Единый государственный выход

Глава 10.

            Он не видел снов. Либо же не помнил. По ночам его забирала в свою власть тьма. Когда-то она пахла горьким алкоголем, в последнее время — свежим женским парфюмом. Но в ней не было ничего. Ни отдыха, ни спасения. Ни прощения.

— Артур, милый, просыпайся. — эхом поглаживает его знакомый голос, постепенно пробуждая.

Прощение — словно единственная деталь пазла, которой ему так не хватало. Второй десяток лет Артур Зотин носит на себе груз. Сотни меток вины на его теле — некоторые настолько давние, что успели проникнуть под кожу и раствориться в крови.
Он вел отсчет. Нулевой километр его проклятия — февраль 2004. День, когда он впервые в жизни недооценил своего лучшего друга. В тот же день он его потерял.
Семён Романовский — когда-то просто странноватый парень с экономического факультета. Из тех, чья улыбка цепляет настолько, что становится ощутима физически. Он умел ею заряжать. Яркая харизма, извечный панибратский юморок, широкие жесты. Такие парни играли в КВН и не стеснялись приударить за любой девушкой. Оптимист, даже в том безумном контексте времени.
Возможно, поэтому Сеня очень рано женился — ему было двадцать четыре, избраннице едва минуло восемнадцать. Они праздновали свадьбу в общежитии медицинского колледжа, и Артур до сих пор помнил, как горчила селедка, поставленная в качестве закуски. Тот день он частенько вспоминал. Этот был из тех, что ничем не испорчены. Такое бывало редко.
Семён Романовский все делал на полную, с душой, но поспешно. Иногда Зотину казалось, что Сеня так спешил, потому что знал, как мало ему осталось. Он ушел в февральскую ночь — в те месяцы даже неунывающий Романовский был тихим и усталым, с тяжелой головой. Вернули его уже сотрудники органов. Голова Семёна больше не была тяжелой. Она была пробита.
Артур мог это остановить. По своей натуре дипломатичный прагматик, реалист, он понимал, в какое время и где они вдвоем начинали свое дело. И когда люди определенного уровня авторитета пришли к ним, чтобы обговорить участие в малом бизнесе, Зотин почти сразу пошел на переговоры. А Романовский пытался вышутиться, не верил в серьезность людей, что так красноречиво молчали. Лез в разговор. Один Артур все мог уравновесить.
Тот февраль вышел крайне неприбыльным. Не удалось даже выйти в ноль. Не могло быть и речи о том, чтобы отдавать кому-то стороннему долю. Зотин все медлил, не отвечал на звонки. Пока звонить не перестали. Они пришли — прямо к Романовскому домой, когда он был на предприятии. Постояли на пороге, посмотрели на пухлощекого темноглазого младенца в руках молодой красавицы. И ушли.
После этого Семён пошел к ним сам. И вернуться ему было не суждено.
Артур опускает босые ноги на темный паркет в комнате. В больших окнах танцует светлая рябь — снегопад. Он медленно моргает, ожидая, когда с глаз спадет темная пелена — каждое утро так. На постель рядом опускается Ирина — объемный хлопковый халат слабо перевязан поясом, открывая упругую женскую кожу. Она обнимает его со спины, опуская на плечо голову с влажными после душа волосами.
И все исчезает. Зотин больше не думает о снах. Сейчас явь намного привлекательнее. Как часто он пытался понять, в какой момент пал перед Ириной, но скорее наоборот — Артур не падал, а тянулся за ней. Долгие годы прошли в условиях, где он защищает. Он видел себя этаким всемогущим спасителем. Потому так хорошо было с Яной — вдовой Романовского. Та была из женщин, которым хочется выстилать путь собственной кожей. Обезоруживающая свой незатейливой добротой.
Зотин был счастлив с ней, пока его видение мира работало. Он отдает долг, он обнуляет вину перед другом. Он делал его семью счастливой. Давал все сыну, жене... Со временем эта обостренная потребность искупить себя прошла. Тогда он стал жить. У них родился еще один сын. А потом все начало катиться к чертям.
Врачи говорили, что мозг, сердце и нервная система Артура держатся на божьем благословении. Страшновато, когда лучшие специалисты говорят тебе о «божьем благословении», не так ли? Зотин и сам это понимал. Он жил не в ладах с собой — иногда крик сам рождался против его воли, лицо наливалось кровью, тогда он правда приходил в бешенство. Что есть этот зверь — настоящий Зотин или то, кем его сделали горести? Неизвестно, но зверь все разрушил.
Зверь заставлял Яну плакать. Яну — ту, которую Артур оберегал всегда. Пахнущую бисквитом, который так часто готовила. С огромными светлыми глазами. Зверь раз за разом пытался броситься на Тимофея — сына его. Сына и точка. С трех лет и до конца. И зверь старательно оттаскивал Зотина от младшего — от Сени. Потому что даже зверь не позволял себе обидеть того, в ком чувствует свою кровь, и того, кто носит имя погибшего друга.
Ирина всегда была рядом. С первого дня, когда пришла в его офис. И до сих пор — касается тонкими живыми губами его спины, короткими ногтями задевает кожу на груди, словно сливается с ним воедино. Гениальная, стойкая. Зотин редко помнил свои помутнения, но одно из ясно и посекундно засело в памяти — когда его накрыло на рабочем месте.
Артур тогда разнес свой стол: сбросил ноутбук, папки, бумаги. Едва не задыхался от бешенства. Кричал и никогда не помнил, что именно. А Ирина просто стояла напротив. Смотрела так, словно он читал перед ней Драйзера, а не впадал в истерику. После подошла со стаканом воды и заставила сесть на пол. Стала растирать пальцы на правой руке.