Тяжелее Небес

20. ГРОБ В ФОРМЕ СЕРДЦА

Сиэтл, штат Вашингтон январь 1993 - август 1993 года

«Я на несколько недель был похоронен в гробу в форме сердца» - Ранняя версия «Heart-Shaped Box»

Строчка: «Я ненавижу себя и хочу умереть», некоторое время обитала в устном и письменном репертуаре Курта Кобэйна. Как многое из его текстов или острот, которые он отпускал в интервью, прежде, чем они появлялись публично, они много раз были озвучены в его дневнике. Эта строчка впервые появилась в его записях примерно в середине 1992 года в списке рифмованных куплетов, и хотя он не придумал к ней рифму, как учёный, который наткнулся на успешную формулу, он ходил вокруг неё. К середине 1992 года он зациклился на этой фразе, говоря репортёрам и друзьям, что это будет названием его следующего альбома. В лучшем случае это был юмор висельника.
Шуткой не было то выражение ненависти к самому себе, которое всё время неожиданно возникало в дневниках Курта, включая стихотворение, которое звучало как граффити из его детства: «Я ненавижу тебя. Я ненавижу их. Но больше всего я ненавижу себя». Ещё в одном высказывании этого периода в стиле Джэка Керуака он писал о своей боли в желудке, будто это было проклятие: «Меня яростно рвало до самого желудка, буквально выворачивало наизнанку, чтобы показать тебе прекрасные, тонкие, как волосы, нервы, которые я хранил и растил, как своих детей, украшая и маринуя каждый, будто Бог трахнул меня и привил эти драгоценные маленькие яйца, и я шествую вокруг них с победоносностью павлина и с материнской гордостью, как шлюха, освобожденная от обязанностей неоднократного насилия и пытки, повышенную до более достойной работы просто традиционной старой доброй ежедневной здоровой проституции». Это замечание - «будто Бог трахнул меня» - появлялось часто, и оно возникало без юмора - это было собственное объяснение Курта своих физических и эмоциональных сражений.
Это было как раз после того, как Крист убедил Курта, что «Нирвана» могла бы открывать собственные судебные процессы названием: «Я Ненавижу Себя и Хочу Умереть», чтобы Курт подумал о чём-то ещё. Он менял названия, сначала на «Verse Chorus Verse» («Куплет - Припев - Куплет»), а потом, наконец, на «In Utero» («В Утробе»), которое было взято из стихотворения Кортни.
На многие из песен, которые Курт написал в 1992 году, оказал влияние его брак. «Мы питаем друг друга» - написал он в «Milk It», строчка, которая подводит итог их творческому и эмоциональному союзу. Как обычно в браке двоих артистов, они начинали похоже думать, делиться идеями и использовать друг друга в качестве редакторов. Они также делили дневник: Курт писал одну строчку, к которой Кортни добавляла двустишие. Он читал её записи, а она - его записи, и на каждого влияли размышления другого. Кортни была более традиционным автором текстов, сочиняя более скрытные и менее мрачные строчки, и её чувствительность очень подходила, среди прочих, к «Heart-Shaped Box» и «Pennyroyal Tea». Она сделала Курта более внимательным автором, и не случайно они остаются двумя самыми совершенными работами «Нирваны»: они были сотворены с большим количеством концентрации, чем Курт потратил на целый альбом «Nevermind».
Но самая большая роль Кортни в новых песнях Курта была в качестве персонажа - тогда как «Nevermind» был главным образом о Тоби, так «In Utero» был сформирован Доном, Кортни и Фрэнсис. «Heart-Shaped Box», конечно, ссылается на первый подарок Кортни - шёлково-кружевную шкатулку, но строчка этой песни: «Навеки в долгу за твои бесценные советы» - из записки, которую он ей послал. «Я навеки благодарен за твои бесценные мнения и советы», - написал он, казавшись более искренним в этом письме, чем он на самом деле поёт эту строчку. Этот альбом было его подарком ей - он вернул ей «Heart-Shaped Box», сделав её в музыкальной форме. Однако это не была валентинка «Холмарк»: «Heart-Shaped Box» эволюционировала через несколько вариантов, и Курт первоначально назвал её «Heart-Shaped Coffin» («Гроб В Форме Сердца»), в которой была строчка: «Я на несколько недель был похоронен в гробу в форме сердца». Кортни сообщила, что это слегка мрачновато. Однако их отношения были такими, когда каждый убеждал другого раздвинуть границы, и художественный риск этих новых песен был вопросом гордости как для неё, так и для него.
Перед тем, как направиться в студию, у Курта был список из восемнадцати песен, которые он обдумывал; двенадцать из этого списка, в конце концов, появились на законченном альбоме, но со значительно изменёнными названиями. Песня, которую в итоге назвали «Radio Friendly Unit Shifter» начинала жизнь как «Nine Month Media Blackout», не слишком завуалированный ответ Курта на статью «Vanity Fair». «All Apologies» первоначально называлась «La, La, La... La», в то время как «Moist Vagina», обратная сторона, начиналась с гораздо более длинного и более образного названия «Мокрое Влагалище, а потом она взорвала его так, как его никогда не взрывали, мозги размазались по всей стене».
Группа полетела в Миннесоту в День святого Валентина, чтобы начать работу над альбомом. В поисках разреженного и сырого саунда они наняли продюсером Стива Элбини - Курт намеревался уйти как можно дальше от «Nevermind». Элбини играл во влиятельной панк-группе «Big Black», и ещё в 1987 году Курт ездил на сиэтлскую теплоцентраль, чтобы посмотреть последнее выступление «Big Black». Будучи подростком, Курт боготворил Элбини, хотя во взрослом возрасте это были в лучшем случае рабочие отношения. Элбини хорошо ладил с остальной частью группы, но впоследствии рассказывал о Кортни как «психованном чудовище в чулках». Она считала, что единственное, когда он подумает, что она привлекательна, это «если бы я была родом с Восточного Побережья, играла на виолончеле, имела большие титьки и маленькие серьги колечками, носила чёрные водолазки, имела бы весь соответствующий багаж и никогда не говорила бы ни слова».
«Gold Mountain» выбрали «Pachyderm Studios» в Кэннон Фоллз, штат Миннесота, думая, что деревенский климат минимизирует отвлечение внимания. Так и было: к шестому дню сессии - 20 февраля, 26-летию Курта - группа закончила все основные треки. Когда они не работали, они устраивали розыгрыши по телефону Эдди Веддеру и ездили в Миннеаполис, в часе езды. Там Курт искал «Молл оф Америка» из-за пластмассовых анатомических моделей Прозрачного Человека, его последняя коллекционная страсть. Когда альбом был закончен, спустя всего двенадцать дней после того, как они его начали, группа отпраздновала это, поджигая свои штаны. «Мы слушали заключительные миксы, - объяснял Пэт Уэлен, один из друзей, который к ним зашёл. - Все наливали себе на штаны растворитель, поджигали их, а потом перебрасывали пламя с одной брючины на другую, и от одного человека к другому». На них были штаны, когда они это делали; чтобы избежать ожогов, им приходилось тушить друг друга пивом, как только пламя охватило их ноги.
Законченный альбом был записан за половину времени, ушедшего на «Nevermind». «Всё было на подъёме, - вспоминал Крист. - Мы оставили всё личное за дверями. И это был триумф - это мой любимый альбом «Нирваны»». Точку зрения Новоселича разделяли многие критики, а Курт думал, что это его самый значительный успех. Сначала Курт в качестве первого сингла видел «Pennyroyal Tea»: она объединила битлзоподобный рифф с медленной/быстрой скоростью, усовершенствованной «Нирваной». Это название намекало на травяное средство, вызывающее аборт. Хотя песню формировал текст Кортни, он заканчивался документальным описанием желудка Курта: «Я на тёплом молоке и слабительных, нейтрализаторах кислот со вкусом вишни». В «In Utero» также было множество рок-песен в быстром темпе, но даже у них есть текстовая глубина. В «Very Ape» и «Radio Friendly Unit Shifter» несколько хрустящие риффы, проигрываемые во время трёхсекундного перерыва в баскетбольном матче, однако их тексты достаточно замысловатые, чтобы вдохновить на курсовую работу и дебаты в Интернете. «Milk It» была поджигателем панк-рока, с которым группа справилась за один дубль, однако Курт потратил несколько дней, отлаживая текст. «Её молоко - моё дерьмо / Моё дерьмо - её молоко», таков был его извращённый способ связи со своей женой. Эта песня также намекала на его реабилитацию («твой запах всё ещё здесь в месте моего восстановления»), вдобавок он повторил строчку, которую он вставлял в разные песни, начиная со школы: «Посмотри, светлая сторона - это самоубийство». В своих неиспользованных аннотациях к «Dumb» он описал своё падение в наркоманию: «Вся эта трава. Вся эта якобы не вызывающая привыкания, безвредная, спасительная сигарета с марихуаной, которая повредила мои нервы, разрушила мою память и заставила меня испытывать желание испортить школьный бал. Она просто никогда не была достаточно сильной, поэтому я пошёл дальше и перешёл на мак».
Но ни одна песня на альбоме не сравнится с «Heart-Shaped Box». «Я бы хотел съесть твой рак, когда ты почернеешь», - спел Курт в том, что, должно быть, является самым замысловатым маршрутом, который предпринял какой-либо автор песен в поп- истории, чтобы сказать: «Я тебя люблю». Строчкой: «Брось вниз петлю свой пуповины, чтобы я смог подняться обратно» Курт закончил свою самую превосходную песню своей просьбой, которая могла быть адресована Кортни, своей матери, своей дочери или, возможно, наиболее вероятно, своему Богу. Его собственное объяснение в своих неопубликованных аннотациях на обложке полностью разрозненно (большинство из них он зачеркнул), но касается «Волшебника Страны Оз», «Я - Клавдий», Леонардо да Винчи, самцов морских коньков (которые вынашивают свой молодняк), расизма на Диком Западе и Камиллы Палья. Как и всякое великое произведение, «Heart-Shaped Box» избегает любой лёгкой категоризации и предлагает слушателю много интерпретаций, как очевидно, и её автору.
Что «Heart-Shaped Box» означала для Курта, лучше всего предполагает трактовка, которую он написал для видео песни. Курт представлял себе, что главную роль в нём сыграет Уильям Берроуз, и он написал Берроузу с просьбой сняться в этом видео. «Я понимаю, что публикации в прессе относительно моей наркомании могут заставить вас думать, что эта просьба исходит от желания найти соответствие наших судеб, - написал он. - Позвольте мне заверить, это совсем не так». Но именно то, чего Курт надеялся достичь, сняв писателя в видео, так и не прояснилось: в своей попытке убедить Берроуза участвовать в нём он предложил скрыть лицо писателя, чтобы никто другой, кроме Курт, не знал о том, что он играл в эпизоде. Берроуз отклонил это приглашение.
И альбом «In Utero», и видео «Heart-Shaped Box» зациклен на образах рождения, смерти, сексуальности, болезни и зависимости. Было сделано несколько версий этого видео, и сражение по поводу того, кто создал эти идеи, в конце концов, заставили Курта расстаться с видеорежиссёром Кевином Кёрслэйком, который сразу же подал в суд на Курта и «Нирвану»; финальную запись закончил Антон Корбийн, она включала кадры растущей коллекции кукол Курта. Выпущенное видео сосредоточено вокруг похожего на героинщика пожилого Иисуса, одетого как Папа, в шапке Санта-Клауса, распятого на маковом поле. На дереве висит зародыш, и вновь появляется втиснутым в бутылку капельницы, которая питает Иисуса, который перемещён в больничную палату. Крист, Дэйв и Курт показаны в больничной палате, ожидая выздоровления Иисуса. Появляется гигантское сердце с кроссвордом в нём, а также арийская девочка, чей белый ку-клукс- клановский колпак превращается в чёрный. И на всём протяжении показа этих образов лицо Курта продолжает атаковать камеру. Это абсолютно поразительное видео, и ещё более замечательное, потому что Курт неофициально говорил своим друзьям, что многие из этих образов ему приснились. В первую неделю марта Курт и Кортни переехали в дом за 2,000 $ в месяц на северо-востоке Лэйксайд-авеню, 11301 в Сиэтле. Это был современный трёхэтажный дом, прямо у озера Вашингтон, с видами на гору Рейнир и Каскадные Горы. Он также был гигантским, и с более чем 6 000 квадратных футов жилой площади он был больше, чем все предыдущие дома Курта, вместе взятые. Однако Кобэйны быстро заполнили дом - целая комната стала студией Курта для рисования, там были помещения для гостей и нянь, а награды «MTV» Курта украшали уборную на втором этаже. В гараже на две машины, рядом с «Валиантом» Курта, у них теперь был серый «Вольво 240DL» 1986 года, который, как Курт гордо рассказывал своим друзьям, был самой надёжной когда-либо созданной семейной машиной.
Вскоре после переезда продолжающийся процесс Курта и Кортни с Отделом Защиты Детей, наконец, подошёл к концу. Хотя Кобэйны первоначально следовали постановлениям суда, они всё ещё боялись, что у них заберут Фрэнсис. Переезд в Сиэтл был стратегическим ходом в этом сражении - Кортни знала, что Междуштатное Соглашение препятствует лос-анджелесскому судье осуществлять над ними контроль их в Сиэтле. Лос-анджелесский социальный работник по имени Мэри Браун прилетела в Сиэтл в начале марта, чтобы посмотреть на Фрэнсис в её новом доме. Когда она порекомендовала округу прекратить дело, её решение, в конце концов, было принято. «Курт был в восторге», - вспоминал адвокат Нил Хёрш. 25 марта, спустя всего неделю после того, как Фрэнсис исполнилось семь месяцев, Фрэнсис была по закону возвращена под неконтролируемую опеку своих родителей. Возвращение их дочери пришло с прейскурантом: они потратили более 240 000 $ на адвоката.
Фрэнсис оставалась со своими родителями на протяжении всего расследования, хотя Джэйми или Джэкки находились на месте, чтобы удовлетворить суд. Джэкки был спасительным средством в качестве няни, но к началу 1993 года она была истощена. За время её работы ей дали всего несколько выходных, хотя в новом доме она сумела установить более строгие границы своих обязанностей: она настаивала, чтобы когда Фрэнсис просыпалась ночью, её родители ухаживали за ней до 7 утра. Но теперь Фэрри приходилось отвечать на многие звонки звукозаписывающих компаний, которых Курт хотел избежать: «Люди звонили и говорили: «Вы можете сделать так, чтобы Курт мне перезвонил?» А я говорила: «Я ему передам», но я знала, что он не будет им перезванивать. Он просто не хотел иметь дело с тем, что напрягало его в жизни. Он просто хотел тусоваться с Кортни и не иметь дела с миром». Фэрри объявила, что в апреле она уезжает.
Джэкки проводила собеседование с многочисленными профессиональными нянями как с потенциальными заместительницами, но было ясно, что большинство не могло соответствовать драматургии дома Кобэйнов. «Они спрашивали: «Когда время питания?», - говорила Фэрри. - Мне приходилось им говорить, что у них в доме всё работало совсем не так, как обычно». В конце концов, Кортни решила нанять в качестве новой няни Майкла «Кэли» Дьюитта, двадцатилетнего бывшего тур-менеджера «Hole». Несмотря на свою юность Кэли превосходно ухаживал за Фрэнсис, которая сразу же к нему привязалась. Дополнительно Кобэйны наняли на частичную занятость Ингрид Бернстайн, мать своего друга Нилса Бернстайна.
Апрель 1993 года был напряжённым месяцем и для «Hole», и для «Нирваны». «Hole» выпустили «Beautiful Son», песню, которую Кортни написала о Курте, и поместила на обложку детскую фотографию. «Нирвана» тем временем отправилась в «Cow Palace» в Сан-Франциско, чтобы сыграть бенефис для жертв насилия в Боснии, проблема, которой был озабочен Новоселич из-за своего этнического наследия. Это был первый концерт «Нирваны» в США за шесть месяцев, и они использовали его для представления своего будущего альбома, сыграв восемь из двенадцати песен на «In Utero», многие впервые на концерте. Курт решил поменять свою обычную позицию, слева на сцене, и расположиться справа на сцене - будто он пытался переделать концерт группы. Это сработало, и заядлые фэны ссылались на этот концерт как одно из лучших живых выступлений группы.
Хотя «In Utero» был записан, он по-прежнему ожидал выпуска, и спор в апреле по поводу его производства затмил всё остальное из того, что группа делала той весной. Группа требовала Элбини, потому что они хотели более сырой саунд, но они обнаружили, что его финальные миксы слишком застывшие. Новость об этом вернулась продюсеру, который в апреле сказал Грегу Коту из «Chicago Tribune»: ««Geffen» и руководство «Нирваны» ненавидят этот альбом.... Я вообще не верю, что он выйдет». Курт ответил собственным пресс-релизом: «Наша студия звукозаписи не оказывала никакого давления, чтобы изменить эти треки». Но конфликт продолжался, и Курт заставил «DGC» выпустить объявление на целую страницу в «Billboard», отрицающее утверждения, что студия отклонила альбом. Несмотря на эти опровержения, большинство на студии действительно думали, что производство слишком сырое, и в мае был нанят Скотт Литт, чтобы сделать «Heart-Shaped Box» и «All Apologies» более адаптированным к радио. И снова, когда возникала проблема, которая могла повредить успеху его альбома, Курт соглашался на путь наименьшего сопротивления и наибольших продаж.
Это не останавливало его от того, чтобы тихо сердиться. Хотя он продолжал говорить репортёрам, что он поддерживает ремиксы Литта и думает, что Элбини здорово поработал - два противоречивых утверждения - в своём дневнике он в общих чертах наметил планы по выпуску альбома именно так, как он хотел. Сначала он выпустил версию Элбини, как «I Hate Myself and Want To Die», но только на виниле, кассете и восьмитрековой плёнке. Его следующая фаза действий состоялась спустя месяц. «После многих неубедительных обзоров и сообщений относительно скупого, бескомпромиссного винила, кассеты, релиза только на восьми треках мы выпускаем ремикшированную версию под названием «Verse Chorus Verse»». Для неё Курт хотел этикетку с надписью: «Адаптированная Для Радио, Переключательная, Компромиссная Версия». Не удивительно, что «DGC» отказалась следовать планам Курта. Ремикшированная версия «In Utero» была намечена к выпуску в сентябре.
В первое воскресенье мая, в 21:00, центр скорой помощи 911 округа Кинг получил сообщение из дома Кобэйнов о передозировке наркотиков. Когда прибыли полиция и машина скорой помощи, они обнаружили Курта на диване в гостиной, бормочащего о Гамлете. Он страдал, как заметили полицейские, от «симптомов, связанных с передозировкой наркотика.... Потерпевший Кобэйн был в сознании и был способен отвечать на вопросы, но явно находился в состоянии опьянения».
Всего за несколько минут до прибытия полиции Курт посинел и, казалось, снова умер. Кортни сказала полицейским, что Курт был в доме у друга, где он «ввёл себе героин стоимостью от 30 $ до 40 $». Курт поехал домой на машине, а когда Кортни набросилась на него из-за того, что он набрался, он заперся в спальне наверху. Кортни угрожала позвонить в полицию или его семье, а когда он не ответил, она довела до конца вторую угрозу. Она связалась с Венди с первого раза, и мать и сестра Курта сразу же сели в свою машину, и «помчались вихрем», как вспоминала Ким.
За те два с половиной часа, которые потребовались Ким и Венди, чтобы нестись из Абердина в Сиэтл, состояние Курта ухудшилось. К тому времени, когда приехали Венди и Ким, Курта рвало, и он был в шоке. Он не хотел звонить 911, сказал он им своим невнятным голосом, потому что он «скорее умрёт», чем увидит в газетах, что у него была передозировка или его арестовали. Кортни брызгала на Курта холодную воду, провела его по дому, дала ему валиум и, наконец, ввела ему наркан, препарат, используемый для нейтрализации героина, но ни одно из этих усилий полностью не оживило его (партия наркана, который был сам по себе незаконно получен, всегда хранилась в доме для этой цели). Венди пыталась сделать Курту массаж спины - её способ успокоить своего сына - но героин сделал его мускулы более упругими, чем у гипсового манекена. «Это было ужасно, - вспоминала Ким. - Нам, в конце концов, пришлось вызывать скорую помощь, потому что он начал синеть». Когда прибыла полиция, она обнаружила, что «его состояние постепенно ухудшилось до такой степени, что его трясло, он покраснел, бредил и бессвязно говорил».
Как только Курт оказался в машине скорой помощи, кризис, казалось, был предотвращён. Ким последовала за «скорой» в больницу Харборвью, где события приняли курьёзный поворот. «Там он был весел, - вспоминала она. - Он лежал в коридоре этой переполненной больницы, получая жидкости через капельницу, и вещество, чтобы нейтрализовать наркотики. Он лежит там и начинает говорить о Шекспире. Потом он задремал, проснулся через пять минут и продолжил свой разговор со мной».
Отчасти причина того, что Ким послали вдогонку за машиной скорой помощи, была в том, что Кортни хотела выбросить остальную часть героина Курта, но не могла его найти. Когда Курт снова пришёл в себя, Ким спросила его, куда он его положил. «Он в кармане купального халата, висящего на лестнице», - признался Курт, как раз перед тем, как снова отключиться. Ким побежала к телефону и позвонила домой, однако к тому времени Кортни уже его обнаружила. Когда Ким вернулась к Курту, он снова очнулся и настаивал, чтобы она не говорила, где находятся наркотики.
Спустя около трёх часов наркана Курт был готов идти домой. «Когда он смог выписаться из больницы, я не могла достаточно быстро зажечь его сигарету», - говорила Ким. Для неё было огромной печалью видеть то, что иногда казалось почти комическим столкновением со смертью: передозировка стала для Курта обычной, частью игры, и это безумие было нормальным состоянием. Действительно, как было указано в полицейском отчёте, Кортни рассказала полицейским большую, более грустную правду об этом эпизоде: «Этот тип инцидента случался и ранее с потерпевшим Кобэйном».
«Героиня» стала теперь частью повседневной жизни Курта, а иногда, особенно когда у него не было дел с группой, а Кортни и Фрэнсис уезжали, центральной частью. К лету 1993 года он принимал его почти каждый день, а когда не принимал, у него была ломка, и он громогласно жаловался. Это был период более функциональной зависимости, чем в прошлом, но его привычка по-прежнему превосходила ту, что была у большинства наркоманов. Даже Дилан, сам наркоман, находил уровень дозировки Курта опасным. «Он явно принимал много наркотиков, - вспоминал Дилан. - Я хотел кайфовать и по-прежнему быть способным что-то делать, но он всегда хотел принять столько, чтобы он не мог делать ничего. Он всегда хотел принять больше, чем ему нужно было принять». Интерес Курта был в уходе от реальности, и чем быстрее и больше он выходил из строя, тем лучше. В результате было много передозировок и почти смертельных ситуаций, целая дюжина только в одном 1993 году.
Увеличение пристрастия Курта противоречило усилию, которое предпринимала Кортни, чтобы стать трезвой. В конце весны она наняла экстрасенса, чтобы помочь ей бросить наркотики. Курт препятствовал оплате счетов от экстрасенса и смеялся над её советами, что обоим супругам надо избавиться ото «всех токсинов». Однако Кортни относилась к этому серьезно; она попыталась бросить курить, начала пить каждый день свежевыжатый сок и посещать собрания Анонимных Наркоманов. Курт сперва насмехался над своей женой, но потом поощрял её посещать собрания Анонимных Наркоманов хотя бы потому, что у него было больше свободного времени, чтобы набраться.
Первого июня Кортни организовала интервенцию в доме на Лэйксайд. Присутствовали Крист, друг Нилс Бернстайн, Джэнет Биллиг из «Gold Mountain», Венди и отчим Курта, Пэт О'Коннор. Сперва Курт отказался выходить из своей комнаты и даже смотреть на группу. Когда он, наконец, вышел из своей комнаты, он и Кортни начали кричать друг на друга. В припадке гнева Курт схватил красный маркер «Сэнфорд Мэджик» и нацарапал на стене прихожей: «Ни один из вас никогда не узнает моего истинного намерения». «Было ясно, что с ним никак не справиться», - вспоминал Бернстайн. Собравшаяся группа перечислила длинный перечень причин, по которым Курт должен перестать принимать наркотики, одной из самых повторяющихся были потребности его дочери. Его мать сказала ему, что он под угрозой его здоровье. Крист умолял Курта, говоря о том, как он ограничил своё собственное пьянство. Когда Пэт О'Коннор поделился историями о своей борьбе с алкоголем, Курт молчал и смотрел на свои кеды. «По лицу Курта можно было увидеть, что он думает: «Ничто в вашей жизни не имеет отношения ко всему, что происходит в моей жизни, - вспоминал Бернстайн. - Я думал про себя: «Это так не сработает»». Когда Курт снова вернулся в свою спальню в гневе, собравшиеся начали спорить между собой о том, кто виноват в наркомании Курта. Для самых близких к нему было легче обвинять друг друга, чем возлагать ответственность на него.
Тем летом Курт начал всё более и более изолироваться; друзья в шутку прозвали его Рапунцель, потому что он очень редко выходил из своей комнаты. Его мать была одной из немногих людей, которых он слушал, и Кортни всё больше и больше использовала Венди как посредника. Курт по-прежнему отчаянно нуждался в материнской заботе, и он регрессировал почти до эмбрионального состояния, когда он отошёл от мира. Венди могла утешить его, гладя его по голове и говоря ему, что всё будет прекрасно. «Были времена, когда он балдел наверху, и никто, ни Кортни или кто-то ещё, не мог к нему подойти, - замечал Бернстайн. - Но заходила его мама, и он не мог не впустить её. Я думаю, что это была химическая депрессия». Депрессия преследовала семью Венди, и хотя несколько друзей Курта предлагали ему лечиться, он предпочитал игнорировать их просьбы и лечиться наркотиками. По правде говоря, любому было трудно заставить его что-то делать: если мир «Нирваны» сам по себе можно было бы счесть маленьким народом, Курт был королём. Немногие отваживались ставить под сомнение психическое здоровье короля из страха быть изгнанными из королевства.
4 июня, после очередного ужасного дня драмы, Кортни вызвала из-за Курта полицию. Когда полицейские прибыли, она рассказала им, что у них был «спор по поводу оружия в доме»; она швырнула ему в лицо стакан сока, а он её толкнул. «На этот раз, - гласил полицейский отчёт, - Кобэйн толкнул Лав на пол и начал её душить, оставив царапину». Закон Сиэтла требовал, чтобы полиция арестовала, по крайней мере, одну сторону в любом домашнем споре - Курт и Кортни начали спорить из-за того, кто будет тем, кого арестуют, поскольку оба хотели быть удостоенными этой чести. Курт настаивал, чтобы он отправился в тюрьму - для того, кто является пассивно-агрессивным, это было кладезем возможности и для эмоционального отступления, и для игры в мученика. Он победил. Его отправили в Северный Участок и заточили в Тюрьму Округа Кинг. Полиция также конфисковала из дома большую коллекцию боеприпасов и оружия, включая два пистолета 38 калибра и полуавтоматическую скорострельную винтовку «Кольт AR-15».
Но подлинная история того, что случилось в тот день, иллюстрировала увеличивающееся напряжение в их браке. Как у двоих персонажей новеллы Рэймонда Карвера, их ссоры всё более и более включали колкости по поводу недостатков друг друга, и в этот день Курт открыто подчёркивал свою наркоманию перед Кортни и её экстрасенсом. «Ему пришлось искать, конечно, единственный наркотик, который довёл бы меня до безумия, - вспоминала Лав. - Он решил, что попробует крэк. Он придумал большую безумную постановку по поводу того, как он собирался приобрести и попробовать крэк стоимостью в десять долларов»».
Чтобы изводить свою жену, Курт вёл себя так, будто «он проворачивает наркотическую сделку века» с частыми телефонными звонками дилеру. Зрелище его очищенного кокаина в их доме бесило Кортни, и вместо того, чтобы швырять в него стакан, как утверждалось в полицейском отчёте, она на самом деле швырнула соковыжималку. Это было не очень-то и дракой - физические сражения между этими двоими заканчивались ничьёй, в точности как их первое состязание по борьбе на полу портлендского клуба. Но всё равно Кортни вызвала полицию, полагая, что отправить его в тюрьму лучше, чем если бы он сжёг дотла их дом вместе с очищенным кокаином. «Я уверена, что Курт, в конце концов, получил свой крэк, как-нибудь, где-нибудь, но я на самом деле никогда об этом не узнала», - говорила она. Он провёл в тюрьме всего три часа и был освобожден той ночью под залог в размере 950 $. Обвинения впоследствии были сняты.
После этого ареста они помирились, и как неоднократно случалось в их отношениях, эта травма их сблизила. На стене их спальни она в сердцах написала граффити: «Ты бы лучше любил меня, ты, придурок». Спустя месяц после этой драки Курт рассказал об их отношениях Гэвину Эдвардсу из «Details» как «кружащийся дервиш эмоции, все эти крайности драк и любви друг к другу сразу. Если я на неё сержусь, я буду на неё кричать, и это честно». Оба были мастерами по раздвижению и испытанию границ - всё это Курт проделывал в детстве - и всякий раз, когда он злил Кортни, он знал, что ему придётся снова добиваться её расположения, обычно при помощи любовных писем. Одна такая записка начиналась так: «Кортни, когда я говорю: «Я люблю тебя», я не стыжусь, и при этом никто никогда, никогда не приблизится к запугиванию, убеждению и т.д. меня в том, чтобы думать иначе. Я не скрываю своих чувств к тебе. Я разворачиваю тебя во всю ширь с размахом крыла павлина, однако слишком часто с объёмом внимания пули в голове». Эта проза была самоуничижительной, в ней он рассказывал о себе как о «тупом, как цемент», но также напоминал ей о своём супружеском долге: «Я гордо выставляю тебя напоказ, как кольцо на своём пальце, в котором тоже не содержится никаких минералов».
Спустя две недели после ареста из-за домашнего насилия, Нил Карлен прибыл в дом Кобэйнов, чтобы взять интервью у Кортни для «New York Times». Когда он постучал, Курт открыл, держа на руках Фрэнсис, и сообщил, что его жена на «своём собрании Анонимных Наркоманов». Он пригласил Карлена войти, и они сидели и смотрели телевизор. «Это был такой огромный дом, - вспоминал Карлен, - но там были сигаретные окурки, потушенные об тарелки, и очень уродливая, дерьмовая мебель. В гостиной был такой огромный восемнадцатифутовый телевизор. Как будто кто-то пришёл в магазин и сказал: «Я хочу самый большой телевизор из каталога».
По телевизору шёл последний эпизод «Бивиса и Баттхеда», популярного шоу «MTV». «Я знаком с Бивисом и Баттхедом, - сказал Курт Карлену. - Я рос с такими людьми; я их узнаю». В отчасти большой интуитивной прозорливости в эту программу входило видео на «Smells Like Teen Spirit». «Хорошо! - воскликнул Курт. - Давай посмотрим, что они о нас думают». Когда эти двое мультяшных персонажей горячо поддержали «Нирвану», Курт казался искренне польщённым. - Мы им нравимся!».
Как будто по сигналу, домой пришла Кортни. Она поцеловала Курта, подбросила Фрэнсис на своих коленях, и только со слабым намёком сарказма объявила: «Ах, идеальная семья - прямо картина Нормана Рокуэлла». Даже Карлен был поражён домашним имиджем. «Я постоянно думал о них как о Фреде и Этель Мертц, - вспоминал он. - Он был очень похож на Фреда, с руками в карманах, в то время как Этель вела хозяйство». Карлен также заметил, что застал Курта в тот день, когда у него были ясные глаза. «Я видел достаточно героинщиков, чтобы понять, что он чист».
При таких обстоятельствах Лав не хотела говорить с «New York Times», но она на самом деле желала высказать свои мысли для книги, которую Карлен писал о группе «Babes in Toyland». Их интервью продолжалось несколько часов, и Курт часто присоединялся, когда Кортни его побуждала. «Он не был таким пассивным, как говорили люди», - замечал Карлен. Кортни использовала Курта, поскольку она была закоренелым панк-рок-историком - когда она излагала свою точку зрения и нуждалась в какой-то дате или названии, она обращалась к Курту, и он непременно знал ответ. «Это было похоже на просмотр телевикторины, где ходили к профессору, чтобы проверить факты», - замечал Карлен. У Курта было одно собственное затруднительное положение: он размышлял, покупать ли гитару, которая когда-то принадлежала Лидбелли. Она продавалась за 55 000 $, но он не мог решить, была ли его покупка «панк-шагом» или «антипанк-шагом». Единственное напряжение, которое Карлен заметил между супругами, было то, когда Кортни наткнулась на альбом Мэри Лу Лорд в коллекции пластинок Курта. Это подвигло Лав на рассказ о том, как она гналась за Лорд по улице в Лос-Анджелесе, угрожая её побить. Курт молчал, и это был единственный раз, когда Карлен подумал, что Курт вёл себя как «многострадальный муж».
Беседа Кортни об истории панк-рока продолжалась несколько часов после того, как Курт лёг спать. Карлен, в конце концов, провёл ночь в резервной спальне. Утро принесло единственное доказательство, что это был нетипичная семья: когда Курт пошел, чтобы приготовить завтрак, еды не было. Поискав несколько минут, Курт положил на тарелку сахарное печенье и объявил, что это завтрак.
1 июля «Hole» играли свой первый концерт за несколько месяцев, в «Off-Ramp» в Сиэтле. Кортни модернизировала свою группу, и они готовились к гастролям по Англии и записи альбома. Курт пришёл на этот концерт, но он был никакой. «Он был в таком опьянении, что едва мог стоять, - вспоминала Мишель Андервуд из этого клуба. - Нам пришлось помогать ему передвигаться. Казалось, что он очень нервничал из-за неё». Его нервозность усугублялась тем фактом, что в день концерта «Seattle Times» опубликовала материал о его аресте в прошлом месяце за инцидент домашнего насилия. Кортни пошутила на сцене: «Мы жертвуем все деньги, которые вы заплатили, чтобы придти сюда сегодня вечером, в Фонд Жён, Побитых При Домашнем Насилии. Нет! ". Впоследствии она вернулась к этой теме: «Домашнее насилие - это не то, что когда-либо случалось со мной. Мне просто нравится защищать своего мужа. Это не подлинная история. Они всегда врут, чёрт возьми. Почему каждый раз, когда мы выпиваем чёртово пиво, это попадает в чёртовы новости?». Несмотря на эту драму, её выступление было захватывающим, и впервые она покорила сиэтлскую аудиторию.
Концерт «Hole» закончился в пятнадцать минут второго, но для Кобэйнов это не было концом вечера. Брайан Уиллис из «NME» пришёл за кулисы и спросил, может, Кортни хочет дать интервью. Она пригласила его к ним домой, но провела большую часть интервью, рекламируя альбом Курта. Лав даже поставила для Уиллиса «In Utero», журналист впервые услышал этот альбом. Он был поражен, написав: «Если бы это мог услышать Фрейд, он бы кончил от нетерпения». Он назвал это «альбомом, беременным иронией и озарением. «In Utero» - это месть Курта».
Впечатление от прослушивания Уиллиса было прервано, когда в комнату вошёл Курт, чтобы сообщить: «Мы только что были в новостях, на «MTV». Рассказывали о материале в «Seattle Times», и как «Hole» только что начали своё кругосветное путешествие в Сиэтле в «Off-Ramp». Сказав это, Курт закусил английскими оладьями и горячим шоколадом, и сел у стойки, глядя на восход солнца. Когда Уиллис подробно описал ночные события в «NME», он закончил свою статью некоторым анализом: «Для того, кто прошёл через такое большое количество дерьма за последние два года, чьё имя было снова забрызгано грязью, кто собирается выпускать альбом, который весь рок-мир отчаялся услышать, и сталкивающийся с изумительным вниманием и давлением, Курт Кобэйн в высшей степени удовлетворённый человек». Ш