях нормальные люди напивались или шли куда-нибудь далеко и надолго. Чтобы потом напиться, разумеется.
Он стянул с носа очки, положил их на стеклянный журнальный столик перед собой, рядом со стареньким ноутбуком, сделал очень глубокий вдох. Сроки поджимали, недописанная статья ожидала в закрытой вкладке, от этого на душе становилось ещё тоскливее.
Энтони услышал позади себя возню, лениво повернул голову в сторону белых стен и светлого паркета. Он увидел, как поджарый чёрный кот прытко выскочил из-за тёмного угла, а прямо перед ним посеменил крошечный серый комочек. Погоня кончилась быстро: кот настиг свою жертву, подкинул её в воздух, сам подпрыгнул, затем уже сжал в когтях и придушил. Взял мёртвое тельце в зубы, чуть отдышался, повернул голову и посмотрел лучистыми глазами на Энтони. Тот посмотрел в ответ. А потом в секунду или меньше кот выгнулся, вырос и сам собой перетёк в изящный человеческий стан. Мышь из его рта при этом никуда не делась.
— Ну и мерзость, — прокомментировал Энтони без особого выражения, — и ты будешь это есть?
Виктор необычайно брезгливым жестом двумя пальцами поднял перед собой тушку, облизнул губы и проговорил:
— Я знал, что ты обо мне не лучшего мнения. Но есть это? — он крутанул за хвост раскрывающийся в месте укуса трупик, и с него на пол слетело несколько красных капель.
— И зачем тогда?
"И откуда здесь вообще мыши?.." — заодно отстранённо подумал писатель.
— Обычный охотничий азарт? Чувство превосходства? И конкретно эту я принёс с улицы.
— Выброси. Или верни туда же, — Энтони неприятно поморщился, представив себе запах тухлой мертвечины и то, сколько зараз на себе может носить зверюшка, обитающая в Городе Падших. Он отвернулся от демона и, уцепившись за возможность продолжить диалог, сказал: — и что за дурацкая привычка постоянно кого-то душить и в кого-то стрелять... У тебя за плечами много лет существования в круговерти ада, можно было бы и успокоиться.
Виктор, который пошёл и почётно завернул свою добычу в кухонное полотенце, отозвался почти сразу же:
— Успокоиться — значит прекратить жить.
— Успокоиться — значит обрести равновесие и жить спокойно, вот и всё.
— Нет. Нельзя изменить своим привычкам просто чтобы "спокойно жить", — суккуб усмехнулся и добавил: — тянет философствовать?
— Немного, — Энтони слабо улыбнулся, всё ещё не глядя на него.
— Убери эту ухмылку со своего лица. Голова болит.
Энтони услышал, как демон непонятно зачем возится на кухне, и продолжил:
— А я считаю, что неправильно. Человек на то и человеком создан, чтобы обрести покой и... целомудренность. Возвыситься и состояться.
— Переведи? — немного неуверенно отозвался голос с кухни.
Энтони задумался ненадолго и продолжал уже на английском.
— Люди живут, чтобы сделать свою жизнь спокойной. Постоянство и есть привычки. Оно же есть и покой. Люди упрощают себе жизнь только для того, чтобы наполнить её чем-то большим, чем удовлетворение базовых потребностей. И твой "охотничий азарт" тоже среди этих потребностей, если хочешь знать.
— Знать не хочу, но есть ли у меня выбор? — издал смешок тёмный. — Конечно, упрощение жизни — это то, что свойственно людям. Но не всем. Что насчёт меня? Тех, кто изучает демонов? И тех, кто день за днём с энтузиазмом прётся в Город?
— Ты уже не человек, как и большая часть Города. Вам нечего больше искать в жизни, кроме запретных удовольствий, которые не были доступны, когда вы были людьми.
— Не все демоны были когда-то людьми. И ещё твои слова меня задевают до глубины несуществующей души.
— Прости.
— Не суть. Ты говоришь, что люди жаждут только покоя?
— Основная их масса.
— А как же те, которые потом, после смерти и становятся такими, как я? Ну, ты знаешь, — Виктор показался слева от дивана, где полулежал писатель, всё ещё держа мумию мыши на руках, — те, кто от скуки грабят, насилуют и убивают?
— Грабят из жадности или по нужде. Насилуют для самоутверждения и из духовной некомпетентности. Убивают... по многим причинам.
— Но в том числе и от скуки.
Энтони промолчал.
— Люди действительно очень... интересные, — демон медленным шагом преодолел дорогу до столика, — они хотят комфорта, а потом специально его разрушают. Те же, кто ведут жизнь путём разрушения... Те редко могут остановиться без посторонней помощи.
— Будешь сравнивать жажду адреналина с зависимостью? — Энтони покачал головой. — Это и есть возвращение к тому, о чём я говорил — к базовым инстинктам. Рвать и бороться заложено в нас природой, с этим ничего не попишешь. Клыки в наших челюстях и отлично поддающийся физическому развитию организм создан для того, чтобы совершенствоваться путём разрушения. И жажда азарта, которой оправдываются те, кому не хватило сил переступить через инстинкты, это только подтверждает.
— Может быть. Но ты забываешь, что разрушение — это всё равно изменение. Метаморфоза, как ты любишь говорить, — суккуб показал длинные клыки в широкой улыбке, и Энтони чуть развёл руками в подтверждение его слов, — человеку нужно что-то менять.
— Природа сама изменчива.
— Именно. Жизнь — это постоянное движение, изменение, иногда — разрушение. Про это я и говорил, когда отговаривал тебя сравнивать наши с тобой естества. Может, я и прошёл через ад, но я всё равно живой. Вот поэтому, — он показал бумажный комок, — потому что я жажду впечатлений и насыщения. Мне интересен процесс достижения цели, а не сама цель.
— Ты жаждешь "впечатлений" так же, как я жажду, допустим, воды или сна, — возразил Энтони, — это для тебя необходимо, и при этом таковой высшей цели, кроме обеспечения себе жизни, у этой жажды нет. Тебе не нужна еда и вода, а нужны чужие страдания, чужой страх. Вроде этой маленькой ненужной пушистой смерти. Просто из любопытства, много это, кстати, приносит удовлетворения?
— Не так много, как хотелось бы. Но я, по крайней мере, не скрываю свою истинную натуру. А вот что касается тебя и твоего "покоя"... — Виктор прищурил изумрудный взгляд, зашёл за спину оставшегося спокойно сидеть Энтони и взял его за плечи. — Не знаю, заметил ли ты, но жизнь продолжает идти где-то отдельно от тебя и твоего покоя. Там, за окнами, может, где-то ещё в мире. Будет, наверное, грубо заявить, что ты больше мёртв, чем я, это просто смешно и вряд ли грамматически правильно... Но всё-таки подумай над этим. Кто из нас живой?
— Я уже давно обо всём подумал, — Энтони прикрыл глаза, игнорируя навязчиво скользящие по его шее и лопаткам пальцы. — Я устал думать. И устал постоянно унижать себя своими мыслями.
— Верно. Устал. Ты устал от спокойной жизни, но и идти по пути метаморфоз ты не хочешь. Какой вывод? Ты остановился, ты замер. Ты обрёл покой, причём тот, который люди не зря зовут "вечным". Вывод: обретение полного покоя и равновесия равносильно ровно и аккуратно положенному в гроб телу, — Виктор скользнул тыльной стороной ладони вдоль поседевших пепельных волос и промурлыкал: — шах и мат.
Энтони слабо ухмыльнулся и прикрыл глаза.
— А теперь всё то же, только на моём языке.
— Пошёл ты. Я не...
— Шучу, шучу, — писатель устало подпер голову кулаком и добавил: — выкинь уже наконец свой трофей и изволь впредь получать впечатления за пределами дома. Демонстрация интересная, но смотреть неприятно. И раз уж тебе некуда девать энергию и тягу к пустым разговорам, то помоги хотя бы с текстом. Может, твоя жажда жизни и изменений сможет сделать из этой ерунды хоть что-то удобоваримое.