Мразь

Его белая пустыня вновь раскидана по поверхности импровизированного стеклянного мира. Гук смотрит на это творение и улыбается. Он любит эти белые пески. Спасительные, засасывающее его в себя, в свою блаженную истому совершенства.
Чувства проходят волной. Все разом. Они бегают по нему, спускаясь с самой макушки и теряясь где-то между пальцев на ногах. Галстук, который он сам не знает зачем носит, хотя, высшее общество и все дела же, этикет и тому подобное, сейчас раздражает. Чон расслабляет его, но по-прежнему не снимает. Ягоды щекочут обоняние. Снова они. Запястья горят. Гук цокает. Надписи опять кровоточат. Это клеймо судьбы… Блять, как же его это достало. В дверном проеме показывается Намджун с подносом в руках. Кажется, он теперь ещё и в няньки к Гуку записался. Чон скептически приподнимает бровь, чуть вздрагивает от укола в сердце, которое тоже зачастило своим присутствием под клапанами в его груди. Затем, переводит взгляд на свои руки, проводит по бинтам на запястьях, их снова пора менять. Этот его предназначенный убить его что ли решил? Проклял? Что он вообще делает? Отчего они так часто кровоточат?       

— Блять, — бросает очередное ругательство Чонгук. Намджун садится рядом, ставит поднос поверх белой Сахары, протягивает руку к запястью Чонгука. Он ненавидит и себя, и его, но годы рядом с этим испорченным парнем сделали свое, Джун не может его бросить, не может не беспокоиться о нем, да он даже ударить его не в силах. Ким считает его своим другом, нет, даже вроде как братом. Да уж, не лучший пример братца ему попался, но что есть. Его бы вразумить и был бы нормальный парень. Вразумить… Так легко об этом думать, сказать так, а вот на деле. А что на деле? На деле лишь то тянущееся полосой «Как?». Намджун снимает слегка намокшие в крови бинты с чужих запястий. Та надпись за ними снова горит. Ким морщится. То означает страдания, мучения, сильная душевная боль его половины. Предназначенного. «Эй, алло, парень, ты это хоть каплю понимаешь вообще?»      
 — Ты собираешься что-нибудь делать? — бесцветным голосом спрашивает Джун, промокая йодом кожу вокруг буквы «М». Тем не менее, слово не кровоточит настолько, чтобы скоро Гуку понадобилось переливание, оно лишь рассыпается мелкими бусинками, несомненно, отдаваясь болью от страшно выведенных букв. Однако, Чон даже не морщится, и нет никаких «Как так?». Все и так понятно, ему не до боли. Только что в нем прозвучал очередной хлопок блаженного рая. Его идеализированной пустыни, с таким же белым солнцем, что скоро спалит его дотла.