Небо и земля

5

Миновала первая половина декабря. На Хогвартс уже вовсю надвигалась зима. Шармбатонская карета вся покрылась инеем, припорошилась снегом и теперь напоминала огромный сугроб в форме параллелепипеда. Корабль Дурмстранга тоже был весь в снегу и теперь являл собой зрелище величественное и по-зимнему красивое. Крум каждый день пытался отгадать, в чём заключается секрет золотого яйца. Утром после первого состязания он без особого труда открыл его, но оттуда раздался такой жуткий рёв, что пришлось поспешно захлопнуть крышку. Но, по крайней мере, Виктор теперь понял: просто так артефакт лучше не открывать. Поразмыслив, он призвал на помощь своих товарищей: Замфира, Добривоя и Вишеслава. Двадцатого декабря, когда дурмстранговцы, предоставленные сами себе, занимались своими делами, Крум вместе с друзьями сидел в каюте и задумчиво вертел в руках злополучное яйцо. Оно только что было извлечено из камина, куда его засунул Войко, пытавшийся открыть его над огнём. Сейчас Асень, которого одноклассники знатно выругали за эту идею, со стыдом смотрел в пол, а Замфир и Вишо предлагали Круму другие варианты. И тут в каюту заглянул Каркаров. — Виктор, можно тебя на минутку? — спросил он, в упор не замечая остальных. Крум поднял голову и взглянул на директора исподлобья. — Ну… очень надо, — пояснил тот умоляющим тоном. Вздохнув, Виктор отдал яйцо Замфиру и мрачно проследовал к дверям каюты. Как только он оказался на палубе рядом с Каркаровым, тот отошёл, опёрся на борт корабля и заговорил: — Ты, должно быть, не знаешь, Виктор, но через пять дней в Хогвартсе состоится Святочный бал. Это неотъемлемая деталь Тремудрого Турнира. — Вот как? — хмыкнул Крум. — Надо же… А я не знал. — По традиции, этот бал открывают чемпионы и их партнёрши… — К-какие партнёрши? — Крум аж запнулся от неожиданности. — Бальные. По танцам, — ответил директор так, будто подразумевал нечто само собой разумеющееся. — Так я ж не умею танцевать!.. — эти слова Виктор почти выкрикнул. — Сумеешь, сумеешь. Ты же у нас талант, Виктор, — невозмутимо продолжал Каркаров. — Тебе необходимо найти подходящую партнёршу в ближайшие дни. Советую не приглашать Флёр Делакур: она твоя соперница, а нам ведь не нужны никакие инциденты, которые могли бы повлиять на ход Турнира, верно? — он осклабился, демонстрируя желтоватые зубы. Крум поёжился от отвращения, но мгновенно овладел собой и спросил Каркарова: — А кого бы вы посоветовали мне пригласить, профессор? — Например, кого-нибудь с факультета «Слизерин», — ответил Каркаров. — Говорят, там учатся почти сплошь чистокровки, причём из очень приличных семей. Мне бы хотелось, Виктор, чтобы ты мог поддержать престиж нашей школы на высшем уровне. Надеюсь, ты подберёшь себе партнёршу, достойную чемпиона Дурмстранга. — Воля ваша, профессор, — послушно качнулся Крум и наклонил голову, дабы скрыть невольную улыбку. Он-то уже знал, кого ему стоит пригласить… *** Назавтра Виктор пошёл в библиотеку с намерением осуществить свою задумку. Он уже давно выучил, как туда дойти, поэтому пробирался окрестными коридорами, чтобы его ненароком не застукали настырные фанатки. Это было довольно проблематично, но стоило того. К счастью, план сработал, и, когда Крум очутился в библиотеке, нежеланного «эскорта» поблизости не наблюдалось. Вздохнув с облегчением, Виктор огляделся — не видно ли где каштанокудрой головы, успевшей за эти недели стать ему столь знакомой. Однако её нигде не было. Крум обошёл все ближние полки, заглянул даже в пару соседних отделов, но Гермионы не обнаружил. И наконец, уже почти отчаявшись, он внезапно вздрогнул и прислушался. Милый девичий голос, ясный и чистый, как зимнее утро, пел где-то невдалеке, за стеллажом, возле которого стоял Крум. Простой и нежный мотив лился подобно звонкому ручью в горах, повторяя одни и те же несколько нот. И его незатейливая изящная прелесть вызвала тихую улыбку умиления в глазах Виктора: он узнал голос той, что покорила его суровое сердце. Он осторожно раздвинул книги на полке, тихо пробрался между высокими стеллажами и замер в проходе. Сбоку от него за читательским столом сидела девчушка лет пятнадцати в чёрной хогвартской мантии. Каштановые кудри её поблёскивали в свете люстры с потолка. Как кораблик по волнам, сердце отпускаю. Влюблена — не влюблена, я сама пока не знаю. От весны, как от вина, в синем небе я тону. Влюблена — не влюблена, снова не пойму. Я, наверно, влюблена в ветер, что на поле, И ромашек облака, и тропинку в чистом поле. А ещё в кого должна я влюбиться, не пойму. Полюбить кого одна, сердце отдать кому.* Так безмятежно и пела она, перелистывая страницы увесистой книги, и не поворачивала головы к проходу, откуда взирал на неё Крум. Она сидела совершенно одна — никто, кроме болгарина, её не видел и не слышал; запах дерева и книг, свежесть утра за окном опьяняли её, и слова наивной песенки мгновенно появлялись у неё на устах и поглощались пространством библиотеки: Влюблена-на-на-на-на в эти песни на рассвете И на-на-на-на-на влюблена в ресницы эти, И на-на-на-на-на в твоих глаз цвет васильковый, И на-на-на-на-на где же взять тебя такого?.. У Виктора от ужаса перехватило дыхание. Неужели её уже кто-то пригласил?.. неужели она действительно влюблена в кого-то? Или всё-таки нет? Пока он терзался предположениями и догадками, девушка уставилась в окно, подперев рукой голову, и запела дальше: Как дорожка, лунный свет мне под ноги ляжет. Влюблена я или нет, сердце мне моё подскажет. В эти синие глаза, в эти кудри на ветру Влюблена — не влюблена, снова не пойму. Влюблена — не влюблена… голова кружится; Если я не влюблена, может быть, уже влюбиться?.. От весны, как от вина, я в его глазах тону. Влюблена я, влюблена и так хочу к нему… Влюблена-на-на-на-на в эти песни на рассвете И на-на-на-на-на влюблена в ресницы эти, И на-на-на-на-на в твоих глаз цвет васильковый, И на-на-на-на-на где же взять тебя такого?.. Тут она замолкла и, издав мечтательный вздох, уткнулась обратно в книгу. Тогда Крум взволнованно произнёс своим чуть пришепётывающим голосом с бархатными нотками: — Здравствуй, Хер-ми-во-на. Девушка быстро выпрямилась и обернулась лицом к болгарину. Она взглянула на него с испугом, который в одночасье сменился трепетом и восхищением, но без раболепия, так раздражавшего Крума. Её простое и милое лицо было невыразимо прекрасно. Тяжёлые, густые тёмно-каштановые волосы покрывали её плечи бесчисленными упругими кудрями и свободно разбегались по спине, ничем не скреплённые. — Я не заметила тебя! — воскликнула она, даже не поправив, что её имя произносится не так. — Откуда ты пришёл? — Ты так хорошо пела… Вот я и пришёл на голос. Гермиона стыдливо прикрыла глаза, но под её длинными ресницами и в углах губ дрожала тайная улыбка. — Ты пела о том, в кого влюблена. У него кудрявые волосы и васильковые глаза. Ведь он очень красив, твой возлюбленный, не правда ли? И он пригласил тебя на бал? Она с облегчением рассмеялась — совсем не глупо и не противно, как это делали поклонницы Крума. — Я ни в кого не влюблена. Это просто песня. И меня ещё никто не пригласил… Они помолчали с минуту, пристально, без улыбки глядя друг на друга. Грудь девушки часто колебалась под тканью мантии. Виктор смотрел на неё робко и с какой-то надеждой; его чёрные глаза очаровывали Гермиону, кружили ей голову. — Ты — Виктор Крум? — вымолвила она наконец. — Вот ты, оказывается, какой на самом деле… Я никогда не видела подобного тебе. — А я — подобную тебе… — прошептал Крум еле слышно. Он готов был встать на колени, целовать руки Гермионе и просить её пойти с ним на бал. Да, эта великолепная и удивительная девушка была достойна этого, думал Виктор. Он подошёл ближе, сел рядом с Гермионой и ласково погладил её тонкую белую руку. — Тебе, верно, скучно одной в библиотеке? — Почему скучно?.. Я читаю, иногда пою… В последние недели помогала Гарри с первым состязанием, а теперь и со вторым. Ты же тоже ещё не понял, где надо открыть яйцо? — Нет, не понял. Знаю только, что не на открытом воздухе, — усмехнулся Крум. — Скажи, Хермивона, у тебя есть друзья? — Да… двое. Гарри Поттер и ещё Рон Уизли — ты, наверно, видел его? Такой долговязый, рыжий… — Видел, видел. И он тоже мой фанат, как половина здешних учеников, не так ли? Гермиона неловко кивнула и опять замолчала, горя от какого-то непонятного смущения. Глаза её светились блаженной улыбкой. Почему-то ей было необыкновенно хорошо и приятно с этим чужеземцем, учеником Дурмстранга и соперником Гарри на Тремудром Турнире. — Ты… пойдёшь со мной на бал? — сорвался с его губ давно томимый вопрос. Гриффиндорка на мгновение, точно нерешительно, опустила ресницы, но тотчас же подняла их. — Хорошо, обязательно пойду. Но… почему я? Ты мог выбрать партнёршу из кого угодно, и каждая сочла бы это великой честью. А потом хорохорилась бы напоказ всем остальным… Почему ты выбрал меня? Крум только плечами пожал: — Я и сам не знаю. Я ведь почти ничего не знаю о тебе… но это неважно. Просто в моей жизни никогда ещё не было такой девушки… — Какой же? — Гермиона в изумлении вскинула брови. — Настоящей. При этом слове, сказанном так естественно, Гермиона прониклась жалостью к болгарину. «Бедный!.. как ему, наверно, нелегко приходится жить под гнётом такой славы!» — подумала она. Сама она страдала совершенно от другого: её всегда знали в Хогвартсе под именем всезнайки, заучки и вдобавок «грязнокровки». Однако для знаменитого Виктора Крума это, очевидно, не имело никакого значения. Он разглядел в Гермионе то, чего не замечал никто другой — даже её друзья. Крум тихо гладил большим пальцем ладонь девушки. — Я встречу тебя незадолго до бала, — сказал он. — Встречу на корабле перед тем, как нас поведут в замок. Это так положено, так будет. Мы пойдём вместе. — Прямо… прямо с корабля? — выдавила Гермиона. — Но меня увидит и твой директор, и твои товарищи… Ты не будешь жалеть об этом? — Нет, не буду. Кто выбрал партнёршу по сердцу, того не смутить косыми взглядами… Я сам пригласил тебя, так как меня могут отвратить иные девушки и тем более мои товарищи и директор? Храбрость и воля сияли в глазах Крума, выдавая в нем человека твёрдого и мужественного. Виктор был свободен от оков обычаев, традиций и предрассудков. В его голове не возникло и мысли о том, что Каркаров и его многочисленные фанатки будут находить его связь с Гермионой постыдной и недостойной, что они будут злословить без конца и вряд ли перестанут.