Эпитафия Эдэль

Исцеление. XIV

Ещё спускаясь в фойе замка Милиса услышала весьма ожесточенный спор двух знакомых голосов. В коридоре было душно и стоял мягкий золотистый сумрак, ещё пахло остатками ужина — сладкой рыбой и горячим хлебом. Часть детей всё ещё сидела в столовой, часть уже разбрелась по комнатам и лишь не многие устроились рядом с профессорами, около стены, наблюдая как грызутся цепной пёс церкви — Акеан и один из главных котов ассоциации магов — Эрагон.

— Вы снова опаздываете, миледи! — резко разворачиваясь на каблуках, гневно прокричал Эрагон, смотря на замершую на лестнице Милису.

Девушка, медленно выдохнув, ничего не ответила. Оправдываться бесполезно, от этого маг придет в ещё большую ярость. Она просто сделала последние шаги, спустившись вниз и подошла ближе. Эрагон, презрительно цокнув, продолжил:

— А как вы будите оправдываться в том, что якшаетесь с псиной? — указывая на инквизитора уже откровенно взбешённо произнес Эрагон.

— Зачем мне оправдываться? — в этот раз, чуть склонив голову на бок, непонимающе спросила Милиса. — В нашем мире полезно иметь связи везде, а иметь друзей в церкви и того ценнее. Тем более, что глава сама, чуть ли не в ноги Армана целует. — с ноткой язвинки подметила она.

Её последние слова поразили всех, теперь совершенно точно ожидающих грандиозный скандал. И верно, лицо Эрагона буквально побагровело от злости, но очень скоро, тяжко вздохнув и опустив голову, пряча насмешливую улыбку за рукав плаща, он едва слышно рассмеялся.

— Вы правы. — опуская руку, что до этого прятала его лицо, начал Эрагон. — глава ведёт себя как дворовая девка, старая дворовая девка. — явно издеваясь и намекая, что меж Селеной и патрархом что-то есть, и это не только политика, произнес маг. — Но это не значит, что вы можете делать то же самое. — уже сурово заметил он.

Милиса вновь промолчала, или просто не успела ответить из-за того, что Бругмансия, чуть усмехнувшись, почти невзначай, спросила:

— Так, этот пёс вам друг, враг или любовник? — переводя взгляд с Милисы на Акеана произнесла ведьма.

После этих слов уже лицо инквизитора искривилось ни то в отвращении, ни то в гневе. Он чуть крепче сжал рукоять меча, что покоился в ножнах, и этот жест верно напугал Бругмансию. Ведьма чуть отступила назад, при этом её светлое лицо стало ещё бледнее, хотя это и казалось невозможно. Она будто корила себя, поджимая губы, за неосторожно брошенные слова.