Karma is bitch

Prologue

— Хён, я сегодня в Прагу улет...

— Лети куда хочешь, отъебись от меня, — прерывается чонгукова речь грубым, что не так часто бывает, голосом старшего брата. Чонгук улыбается в кулак, замечая, как Хосок роняет из рук дурацкие папки (которых он окрестил блядскими, но не суть), затем запинается о собственные кеды и едва не улетает в шкаф-купе в прихожей. Чонгук с таким явлением доктора Чона-я-сейчас-вас-всех-поубиваю-нахрен знаком, потому что это бывает только в дни, когда у Хосока назначены сразу две, а то и три операции большой сложности, что означает, что он не спал всю ночь, готовился, а теперь ещё стоять в операционной хрен знает сколько часов со скальпелем и попытаться человека на тот свет не отправить. А вот Сыльги, зашедшая с утра по пути на работу, не знакома.

— Ясненько, — тянет Чонгук, понятливый до невозможности, — ретируюсь. Сыльги-нуна, я бы на твоём месте его не трогал, — даёт он совет, закидывает на плечо рюкзак и машет обоим — раздражённому брату и опешившей девушке — рукой, — увидимся в следующий вторник!

Сыльги вроде пытается остановить Чонгука умоляющим взглядом, мол, я вообще-то не ожидала, что в нашем союзе будет две истерички, и обе НЕ Я (Хосок сойдёт за двух разом), но Чонгук реально опаздывает на такси, которое отвезёт его в аэропорт, так что может только помолиться за её душу. Хлопает дверь, Сыльги медленно поворачивается к мужчине, уже убравшим папки обратно на полки, где им и место, и, растрёпанный, глядит на Кан как-то потерянно и немного даже жалостливо. Ей становится по-человечески за него обидно. Он вкалывает сутками, они чаще видятся в операционной, потому что сейчас интерн Кан уже допущена к несложным случаям, а не дома, хотя Сыльги практически что поселилась в их с Чонгуком квартире, потому что последний часто в разъездах по своим танцевальным конкурсам.

— Ну, милый, — она приближается осторожно и притягивает его к себе, чтобы обнять, и на удивление Хосок даже сцепляет свои руки мастера на тонкой девичьей талии в знак одобрения, — чего ты распсиховался? Не я же тебе ассистирую, — пытается она шутить, но в этой шутке есть доля правды. Она ещё недостаточно наработала навыки, чтобы ассистировать ведущим хирургам больницы, хотя теперь у неё есть заветная мечта однажды оперировать вместе с Чоном. Хочется стоять просто рядом, наблюдать за тем, как лаконично он управляется с людскими сердцами, как орудует скальпелем, как отдаёт приказы и спрашивает про показания приборов. И подавать ему инструменты, хотя это, конечно, обязанности медсестёр, а не хирургов. Хосок гениален, а Сыльги это знает. Он гениален не только в том, как вылечивать сердца, но и как помогать однажды разочаровавшимся в любви вновь в неё поверить. Рядом с ним о первой любви, улетевшей в Америку, вспоминать не хочется. Он гораздо круче и он рядом.

— Когда-нибудь будешь, — мягко уверяет он, отстраняясь и плавно целуя губы девушки. — Если я накричу на тебя сегодня, не обижайся, я весь на нервах.

— Я понимаю, — и она правда понимает. Хоть и хочется верить, что любимый человек под горячую руку не попадётся никогда. Впрочем, Чон своими действиями не раз доказывал, что уж до рукоприкладства не опустится никогда.

— Тогда поехали, у меня заседание через полчаса перед первой операцией. Я ещё должен успеть поговорить с родственниками больной.

— Что у тебя там?

— Пересадка сердца. Девочка четырнадцати лет, перенаправили ко мне, я решил взяться. Но что-то я как-то...

— Если хирург не уверен — гиблое дело, — Сыльги берёт его за руку, — будь уверен в себе, я знаю, что ты можешь.

Хосок улыбается лишь уголками рта.

— Да уж, второго урезания зарплаты я не переживу. На что я тебе цветы покупать буду?!

— Да господи, я сама себе цветы могу купить! — закатывает она глаза. Они выходят из квартиры и, закрыв её, спускаются по лестнице.

— Ты ущемляешь моё мужское достоинство! Цветы и презервативы — моя прерогатива.
Сыльги прыскает от смеха.

— А, ну точно. Ты ж мой мужик, — ласково зовёт она с неприкрытым сарказмом, — значит, ромашки и extra sensation*?

Хосок зло смотрит в её сторону, пока они усаживаются в машину, он — за руль, она на пассажирское. На улице отвратительная слякоть, присущая классическому ноябрю в Корее.

— Как скажу, так и будет.

— Я в тебе не сомневаюсь, — она чмокает его в щеку. Машина трогается с места. Сыльги более, чем уверена, что он сделает, как скажет она.