Единый государственный выход

Глава 5.

            Отвратительно.
Он буквально в замкнутом круге: выразив накопившийся за долгое время гнев, утратил способность хоть как-то компенсировать свои чувства. В голове стучит: глупо и загнано. На него давили стены новой, еще пустующей съемной квартиры. В глубине души он понимал, что дискомфорт кроется не в его самовольном заключении дома, а в тонне чувств, которые лишь сильнее воспалялись в изувеченном теле, просто оседали где-то по стенкам вен, тупой болью пронзая при любом движении.
Он не мог ходить в школу — сидеть подолгу было тяжело, но находиться дома было того хуже. В лучшие времена он не особо умел занимать себя — учеба, потом часы за просмотром чего-то совершенно мимолетного и пустого, вроде ленты социальных сетей или каких-нибудь рандомных документальных фильмов, потом спорт, часто помощь отцу или матери. Тим много времени проводил в компании друзей — всегда находился повод пересечься, но теперь все рушилось.
Учеба только давила. Репетиторов оплачивал отец, появлялось много долгов из-за пропусков. Романовский не мог заставить себя вспомнить о том, что мир живет, пока он стоит на месте. В перспективе поступление в университет, но Тим начал сомневаться, годен ли он на что-нибудь без поддержки отца? Он не мог и уж точно не хотел его видеть, вот только с родителем из жизни ушла и обставленная лучшими вещами квартира, и полный доступ к финансам, и спортивный зал, и еще ряд вещей, что были жизнью для Романовского. Отец ли он ему еще?
Не факт. Артур расстроил мать, очень сильно — та держится, но к себе не подпускает. Выселил, дает деньги, но попросить прощения за скандалы и срывы даже не думает. Тим бывал зол на Артура, но никогда не думал назвать его законным и правдивым словом — отчим. Даже сейчас, когда внутри Романовского только тонна едва укрощаемого гнева в отношении этого человека.
Боли усиливались — мама уверена, что он потянул спину в зале и это несерьезно. Не знает, что уже почти неделю старшего нет в школе, но ей и не нужно. Пусть работает, пусть оживает, не ее это заботы. Тим не высыпался, от обезболивающего ощутимо слабел организм, и только приняв двойную дозу он мог забыться беспокойным сном. Сегодня его нарушило уведомление — Тим отключил их во всех активных чатах, а значит это кто-то ему незнакомый.
В состоянии помутненного и еще не отошедшего ото сна сознания, он читает имя на экране. Марина Арзамасова.
Проводя языком по сухим губам, мысленно посылает ее куда подальше, что бы эта девчонка ни написала. Пытается уснуть, но сердце начинает заходиться в ударах — такое бывало от таблеток — и страшно мучает жажда.
Тим какое-то время безрезультатно пытается уснуть, но начинает гудеть голова и не унимается в груди. Он дико хочет встать, и все же не может пересилить отвращение к собственному состоянию. Мрак комнаты давит на виски. Какой же кошмар. Даже не думая звать кого-то, он собирается с силами, доводя себя до момента, когда терпеть уже невыносимо.
Долго, мелкими движениями с затяжными паузами и без резкости поднимается. Непросто, но возможно. Выходит на кухню, пьет воду. Мечтает об обезболивающем, что усмирит раскалывающуюся голову, но нельзя. И без того обожрался уже этих таблеток.С трудом садится, оглядывая пустующие полки. На плите кастрюли — мать и после смены готовила им. Онабыла достойна лучшего. Ей бы заниматься Сеней, отдыхать, печь свои торты на заказ — любимое хобби, которым та занималась уже несколько лет. С дурацкими фигурками зверюшек на дни рождения и сахарными леденцами.
Последние полгода были совсем не сладкими — на предприятии отца пытались вывести из строя, задерживая сроки. Артур был профессионалом, удивительно смышлёным в своем деле, но контролировать десятки филиалов по стране ему было проще, чем свои чувства.
Она срывался. Сначала на Тима. Тот, конечно, не был лучше. В конце 10 класса расслабился, много тусил, но если абсолютно все нападки на себя Романовский мог пережить и потом выместить на снарядах для отработки ударов, то когда это касалось матери, выдержка пропадала. Он чистосердечно пытался оставить проблемы двух людей в пределах их ответственности, но удавалось слабо — огрызался на отца, когда тот повышал на мать голос, грязно ругался и оскорблял так, как умел. Все катилось ко дну и теперь они здесь — квартира совсем недалеко от их предыдущей, в которую Артур якобы временно их переселил, по факту выбросив. Исправно, пусть и без охоты, переводит деньги. И решает свои проблемы.
Ладно Тим — тот мог справиться. Артур растил его своим сыном, ни разу до последних времен не упрекнув в происхождении. Возможно, уделял даже больше внимания, чем своему родному — Сенька был Зотин, не Романовский. И вот его было жаль. Когда воспитываешь чужого волчонка, свой щенок кажется совершенно непонятным.
Тим пытался уснуть еще несколько раз, но не удавалось. Зато утром он вышел к завтраку, поддержав негласную видимость посещения школы. Без охоты поговорил с улыбчивой, но очевидно истощенной матерью. Вьющиеся волосы спутаны и стянуты сзади в хвост, кожа тускнела и теряла тонус, принимая на себя двойную дозу прожитых лет. Большие глаза в обрамлении тонких ресниц глядели рассеяно и словно извиняясь. Беспомощность невыносима. Абсолютно. Он никак не может помочь матери — ни словом, ни делом. Контакт меж ними всегда был на чувствах, а теперь эта нить изорвана и сожжена душевными метаниями обоих. Да даже младшему брату, уплетающему сухой завтрак с молоком, он понятия не имеет, как помочь.
Всю ночь думал об этом. Тим не мог предположить, что у него будут проблемы с ролью наставника, но сейчас он осознал, что неизбежно далек от брата. А ведь между ними нет и десятка лет. В руках незнакомо холодело при мысли о том, что Сеня может сбиться с пути. Тим был тем еще сорванцом — во многом проблемный с рядом вредных привычек. Он смутно помнил, как начинал курить, это было по-детски глупо.
А та найденная в сумке брата пачка была чем-то очень взвешенным и обыденным. Подтверждающим, как легко и неминуемо все летит в никуда. Отругать? Да кто он. И как? Это делают взрослые и это мерзко, да и сам знает, что мало работает. Угрозы? А чем, что матери расскажет? Ни за что, у той и так забот хватает. Отцу? Ну конечно, первым делом. Тим даже номер его в черный список добавил.
Оставалась честная и взвешенная беседа, но неизвестно, с чем у него сейчас хуже — с честностью или со взвешенностью. Поэтому приходится просто провожать уходящего брата загнанным взглядом. У Сени – математика. У Тима – нарушена химия.