Уже неоднократно говорилось, что, несмотря на силу своего фрукта, Йосаку всегда в полной мере испытывал боль от полученных ранений. И чтобы хоть как-то заглушить эту боль, Йосаку, орать не орал, но зато всегда очень громко матерился -- так он, по собственному признанию, заметно легче переносил буквально сводящую с ума боль. Кроме того, обычно довольно спокойный, можно даже сказать флегматичный, а то и сонный, парень, в такие моменты, начинал буквально фонтанировать энергией. От флегматизма или сонливости не оставалось и следа, вместо этого Йосаку, мягко говоря, становился злым... Приходил в бешенство, если говорить откровенно. И на волне этого бешенства он обычно начинал кромсать своих противников в мелкий фарш. Собственно, первоначально, именно так Йосаку и получил своё прозвище "Мясник". Зная, что с парнем не случится ничего непоправимого, Зоро и Луффи, в своё время, специально заставляли Йосаку сражаться с противниками, к поединкам с которыми он был ещё не готов. Вполне естественно, что, в таких поединках, его практически всегда убивали, после чего он восстанавливался, попутно приходя в самое настоящее неистовство. И в отличие от обычных людей, которых ослепляющая ярость наделяет лишь кратковременной силой, -- после чего всегда наступал неизбежный "откат", как в физическом плане, так и психологическом, -- Йосаку мог находиться в подобном состояние и десять, и двадцать, и тридцать минут. Вполне вероятно, что он мог находиться в подобном состоянии ещё дольше, но проверить это на практике пока не удалось. Йосаку не мог по-настоящему сильно разозлиться на Зоро, Луффи или Джонни, как бы сильно они его не калечили, а других противников, которые бы могли не только причинить ему ощутимый вред, но и затем пережить хотя бы несколько минут боя с взбесившимся парнем, в Ист Блю не было. Йосаку, если вынести за скобки семью Соломенной Шляпы, и без всякого бешенства был одним из самых опасных людей Ист Блю, а усиленный собственной яростью он гарантированно мог порвать любого. Особенно с недавних пор. В этот раз, помимо привычного припадка ярости от боли, Йосаку злился ещё и на самого себя. Сейчас, после того, как он получил подобную "плюху", Йосаку мог честно признать, что он сильно сглупил... безбожно протормозил, чего уж там. С какой стати он вообще решил, что спокойно сможет выдержать атаку Губошлёпа? Слишком много воды, поэтому Губошлёп не сможет выпустить её за один раз? Если не знать о реальных возможностях рыболюдей, то, спору нет, всё выглядело вполне логично. Однако, чего не мог понять сам Йосаку, так это того, с какой стати он решил, что если Губошлёп не может выстрелить всю выпитую им воду за один раз, то значит и его атаку можно не бояться? Сейчас парень отчётливо понимал, что даже если бы Губошлёп действительно не мог выстрелить всю воду за один раз, рыбочеловеку достаточно было выстрелить по нему небольшим шаром воды, размером с ядро, чтобы получить примерно тот же самый результат, если не ещё лучше. Меньший объем, за раз выпущенной воды, означает большее давление, и, принимая во внимание уже продемонстрированную силу, шар воды, размером с ядро, вероятнее всего, вполне мог пробить человека насквозь или напрочь снести ему голову. Опять же, сейчас всё это казалось Йосаку таким очевидным... и от этого он злился ещё сильнее! Если всё так очевидно, почему он тогда не понял этого сразу? Бесит! Кто ещё больше злил Йосаку, так это Луффи. Точнее не сам Луффи, а его предостерегающие слова, сказанные им буквально две недели назад. Луффи открыто сказал, насколько может быть опасным попадание под какую-либо неизвестную атаку, даже если ты практически бессмертен. И Йосаку в тот раз показалось, что он всё понял... ни фига-то он тогда не понял! Теперь Йосаку мог говорить об этом совершенно точно. Впрочем, нет худа без добра, сейчас Йосаку действительно понял всё, что тогда имел в виду Луффи. За это нужно было сказать спасибо Губошлёпу... прежде чем его убить. Осознание осознанием, спасибо не спасибо, а, к тому моменту, когда Йосаку, наконец, полностью восстановился, весь мир для него был окутан в красную пелену бешенства. Тем более в окончательное исступление Йосаку приводили сами Рыболюди, -- не из-за его смерти, тут добрая половина вины лежала на Зоро, а ещё значительная часть на нём самом, -- фактом того, что они посмели тронуть Нами. Никто не смеет трогать Нами. Никто не смеет трогать семью Соломенной Шляпы. В таком состоянии Йосаку мало что соображал, из-за чего единственное милосердие, которое он мог проявить, так это милосердие быстрого убийства. Вернее, сдерживаться в таком состоянии Йосаку был не способен, поэтому никаких пыток, только убийства и, желательно, максимально жестокие, чтобы отомстить за всю пережитую им боль. "Мясник" он и есть "Мясник". -- Кажется, наш обмен ударами подходит к концу, -- произнес кровожадно оскалившийся Джонни, глядя прямо в глаза Куроби. -- Зря вы так сильно разозлили моего друга. Когда он в таком состоянии, то даже я его немного побаиваюсь, а вас всех он просто разорвёт в клочья. Я уже не раз видел, как он это проделывает. -- У твоего друга сломан позвоночник, он уже ничего нам не сделает, -- напряженно ответил Куроби, к этому моменту от его былой самоуверенности остались лишь жалкие ошмётки. Привыкнув за последние восемь лет "сливать" своих врагов с одного-двух ударов, ему было явно не по себе встретить равного по силам и умениям противника, да ещё противника не среди своих сородичей, а так ненавидимых и презираемых им людей. -- Если вы ребята приплыли с Гранд Лайна, то точно должны знать о дьявольских фруктах, -- улыбка Джонни стала ещё чуточку более кровожадной. -- Йосаку -- неубиваем! Понимаешь, что это означает? Если нет, то позволь мне тебя просветить: твои друзья только что разозлили бессмертного! Джонни честно мог признать -- запугивание своего противника было чертовски приятным делом! И пусть правда о Йосаку была куда более прозаичной, чем он пытался её преподнести Куроби, по большей части, Джонни ни в чём не соврал. И его слова, в глазах Куроби, приобрели ещё больший вес, когда, буквально десятью секундами спустя, буквально пышущий яростью Йосаку поднялся на ноги. Куроби сразу же ощутимо заволновался, остальные рыболюди заметно удивились, а жители деревни, во главе с деревенским доктором, ещё парой минут ранее без труда подтвердивший и так очевидный всем перелом позвоночника у Йосаку, -- "Он больше никогда не сможет ходить! Чёрт! Да он вообще не должен быть жив!" -- и вовсе охренели. Красные, налитые кровью глаза Йосаку безошибочно нашли своего главного "обидчика", после чего лицо парня приобрело настолько жутковатое выражение, что не по себе стало даже высокомерным рыболюдям. Жители деревни и вовсе испуганно прыснули в разные стороны: в этот момент Йосаку куда больше походил на плохого парня, чем вся банда Арлонга вместе взятая. Когда Джонни сказал, что рыболюди умудрились разозлить бессмертного, он, конечно, в кое-чём преувеличил, но ещё больше недосказал. Например, он не сказал о том, что по-настоящему взбешённый Йосаку становился как бы не на порядок сильнее себя прежнего, и мог оставаться в таком состоянии на протяжении достаточно долгого времени. Помимо всего прочего, Йосаку, привыкший терпеть самую разнообразную и чудовищную боль, становился полностью иммунным к этой самой боли. В подобном состоянии парню можно было согнуть локоть в обратную сторону, и он этого мог даже не заметить -- проверено на деле! Почти бессмертный, нечувствительный к боли, чудовищно сильный, фактически сошедший с ума от боли и жажды крови -- такого Йосаку гарантированно могло остановить только отрубание головы или, как минимум, её же разрубание. Потому как с уничтоженным сердцем он, порой, мог двигаться ещё достаточно долго, чтобы оно успело полностью зажить. Вполне понятно, что, когда Йосаку находился в подобном состоянии, и его регенерация работала не совсем обычно, ускоряясь в разы. И словно этого всего было мало, в таком состоянии у Йосаку появлялось ещё два дополнительных козыря.
