Все было хорошо в жизни Джинни Уизли. Война наконец-то закончилась. Хогвартс отстроили заново. И Гарри официально был с ней. Мама радовалась, Рон был доволен. Все действительно было бы совсем хорошо, если бы не одно но. И почему в жизни всегда должны случаться какие-то "но"? Гарри, который уже целый год считался ее женихом, — вот именно, что только считался! — неожиданно обзавелся лучшим другом. Да таким другом, что водой не разлить. Хотя новым другом или давним врагом — это, смотря с какой стороны посмотреть. А уж Джинни-то знала, как смотреть правильно.
— Гарри, а как же Рон с Гермионой? Они больше тебе не друзья? — однажды не выдержала она. Гарри застегнул верхнюю пуговицу на мантии и рассеянно ей улыбнулся: — Джинни, они теперь вместе, я не хочу им мешать, — он явно приготовился аппарировать из Норы. — Я при них теперь как... как нога в колесе. Он снова неловко ей улыбнулся и тут же исчез. И Джинни ни на секунду не сомневалась, куда. Потому что почти все свое свободное и несвободное время Гарри теперь проводил вместе с белобрысым хорьком. Если они не торчали на работе в своем Аврорате, не шатались по пабам, болтая о чем-то друг с другом до хрипоты (Мерлин, да о чем они оба вообще могут болтать?), не пропадали на квиддичных матчах и не гоняли на метлах, то они постоянно слали друг другу сов, как будто прожить не могли без этой гребаной дружбы хотя бы полдня. Ненавистные письма летели к Гарри устойчивой вереницей, а потом валялись по всему его дому, покрывая тумбочки и столы. И, поскольку совесть в борьбе за семейное счастье всегда была Джинни чужда, она не раз и не два заглядывала в них, не колеблясь. Но ни разу ничего предосудительного в них не нашла. "Гарри, ты был прав, это Протего". "Гарри, встретимся завтра на стадионе", "Гарри, жди, я зайду за тобой завтра после шести". Гарри, Гарри и Гарри... Нет, ничего такого в этих записках действительно не было, но имя ее жениха, сотни раз написанное ненавистной рукой, так и кололо глаза. Малфой, еле цедивший в школе презрительное "Поттер", в этих пергаментах, называя Гарри по имени, теперь казался совершенно другим, более человечным, открытым, словно уже самими звуками имени пытался Гарри что-то сказать. И Джинни Уизли знала, что именно. Знала с тех самых пор, как на далеком четвертом курсе впервые поймала устремленный на Гарри тоскливый малфоевский взгляд. Именно тогда сомнений насчет Малфоя у нее не осталось. Джинни совершенно обоснованно не доверяла ему и чувствовала, что однажды сорвется.
