Дорогой Билли Миллиган

1

Первый раз я встретил ее в палате психиатрической больницы в ***. Дверь была приоткрыта настолько, что мне удалось заметить, как она сидела в углу кровати, тяжело закинув голову на стену, и смотрела на небо из крохотного окна под потолком. Крепко обняв колени руками, она неторопливо разминала кисти, как если бы готовилась к метанию ядра. Вид у нее был не то, чтобы жалкий, а скорее потерянный. Бывает человек смотрит на что-то с глубоким интересом, отчего в уголках глаз появляются довольные искры, а затем и улыбка растягивается на пол лица. Ее же взгляд упирался в одну точку без права на какое-нибудь беспокойное движение. Она мне сразу понравилась. Я даже подумал, как бы уличить минутку и попытаться заговорить с ней. Но в следующую же секунду, ее испытующий взгляд, который метнулся от окна на меня, дал понять, что на таких, как я, ей абсолютно плевать, и что ее смирное поведение обосновано одним лишь ожиданием очередной утренней пилюли и стаканы воды.
«Что ж, - подумал я, - не в этот раз»
- Что вы здесь делаете так рано?
Я обернулся. Ко мне подходил главный врач больницы (будем называть его «Доктор»; не стоит упоминать настоящие имена людей, которые не желали бы светиться в чьих-нибудь рукописях). Его походка стремительно рассекала воздух, развевая белоснежный, чисто выглаженный халат и оставляя за собой поток приторного одеколона, от которого воротило нос. Когда-нибудь он признается, что не стоит переусердствовать в таких щепетильных вопросах и заливать трубопровод любимым одеколоном после утреннего душа. Остается ждать это «когда-нибудь».
- Доброе утром, - сказал я и протянул руку, которую он сжал с неистовой силой.
- Уже собираете материал?
- Подумал, что стоит заглянуть сюда с утра, интересно, как все начинается.
- Ничего особенного, - ответил он, пожав плечами, - сейчас их угостят, как я люблю говорить, «сладеньким», а потом они отправятся на завтрак. Вам лучше не находиться здесь.
- Почему? Это опасно?
- Да нет. Хотя, на само деле, опасно, только не для вас. Некоторые пациенты могут обидеться, что среди них незнакомец. Был у нас однажды такой прецедент. Старая женщина не знала, что есть определенные часы, отведенные на встречи с друзьями и родственниками, и пришла прямо перед завтраком. Села прямо здесь, на диване, - Доктор показал на небольшой диван и несколько кресел, расставленных по кругу на толстом широком ковре. В центре стоял небольшой столик с пустой вазой, которую, скорее всего, не успели украсить свежими цветами. Это место называлось комнатой отдыха, хотя на самом деле напоминало скорее просторный холл или даже коридор между столовой и палатами пациентов. - Пациенты начали выходить из палат, и один из них вдруг разревелся как ребенок, упал прямо здесь на холодный пол и стал биться головой о кафель. Уже и не помню, какой у него был диагноз. Такое, знаете, быстро забывается. Особенно когда имеешь дело с уникальными людьми. Так вот, мы еле привели его в чувства. Хорошо, что это было перед завтраком. Все так сильно хотели есть, что даже не обратили внимания на него. Бедный, расстроился, что она пришла не вовремя.
- А как же она прошла мимо охраны?
- Это уже наша оплошность, - с горечью сказал Доктор и приказал мне рукой идти за ним, - по утрам всегда тяжело приняться за работу, вам ли не знать. Охрана, видимо, не успела проснуться. Да и одета она была практически, как санитары, так что никто и подумать не мог, что она здесь не работает. К тому же, зачем кому-то посещать психиатрическую больницу в такую рань? Сюда даже в ясный день не захочется заявиться.
Мы обогнули холл с правой стороны и попали в узкий темный коридор длиной около десяти метров. На потолке висели лампы, но света здесь не было. С обеих сторон – голые стены, такие чистые и ровные, что, казалось, протяни руку и ты попадешь в белую пустую комнату, настолько все было объемным в этом месте.
- Почему вы не включаете свет?
- А, - Доктор поднял голову, словно хотел убедиться, есть ли вообще на потолке лампы, - это из-за пациентов. Точнее, чтобы попасть в столовую, им нужно пройти мимо этого коридора. Когда свет включен, некоторые из них случайно заворачивают сюда. Конечно, это не проблема, потому что санитары следят за каждым их шагом, но пусть лучше они не сбиваются с пути. Так проще контролировать. Кто знает, что их может разозлить здесь.
- Разве вы не знаете, какие у вас пациенты?
- Конечно, нет. Разве можно видеть людей насквозь?
- Но вы же проводите какие-то наблюдения, - робко сказал я, когда мы зашли в его небольшой кабинет, обустроенный красным деревом со всех сторон, кожаным темно-зеленым креслом и такого же цвета небольшим диваном под окном, выходящим на внутренний дворик больницы, где обычно в хорошую погоду прогуливаются пациенты. Стена за спиной у Доктора была сплошь заполнена книжными полками, большую часть которых, скорее всего, составляла научная литература, в частности книги по медицине. Для моих глаз это место было чем-то вроде комнаты отдыха, где не приходилось прищуриваться от излишне светлых стен, вдоволь можно было расслабиться и жадно изучать предметы вокруг.
- Но мы не можем пробить своими наблюдениями их души. С таким же успехом можно следить за людьми вне больницы, особо ожидаемого результата все равно не получить.
- Вы верите в душу?
- Находясь в таком месте большую часть своей жизни, и не в это поверишь. Я верю всему, мой друг, - он достал из шкафчика под книжными полками графин с виски и два стакана, - будете?
- Нет, спасибо, сейчас только 9 утра.
- Да, знаю, что вы можете подумать об этой картине, но для меня это скорее целебный ритуал, без которого не так-то просто мыслить разумно.
Он убрал один стакан обратно, а второй наполнил практически наполовину и сразу же сделал смачный глоток, так что виски остался поблескивать на самом глубоком дне.
- Вы верите всему?
- Конечно, иначе как бы я мог общаться с пациентами? Таким, как они нужен человек, который верит им и понимает.
- А они вам верят?
- А это уже не ко мне, спросите у них, если есть желание.
- Я правда могу поговорить с ними?
- В-принципе, да, но не все так просто. Не со всеми удастся найти общий язык. Вы для них чужой человек. Многие будут сторониться вас, а некоторые захотят придушить или метнуть в вас вилку, если вы подойдете к ним во время приема пищи. – Он произнес это вполне бодро, что не сразу вызвало у меня волнение. Хотя, на самом деле, такие слова должны были обдать меня кипятком и заставить вернуться домой, пока сердце еще продолжало биться. – И естественно, я не хочу нести такой риск.
- Вы можете не беспокоиться, я буду крайне осторожен.
- Я не за вас беспокоюсь, а за моих пациентов. Понимаете, - начал он, сложив руки на столе и поддавшись чуть вперед, так что его пропуск, висящий на морщинистой шее, касался края стакана, - эти люди... как вам сказать, эти люди не те, за кого их принимает весь остальной мир. Это индивидуумы с тонко организованной душой. Внешний мир для них крайне опасен и вреден, поэтому я стараюсь всячески сокращать контакт с «нормальными», так сказать, людьми. Иначе им может прийти в голову, что они заперты в тюрьме. Но это не так, - он торопливо покачал головой, - это вовсе не тюрьма. Это их дом.
- Разве они здесь по доброй воле?
- Разве вас родили по собственной воле? Конечно, нет. Вы живете там, где живете, потому что ваши родители там живут, и вам, само собой, пришлось жить с ними. Но в дальнейшем вы поняли, что это место ваш дом, и вам там намного лучше, чем где бы то ни было. Так же и с моими пациентами. Им здесь будет лучше, и вскоре каждый из них это поймет.
- Вы сравниваете их с детьми?
- Обоснованно. Я не понял, мы уже начали интервью?
Доктор бросил взгляд на диктофон, совершенно незамеченный им ранее и лежащий рядом со мной на диване.
- Да, если вы не против, я бы хотел записывать все, что слышу и вижу.
- Что ж, - он нахмурил брови и прикусил нижнюю губу.
«Только не давай заднюю, прошу тебя, мы же обо всем уже договорились.»
- Хорошо, - бросил он вдруг, - у нас ведь с вами соглашение.
- Вот и прекрасно. Вы сказали, что их угостят «сладеньким» и отправят в столовую. Во сколько у них завтрак?
- Они уже идут туда, можете взглянуть.
Он кивнул в сторону двери. Прозрачно остекленная дверь вела прямо в конец коридора, где мимо шеренгой шли пациенты. Все в светло-зеленых пижамах и белых тапочках, абсолютно одинаковые со стороны, ничем не отличающиеся узники своего сознания. Казалось, что они были под гипнозом, который не давал им ни оглядываться, ни сворачивать, ни даже открывать рта. Я простоял так пару минут, увлеченный изучением их безучастных выражений лица, пока вдруг не заметил ту девушку, силуэт которой проскочил в проеме слишком быстро, но достаточно, чтобы я успел ее узнать.
- Девушка, - сказал я, обернувшись к доктору, который все это время не спускал с меня глаз, - из, кажется, 27 палаты. Кто она?
Он не сразу ответил. Бросил на меня испуганный взгляд, встал с кресла, подошел к окну, аккуратно раздвинул шторы и настежь открыл створки. Комната наполнилась живым звучанием утра. Шелест листьев, шепот легкого ветра и отдаленное пение птиц пронизывали слух сильнее обычного. Густое облако тумана, которое поднимается здесь практически каждый день, небрежно ввалилось внутрь и рассеялось по стенам кабинета. Больница стояла на опушке леса, так что именно здесь и не покидало чувство, а точнее иллюзия свободы от внешнего мира. Разве можно быть зависимым от природы? Доктор предполагал, что единение с природой может ускорить процесс выздоровления, поэтому зачастую выходил с небольшой группой пациентов и огромным количеством санитаров в лес, и гуляли они там до тех пор, пока не истекало время отдыха или пока кому-либо не становилось плохо. Я даже не брался критиковать такое решение. У всех гениев свои собственные методы, с которыми не особо поспоришь, не зная банальной основы их науки.
- Доктор?
- Ах, да, - он слегка вздрогнул. Было ясно, что его сознание утонуло в мыслях, которые никогда не были мне ведомы. Он серьезно нахмурил лоб, но вовсе не от злости, а скорее от недовольства. – Когда вы ее увидели?
- Сегодня утром.
- Хм, - он выдохнул так глубоко, что, казалось, погрузился на самое дно старого колодца. - Я поставлю вас перед небольшим выбором, хорошо? – Спросил он, не отворачиваясь от окна и слегка взбалтывая виски в стакане.
- Давайте попробуем, - разочаровался я, думая, что он уже готовился отказать мне в интервью.
«Не могло же мое косвенное вторжение в жизнь девушки так повлиять на него?»
- Либо вы берете у меня интервью, как мы и договаривались... Я отвечу на все ваши насущные вопросы касательно больницы и моего опыта в этих стенах, естественно, проведу небольшую экскурсию и, возможно, разрешу присутствовать при разговоре с некоторыми пациентами...
- Либо? – Спросил я, когда он надолго замолчал.
- Либо я рассказываю вам историю этой девушки, но тогда можете забыть об интервью.
- Почему?
- Вы сами это поймете.
Я снова взглянул на дверь. Коридор пустовал как в период карантина. Свет разливался только в глубине холла, а тишина расползлась так внезапно, что я на секунду подумал, что лишился слуха. Только перекати-поле оставалось катиться из стороны в сторону для пущего эффекта.
«Не собирается ли он надурить меня?»
- Я могу подумать? – Спросил я, наконец.
- Конечно.
- Сколько времени вы мне даете?
- В вашем распоряжение вся моя жизнь. После смерти уже ничего обещать не могу, - усмехнулся он, высушив стакан и снова отвернувшись к окну. – И, кстати, - добавил он, когда я потянулся к серебристой ручке двери, - вы наверняка понимаете, что о нашем с вами... о нашей с вами связи никто не должен знать, пока вы не напишите вашу статью.
- Да, вы не любите «быть достоянием общества, представленного в виде голодных и жадных журналистов, падких на все, что, по их мнению, кажется интересным и сочным материалом для охвата наибольшей аудитории читателей», - уверенно и без запинки процитировал я статью в местном журнале за какой-то там далекий год. Единственный случай, когда Доктор решил дать небольшое интервью. К удивлению, ни одна мышца на его лице не изменилась. Кажется, его и вправду не особо волновало то, что о нем думают, включая хорошие вещи. – Можно спросить, почему вы выбрали именно этот журнал? Он ведь существовал на тот момент всего пару лет, и никто особо не слышал о нем. Не то чтобы потенциальными читателями, но даже фактическими не особо пахло.
- Во-первых, это было огромным бонусом для меня, а во-вторых, главный редактор смог ответить на мой вопрос, который я задал публике в день официального открытия больницы.
- И какой же это вопрос?
- Что самое важное в жизни?
Я задумался.
«Интересно, какой же правильный ответ.»
- Счастье?
- Хах, - он прошел по кабинету и облокотился о край стола, непроизвольно скрестив руки на груди. Под утренним светом его кожа казалось еще более морщинистой, чем в тени, а седина пробивались практически по всей голове, а не только на затылке, как мне казалось раньше. Даже не знаю, какие эмоции он у меня вызывал. Вряд ли отвращение, но что-то очень близкое к этому. – Самый популярный ответ.
- Любовь?
Он покачал головой.
- Что же тогда?
- Думаете, я вам скажу? Нет уж. Подумайте сами, вы умный парень, я вижу. Напрягите немного свои извилины, и вы точно найдете ответ. Сообщите мне потом. А теперь, извините, но скоро закончится завтрак, и мне уже пора приступить к своим делам.
- Понял, до встречи.
- Угу.
Он закрывал окно, когда я выходил из кабинета. В коридоре все еще стояла тьма. Даже не помню, как мне удавалось выйти в холл, не споткнувшись на пустом месте или не столкнувшись с какой-нибудь стеной. В такой темноте потерять координацию было проще пареной репы.
«Какой-то чертов абстрактный мост между психами и доктором. Свихнуться можно, если остаться между этими стенами чуть дольше нужного.»
Следующий автобус до города должен был подъехать только через полчаса. Я дошел до остановки, которая стояла прямо через дорогу от больницы, и уселся на треснувшую скамейку. Сырое дерево отдавало неприятным запахом, а в проеме между двумя отделенными частями доски вытягивались к солнцу ростки какой-то зеленой травы. И если во дворике больницы каждый цветочек имел свое место, газон не поднимался выше определенного уровня, декоративные елочки стояли рука об руку, не смея двинуться в сторону, а дорожки, вымощенные белым камнем, блестели чистотой, то за пределами черной ограды все пустело и приобретало самый примитивный вид. Я достал из кармана пачку сигарет и повертел ею в руке.
«После этого места даже не знаешь, хочешь ты курить или нет»
Я смотрел на кованные ворота с витыми прутьями и острыми золотистыми наконечниками. Роскошь и блеск. Но для кого это делалось?
Я все же закурил. Положил пачку обратно и пустил кольцами сигаретный дым. Что-что, а курить я мог с крайней изысканностью и настоящим наслаждением, хоть и делал это крайне редко. Если бы существовал конкурс на самое эстетическое выкуривание сигареты, я, без сомнения, одержал бы победу. Профессионализм, как говорится, не пропить. Рассеявшись, дым открыл моему взору окно Доктора, которое располагалось прямо в центре всего здания на третьем этаже. Удивительно, но кроме окна мне удалось разглядеть и его силуэт сквозь белоснежную сетчатую тюль.
«Он же не следит за мной?»
На самом деле, я чувствовал этот тяжелый взгляд из-под седых, заросших бровей с самого утра. И даже, когда он наивно отворачивался к окну, я знал, что не остаюсь без наблюдения, ощущал, как он пожирал меня своим строгим профилем, впалыми от чрезмерной худобы скулами и торчащим кончиком носа. Однако в таких делах, которые стали частью его жизни, и вправду стоит быть на чеку. Понимая это, я не чувствовал дискомфорта.
Автобус приехал раньше, чем я предполагал. Я поспешно бросил окурок на землю, придавил его ногой и забрался внутрь, где было практически пусто. Только водитель и старый мужчина, уткнувшийся в шарф и храпящий на весь салон. До этой остановки никто не доезжал, всем всегда нужно было куда угодно, но только не в психиатрическую больницу. Я сел в самом конце, надел наушники, включил по громче музыку и закинул голову на спинку сидения. И даже когда мы отъезжали от больницы, я чувствовал взгляд Доктора на своем затылке. Мне хотелось обернуться, но я сдержал себя в руках. Утонул в песнях The Neighborhoods и погрузился в собственные мысли.