Параноидальный митоз

Глава II

     Сегодня меня должны будут опросить полисмены, хотя опрашивать они меня не спешили, если уже столько времени прошло. Собственно, все полисаи города так работают.
     Шер, медсестричка, принесла мне штуку, чтобы я мог есть, не вставая с кровати. Я называю эту штуку надкроватник, потому что не знаю, как называть ее правильно; я бы спросил сестру, но не хочу показаться глупым перед ней. На этой штуке, правда, еда обычно была так себе. Каша, хлеб с маслом, молоко и вареное яйцо. Мне больше нравится жареное такое, жирноватое, но не как наш препод, конечно.
     Хорошо, что в моей палате был телек с годными каналами. Я мог в него на полдня залипнуть и даже не заметить. Больше всего мне нравятся каналы со смешными ТВ-шоу. С ними я не ощущаю течения времени, а мне поскорей хочется уйти отсюда. По телеку начался стендап, там началось выступление какого-то довольно известного комика с частичным параличом. Более всего мне понравилась эта его шутка: «Самое хреновое в заболевании состоит в том, что люди ожидают, что вы будете вести себя так, будто его у вас нет». Шер сделала мне замечание, что я слишком громко слушаю телек. Я думал, Шер переживает о моем слухе, но она сказала, что в отделении должно быть тихо, потому что тут много пожилых пациентов.  Наверно, я нехило ее так уже достал.
     В последнее время меня почти перестали мучать всякими лекарствами и оздоровительными процедурами. Я лишь изредка хожу на осмотр и беседу к докторишкам, среди которых тот психотерапевт. Раз в день принимаю какие-то таблетки, чье название ну просто нереально выговорить. Зачем миру вообще нужны скороговорки, если есть бромдигидрохлорфенилбензодиазепин?
     Когда сестричка Шер унесла надкроватник с пустыми тарелками, ко мне ворвались главврач, психотерапевт и новый незнакомец среднего возраста с небритой щетиной. Честно, на вид он был как заядлый алкоголик.
     — Здравствуй, извини, что так внезапно. Это сотрудник полисейской службы, о котором мы говорили. Он задаст тебе пару вопросов и уйдет, — сказал терапевт.
     — Здравствуй, меня зовут Генри Уолш, рад знакомству.
     — Драсте. Взаимно.
     — Что ж, тогда мы вас оставляем? — спросил главврач у полисая.
     — Да, обещаю, мы быстро, — отвечает.
     Все ушли. Я вырубил телек, чтоб не мешался. Полисай достал блокнот и начал там что-то писать. Стало пугающе тихо. В лечебном отделении, конечно, должна сохраняться тишина, но в этой тишине было нечто неприятное. Я думал было первым нарушить тишину, пока этот полисай Генри наконец не сказал:
     — Ого, а я и не заметил, как смеркалось.
     — Н-да, вы правы. — Сначала я не придал этому особого значения. Пока не вспомнил, как только что завтракал и как только что проснулся. — Слушайте, и правда. С чего бы солнцу заходить спустя всего час после рассвета? — Я призадумался. Подойдя к окну и рассматривая опустелые лужайки отделения, я признал это странным, на что полисай ответил:
     — А чего же тут странного, О Брайан? — Я удивился от его слов. Интерес заставил меня обернуться и рассмотреть получше нового персонажа. Но как только я вздумал обратиться, мне в глаза бросилась ужаснейшая вещь.
     — А-а! Что? Что с вами?!
     — Что-то не так?
     — Какого дьявола! Ваши глаза! Черт возьми.
     — С ними что-то не так?
     — Глаза! Почему ваши глаза исчезли?
     — Разве это имеет значение?
     — Почему вы так спокойны? Вы что, ничего не чувствуете?
     — Нет, со мной все в порядке.
     — О каком порядке вы говорите? Вы же теперь безглазый! — Вмиг я задумался, а не снова ли это дурной сон? Действительно, просто еще один дурной сон. Не мог ведь человек, оставшись спокойным, взять и потерять глаза на ровном месте, видя, что он ничего не видит.
     — Ладно-ладно, я вас понял, только сидите на месте, я хочу кое-что проверить, и все. — По-старинке, как принято делать, я ущипнул себя, чтобы пробудиться ото сна. Не знаю, что пошло не так, но я не пробудился.
     — А? Что такое? Это же сон. Это же сон, да?
     — Сон? Давай-ка я лучше помогу тебе подняться, а то тебе немного нездоровится.
     — Не-не, сидите, я в норме, честно. Просто сидите и не двигайтесь. — Я пытался задержать полисая, чтобы придумать план дальнейших действий, однако в голову ниче не лезло.
     — Что ты, мне нетрудно, позволь помочь. — Он встал со стула, неспешно обойдя мою койку, затем протянул мне свою руку. Я смотрел на нее так, словно на меня наставили пушку.
     — Ну? Ты дашь руку или нет? — будто разговаривая с маленьким ребенком, произнес он. Мне было чертовски страшно – что, если я ослушаюсь? Задушит ли он меня, как во сне с терапевтом? А сон ли это? Решившись, я сглотнул и медленно протянул вспотевшую руку. — Ну вот.
     — Да... спасибо. Кхм, можете уже отпустить руку.
     — Разве не всем нужна рука помощи? — невозмутимо сказал он, не переставая все крепче сжимать мою руку.
     — Конечно, всем, только эта рука не должна душить, мистер Уолш. Отпустите, пожалуйста, мне больно. — Я начал извиваться в надежде вытащить уже немевшую от железной хватки руку. — Пож-жалуйста.
     — Что с тобой? Почему ты встал на колени?
     Я уже не мог разжать челюсти от боли, чтобы произнести хоть что-то, кроме стона. В итоге я вскочил и что было мочи ударил Генри в лицо свободной рукой. Его слегка отшатнуло назад, а капкан наконец разжался. Но я не почувствовал облегчения. Как и не чувствовал кисти руки – она была сломана.
     — Господи! Что вы наделали! — прокричал я. А Генри просто встал, вперив в меня двумя глубокими неприкрытыми ямы. Я немного успокоился, но от того, что после удара он попросту замер, словно манекен, мне стало не по себе. Я глотал воздух, как ненормальный. Мне не показалось, но в помещении резко поднялась температура. Я находился в полуприседе, держась за подоконник, будучи наготове среагировать на действия Генри.
     — И долго вы будете так стоять, мистер Уолш? Ау! Ты сдох, что ли?
     После этих слов рот Генри вдруг начал небрежно раскрываться. Затем он вовсе начал разлагаться. Его кожа и плоть стали сливаться в вязкие капли, стекая по контуру тела. Он был похож на отвратительно загримированную куклу или неудавшийся эксперимент настоящего безумца.
     В палате было невыносимо жарко. Казалось, я нахожусь не в лечебном отделении, а в самом, черт возьми, аду. Видимо, этот Генри тает именно из-за дурацкой жары.
     — Вот и разлагайся. — Я еле встал на ноги, все еще держась за подоконник. — Где все? Почему это все происходит, и никто ничего не замечает? Почему я до сих пор не проснулся?
     Генри неразборчиво стенал.
     — Ты еще дышишь, чудище?
     Вдруг он сделал шаг в моем направлении.
     — Уйди... — Мой голос совсем осип, пот заливал глаза, от дыхания практически не было толку. А температура все поднималась. — Не... подходи... — Похожее чувство у меня было, когда я пробегал пятикилометровый забег. Я будто побывал на месте умирающего в пустыне.
     Генри сделал второй шаг. С него сползла вся одежда, а внутренности вывалились наружу, со шлепками попадав на пол. Меня вырвало. Уже не осталось сил ровно держаться на ногах, тело тряслось, а кровь буквально кипела в жилах. И я заметил, как сильно ухудшилось мое зрение. Вся картина помутнела, в глазах появилась резкая режущая боль. Я вцепился в глазные яблоки, которые словно вот-вот собирались лопнуть.
     — Не видно... Ничего...
     Я нервно пытался нащупать подоконник, который пришлось отпустить, но тут почувствовал на своем плече необычайно влажную, но обжигающую знакомую руку. Я испугался, однако истощился так, что не был в состоянии избавиться ни от нее, ни от дышащего в затылок разлагающегося человека, если его еще можно было так назвать. Благо мне удалось найти подоконник. Я не стал долго думать. С большим трудом открыв окно, я, ослепший, полез в него, чтобы закончить эти мучения. А Генри, видимо, к тому времени уже был стерт с лица земли. Я набрал воздуха напоследок и выпрыгнул из пятидесятиградусной печи. Пикируя, я преодолел воздушный барьер с ощущением жгучей-жгучей боли – вероятно, находясь в палате, я получил неслабые ожоги. Но я не понял, как упал. Было совсем не больно.
     — Итак, — послышался голос, — назови свое полное имя.
     Открыв глаза, я увидел прежнее помещение. Все было на своих местах. Разве что мои легкие качали воздух в пять раз быстрее обычного. Решившись ответить, я протянул:
     — О Брайан. Просто О Брайан.