следующее утро - опять чувство дежавю, снова все тот же день сурка, как у героя старого фильма. только чеён за полтора с лишним месяца научилась все это делать автоматически: полы, пыль, кухня. примерно раз в неделю - оконные стекла.
бабушка много спит в последние дни, и чеён, моя полы в ее комнате, старается не шуметь, не дышать, не разбудить. вспоминает, как бабушка все время говорила чеён в детстве: сон - лучшее лекарство. чеён аккуратно собирает пустые упаковки от препаратов в мусорный пакет. пусть спит. не решается притронуться к скрипучим оконным рамам в самой комнате, но в соседних распахивает окна, а дверь к бабушке оставляет открытой. солнечный апрельский воздух становится совсем теплый, и пахнет весной. пусть бабушка лучше спит, окруженная запахом моря, а не лекарств.
чеён, пока ставит кастрюлю на огонь, вспоминает почему-то кафе в пригороде мёльбурна, как день сводился к обмену фразами и улыбками с клиентами, к натиранию столов до блеска, к мытью посуды в сверхурочные и ленте инстаграма в обеденный перерыв. красные пластиковые стаканы на небольших дружеских вечеринках, просмотр сериалов перед сном, планы сдать, наконец, на права - все это кажется таким далеким, на расстоянии миллиардов световых лет. так давно, что, кажется, было с чеён в прошлой жизни. да и было ли.
закончив с делами, чеён не уходит, как обычно, к лалисе, не то, чтобы даже как-то планируя это - само выходит. и не обиделась, как в детстве, чтобы больше не разговаривать и "я с тобой не дружу". чеён забывается, усевшись разбирать старые фотографии, случайно обнаруженные в большом выдвижном ящике. большинство - черно-белые, и, то ли засвеченные фотографом при печати, то ли потерявшие яркость от времени; почти все - постановочные, когда приезжие фотографы всю сотню обитателей деревни пытались уместить в один кадр то на фоне склона, вверх по которому россыпью мостятся старинные дома, то на фоне доков, пирса, моря.
странно, думает чеён. бабушка с дедушкой меняются: из ее ровесников превращаются как-то в стариков, седея, съеживаясь, становясь меньше и слабее, болезненнее. а деревня - ничего. дома сегодня стоят, как стояли вчера, или десять, или пятьдесят лет назад. меняются, конечно, незначительные детали внутри: комнаты временно набиваются вещами людей, приходящих и уходящих, по углам расставлена шумная бытовая техника, в садике у крыльца теперь можно посадить семена цветов из каких-нибудь америк, из оазисов африк, с зеленой каймы по побережью австралийского материка. но это все значения имеет не больше, чем просто верхняя обертка. каркас конструкции во времени остается абсолютно неизменным. люди живут в домах своих предков, живут мыслями, унаследованными от прошлых поколений. как и эти поколения - живут на одной части острова, не ступая из уважения и отсутствия необходимости на другую. пройдет еще хоть сотня, хоть две, лет, небоскребы сеула будут тянуться еще выше к солнцу, в каком-нибудь токио роботы развяжут третью мировую, а этот остров так и останется стоять. и не изменится ничего: ни люди, ни их дома, ни то, как они ловят рыбу.
