апрель начинается редким солнцем и ярко-зеленой травой под серыми тучами.
у бабушки появляется сиплый, тяжелый кашель. мама теряет аппетит, и за ужином сидит, подперев подбородок ладонью, сжатой в кулак, и смотрит в одну точку, пока содержимое тарелки не становится противно-холодным.
чеён набирается как-то смелости и предлагает ей поменяться хотя бы на денек: чеён останется с бабушкой, будет присматривать и помогать с медикаментами строго по предписанной инструкции, а мама займется домом, если захочет. а если не захочет, то, может, сплавает на пароме к большой земле, сходит там в кино или в пиццерию своей любимой сети, увидит тысячи новых лиц, получит, в конце концов, доступ к благам цивилизации - интернету, гипермаркетам, автомобильным пробкам.
мама улыбается. мама говорит: какая ты у меня хорошая, чеён.
мама не соглашается никуда уезжать.
закон распределения тяжести почему-то работает только с чеён, все грустные мысли ссыпая разом в ее голову, и словно выталкивая из дома. а ноги сами собой неизменно приводят чеён к лалисе. они просиживают дни вместе в доках, разговаривая, сидя рядом на перевернутых лодках, слушая музыку на старинном кассетном проигрывателе, найденном в сарае. гоняют по кругу две зажеванные кассеты, принадлежавшие когда-то маме чеён: с песнями g.o.d. и аудиоверсиями сказок братьев гримм на английском языке. радиочастоты на острове выловить не получается, мобильной связи тоже нет, газеты - только по воскресеньям на пароме вместе с продуктами и толпой моряков. посидишь с час у мерно шумящей воды и уверишься, что ничего во всем мире не существует, кроме острова и деревни в полтора десятка семей. чеён как-то признается лалисе, что жизнь до возвращения в деревню ей помнится размыто, и что сложно даже представить, что существует что-то дальше воды, что есть большая корея, что есть даже где-то австралия и крошечная мёльбурнская бургерная, в которой чеён два с половиной года работала официанткой.
лалиса слушает и кивает, лалиса улыбается и бегает мимо чеён со своей тележкой для уборки: по докам и наружу, потом в подсобные помещения за белыми бутылками, содержимое которых так едко пахнет, что из глаз чеён ручьями бегут слезы.
- опять ревешь? - обижается за химию лалиса, - зато чисто будет.
по вечерам расходятся на развилке тропы: чеён - выше по склону, готовить домашним ужин, уговаривать маму разрешить себе отдохнуть; лалиса - по каким-то своим делам, а потом тоже домой - вниз, к самому берегу.
