Дети единорогов: Дневник Первого

24 марта - 11 апреля

24 марта

Если Бог даёт мне какие-то знаки, то я даже не знаю, что и думать об их значении. Видать, что пожил достаточно и хватит с меня. Никуда не ушёл, да даже если б снова решился, путь мой был бы короткий. Здоровье хуже, чем когда-либо, бегаю так, как будто впервые столкнулся с проклятьем, голова трещит, душно. Что делают люди после того, как брат пытается их убить, а панацея оборачивается ядом? Понятия не имею, спрашивать не у кого, чувство, будто в собственный силок угодил. Вчера я взял этой чертовой слюны слишком много, да что уж, у меня во рту этой дряни было наравне с собственной слюной. Со слов Сэма я всё время находился в сознании, но в воспоминаниях дыра с того момента, как поставил фляжку на стол. Я пришёл в себя там же, где и был, когда писал последнюю запись, на столе я увидел дневник, который должен был находиться в мешке, рядом сидел Сэм. Он плакал, наверное, даже правильнее сказать, рыдал, для меня это было шоком, так как по пробуждению я решил, что задремал, не заметил его возвращения, из дневника стало известно о моих планах, и вот во что всё это вылилось. Меня Сэмово поведение разжалобило, я и сказал, что останусь, оправдываться начал, он же посмотрел на меня будто я зверь какой-то диковинный, и бросился с объятиями, потом рассказал, что случилось на самом деле. Больше часа я просидел на стуле, смотря в одну точку, со "стеклянными, мертвыми" глазами, не реагируя ни на звуки, ни на боль. Успевшее стать забытым ощущение хвори пришло ко мне не сразу, оно сильно пугает, потому что неясно, когда пройдёт эта зараза и пройдёт ли вообще. Благо после того, как я поспал, мне перестало становиться хуже, правда, и лучше — тоже.

Деревня опустела на одного человека, по легенде его разорвал медведь. Странно, но я ничего по этому поводу не чувствую, несмотря на то, что какие-то другие вещи у меня продолжают вызывать эмоции. Можно было бы пожать плечами, сказать, что зуб за зуб и око за око, мне и должно быть плевать, но с другими подонками всё происходило по-другому. Сэм намекнул, что, если бы я его не обманывал, всей бы этой истории не случилось. Если уж искать виновных, то не будь он сам таким напыщенным индюком, что до ссоры с Леоном, что после распития ракы, всё тоже было бы нормально. Когда Сэм пришёл к ныне покойному мириться, тот, захмелевший, вновь задвинул телегу про язычников, как будто ему невдомек было, что не все вокруг имеют такое большое терпение как у меня. Они поругались, Леон пригрозил, что всем растрезвонит, какие мы плохие еретики, ну и, Сэм его тоже припугнул. Он его укусил. "Убиваем свидетелей", "Забираем с собой животные туши, маскируем места укусов", "Давай убьём ту дворянскую морду, он обязательно как-то оплошается, люди будут искать проклятых и выйдут на нас", нигде не жмёт, сначала говорить подобное, а потом рассказывать про проклятье первому встречному-поперечному? И не только про проклятье, он Леону чуть ли не всю биографию свою выложил, тот, небось был уверен, что ему доверяют, вплоть до того момента, как его жизнь прервалась. Не знаю правда это или перекидывание ответственности, прозвучало, что Леон неоднократно бросал фразы о том, что с моей смертью, все страдания Сэма закончатся, что гложет его не сколько потеря любимой, а чувство несправедливости. Сам он сказал, что так не считает, и «дал шанс этим высказываниям» только из-за действия слюны. Удобно на неё всё сваливать, ничего не скажешь, даже комментировать это не хочу. Домой идти тоже не хочу, входить в чужое положение не хочу, деревня эта осточертела, церковники здешние раздражают больше всех, стоял один утром возле колодца вещал о милосердии друг к другу, а сам бы как Леон поступил, если б узнал, что едят те, кто с ним соседствуют. От души всё задрало, и по иронии судьбы, помирать вообще нет никакого настроя, вот именно не то, что страшно, как всегда было, а просто мысль претит.