Тяжелее Небес

1. СПЕРВА ВОПЯ ВО ВСЕ ГОРЛО

Абердин, штат Вашингтон февраль 1967 - декабрь 1973 года

Он заведомо добивается того, что хочет, сперва вопя во всё горло, потом плача, если первый приём не срабатывает. - отрывок из доклада тёти о восемнадцатимесячном Курте Кобэйне.
Курт Дональд Кобэйн родился двадцатого февраля 1967 года, в больнице на холме с видом на Абердин, штат Вашингтон. Его родители жили в соседнем Хокуиэме, но было уместно, что Абердин указан в качестве места рождения Курта - он проведёт три четверти своей жизни в пределах десяти миль от больницы и будет навеки тесно связан с этим пейзажем.
Тот, кто выглядывал в тот дождливый понедельник из Муниципальной Больницы Грэйс-Харбор, видел землю суровой красоты, где леса, горы, реки и могущественный океан пересекались в величественной перспективе. Покрытые деревьями холмы окружали это пересечение трёх рек, которые впадали в близлежащий Тихий океан. В центре всего этого был Абердин, самый большой город в округе Грэйс-Харбор, с населением 19 000 человек. Сразу же к западу был город поменьше, Хокуиэм, где в крошечном одноэтажном домике жили родители Курта, Дон и Венди. А южнее за рекой Чехэйлис находился Космополис, откуда родом была семья его матери, Фрэйденберги. В тот день, когда не шёл дождь - что было редкостью в регионе, где выпадало более 80 дюймов осадков в год, в девяти милях можно было увидеть Монтесано, где вырос дедушка Курта Лиланд Кобэйн. Это был довольно маленький мир, со столь маленькими степенями разобщения, что Курт, в конце концов, станет самым известным продуктом Абердина.Этот вид из трёхэтажной больницы доминировал в шестом самом оживлённом рабочем порту на Западном Побережье. В Чехэйлисе плавало столько кусков древесины, что можно было представить, чтобы использовать их для перехода через двухмильное устье. Восточнее был центр Абердина, где торговцы жаловались, что постоянный грохот лесовозов отпугивает покупателей. Это был рабочий город, и эта работа почти полностью зависела от превращения дугласовых пихт с окрестных холмов в коммерцию. Абердин был домом 37 различных лесопильных, целлюлозных, гонторезных заводов или лесопилок - их дымовые трубы затмевали самое высокое здание города, которое было всего лишь семиэтажным. Вниз по холму от больницы находилась гигантская дымовая труба Завода Ренье, самая большая вышка из всех, которая простиралась на 150 футов в небеса и извергала бесконечное восхитительное облако потока древесной целлюлозы.
Однако поскольку Абердин бурлил, в то время, когда родился Курт, его экономика медленно сокращалась. Этот округ было одним из немногих в штате, где уменьшалась численность населения, поскольку безработный пытал счастья где-нибудь в другом месте. Деревообрабатывающая промышленность начала испытывать последствия оффшорной конкуренции и чрезмерной лесозаготовки. Пейзаж уже демонстрировал явные признаки такого злоупотребления: просеки лесов со сплошной рубкой на окраине города, теперь просто напоминание о ранних поселенцах, которые «пытались всё это вырезать», согласно названию местной исторической книги. Безработица требовала более мрачную социальную цену на сообщество в форме увеличивающегося алкоголизма, домашнего насилия и самоубийств. В 1967 году существовало 27 таверн, и в самом центре города было много заброшенных зданий, некоторые из которых были борделями до того, как они закрылись в конце пятидесятых. Город имел такую дурную репутацию из-за публичных домов, что в 1952 году журнал «Look» назвал его «одной из горячих точек в битве Америки против греха».Однако деградация центра Абердина была соединена со сплочённым социальным сообществом, где соседи помогли соседям, родителей привлекали в школы, и семейные узы оставались сильными среди разнообразного иммигрантского населения. Церкви численно превосходили таверны, и это было место, как и большая часть провинциальной Америки в середине шестидесятых, где детям на велосипедах давали свободу действий в своих окрестностях. Весь город стал двором Курта, когда он рос.
Как и большинство первенцев, Курт был выдающимся новорожденным и для его родителей, и для этой большой семьи. У него было шесть тёть и дядей со стороны матери; два дяди со стороны отца; и он был первым внуком для обоих генеалогических деревьев. Это были большие семьи, и когда его мать отправилась печатать объявления о рождении, ей понадобилось 50 прежде, чем она связалась по телефону с близкими родственниками. Строка в разделе о рождениях в «Aberdeen Daily World» 23 февраля сообщила о появлении Курта остальному миру: «У мистера и миссис Дональд Кобэйн, 2830 '/2 Абердин-авеню, Хокуиэм, 20 февраля, в Муниципальной Больнице, сын».
При рождении Курт весил семь фунтов и семь с половиной унций, и его волосы и цвет лица были тёмными. За пять месяцев его младенческие волосы стали белокурыми, и цвет его кожи стал светлым. У семьи его отца были французские и ирландские корни - в 1875 году они иммигрировали из Скей-Таунлэнда графства Тирон в Ирландии - и Курт унаследовал свой заострённый подбородок с этой стороны. От Фрэйденбергов со стороны матери - которые были немцами, ирландцами и англичанами - Курту достались розовые щёки и белокурые локоны. Но, безусловно, его самой выдающейся особенностью были его поразительные голубые глаза; даже медсёстры в больнице судачили об их красоте.
Были шестидесятые, во Вьетнаме бушевала война, но помимо редких сводок новостей, Абердин чувствовал себя больше похожим на Америку 1950-х. В день, когда родился Курт, «Aberdeen Daily World» сопоставляла важные новости об американской победе в Куанг Нгай-сити с местными сообщениями о размере лесозаготовок и рекламными объявлениями «Джей Си-Пенни», где на распродаже в День Рождения Вашингтона были представлены фланелевые рубашки за 2.48 $. В тот день «Кто Боится Вирджинии Вулф?» получил тринадцать номинаций на «Оскара» в Лос-Анджелесе, но в абердинском кинотеатре для автомобилистов демонстрировали «Девушек на Пляже».
21-летний отец Курта, Дон, работал механиком на станции «Шеврон» в Хокуиэме. Дон был красив и атлетичен, но со своей стрижкой ёжиком и очками в стиле Бадди Холли он был странноват. 19-летняя мать Курта, Венди, напротив, была классической красавицей, которая выглядела и одевалась почти как Марша Брэйди. Они познакомились в средней школе, где у Венди было прозвище «Бриз». В июне прошлого года, всего через несколько недель после того, как она окончила среднюю школу, Венди забеременела. Дон взял на время седан своего отца и придумал предлог, чтобы пара смогла отправиться в Айдахо и пожениться без родительского благословения.
Когда родился Курт, молодые жили в крошечном доме во дворе другого дома в Хокуиэме. У Дона был режим удлинённого рабочего дня на станции техобслуживания, в то время как Венди ухаживала за ребёнком. Курт спал в белой плетёной переносной кроватке с ярко-жёлтым бантом наверху. С деньгами было туго, но через несколько недель после рождения сына они сумели достаточно накопить, чтобы оставить крошечный дом и переехать в дом побольше на Абердин-авеню, 2830. «Арендная плата, - вспоминал Дон, - была больше всего на пять долларов в месяц, но в те времена пять долларов - это была уйма денег».
Если и было предзнаменование неприятностей в доме, оно началось с финансов. Хотя Дон был назначен «главным» на «Шевроне» в начале 1968 года, его зарплата составляла всего 6 000 $ в год. Большинство их соседей и друзей работало в лесозаготовительной индустрии, где труд был тяжёл физически - одно исследование рассказывает об этой профессии как о «более убийственной, чем война» - но зато с болеевысокой заработной платой. Кобэйны изо всех сил пытались укладываться в бюджет, однако в отношении Курта они заботились о том, чтобы он был хорошо одет, и даже раскошелились на профессиональные фото. В одной серии фотографий того периода Курт одет в белую рубашку и серый костюм с чёрным галстуком-бабочкой, напоминая Маленького Лорда Фаунтлероя - он ещё по-младенчески пухлый и круглолицый, толстощёкий. В другой серии он одет в сочетающиеся между собой синий жилет и пиджак от костюма, и шляпу, больше подходящую Филипу Марлоу*, чем полуторагодовалому ребёнку.
В мае 1968 года, когда Курту было пятнадцать месяцев, четырнадцатилетняя сестра Венди, Мари, написала доклад по домоводству о своём племяннике. «Его мать почти всё время заботится о нём, - написала Мари. - [Она] проявляет своё внимание, обнимая его, хваля его, когда он этого заслуживает, и принимая участие во многих его действиях. Он реагирует на своего отца так, что, когда он видит отца, он улыбается, и ему нравится, когда папа обнимает его. Он заведомо добивается того, что хочет, сперва вопя во всё горло, потом плача, если первый приём не срабатывает». Мари записала, что его любимой игрой была игра в прятки, его первый зуб прорезался в восемь месяцев, а его первой дюжиной слов были: «кокос, мама, папа, мяч, тост, пока, привет, малыш, я, люблю, хот- дог и киса».
Мари перечислила его любимые игрушки - губная гармоника, барабан, баскетбольный мяч, машинки, грузовики, кубики, дробилка, игрушечный телевизор и телефон. Об обычном распорядке дня Курта она написала, что «его реакция на сон состоит в том, что он плачет, когда его укладывают, чтобы он уснул. Он так заинтересован в семье, что не хочет их покидать». Его тётя подытоживает: «Он - счастливый, улыбающийся малыш, и его личность развивается, поскольку это из-за внимания и любви, которые он получает».
Венди была заботливой матерью, читала книги по образованию, покупала карточки с текстом и картинками и с помощью своих братьев и сестёр старалась, чтобы за Куртом присматривали надлежащим образом. Вся большая семья участвовала в восхвалении этого ребёнка, и Курт расцветал в этом внимании. «Я не могу даже передать словами ту радость и оживление, которые Курт принёс в нашу семью, - вспоминала Мари. - Он был таким маленьким человечком, который был таким живым. У него даже в детстве была харизма. Он был забавным, и он был смышлёным». Курт был достаточно сообразительным, и когда его тётя не смогла разобраться, как опустить его кроватку, полуторагодовалый ребёнок просто сделал это сам. Венди была в таком восторге от проделок своего сына, что взяла напрокат камеру «Super-8» и снимала фильмы с его участием - расходы, которые семья с трудом могла себе позволить. Один фильм демонстрирует счастливого, улыбающегося маленького мальчика, разрезающего торт на его второй день рождения и напоминающий центр вселенной его родителей.
К своему второму Рождеству Курт уже проявлял интерес к музыке. Фрэйденберги были музыкальной семьёй - старший брат Венди, Чак, играл в группе под названием «Beachcombers» («Бездельники»); Мари играла на гитаре; а двоюродный дедушка Делберт сделал карьеру в качестве ирландского тенора, даже снялся в фильме «Король Джаза». Когда Кобэйны гостили в Космополисе, Курт был восхищён семейными джэм-сейшнами. Его тёти и дяди записали, как он поёт «Hey Jude» «Beatles», «Motorcycle Song» Арло Гатри и тему к телевизионному шоу «Monkees». Курт любил сочинять свои собственные стихи, даже будучи малышом. Когда ему было четыре года, вернувшись с прогулки в парке с Мари, он сел за фортепьяно и наспех сочинил песню об их приключении. «Мы ходили в парк, мы купили конфету», - был текст. «Я была просто поражена, - вспоминала Мари. - Я должна была включить магнитофон - это, возможно, была его первая песня».
После того, как ему исполнилось два года, Курт придумал воображаемого друга, которого он назвал Бодда. Его родители, в конце концов, стали беспокоиться по поводу его привязанности к этому призрачному приятелю, поэтому, когда его дядю послали во Вьетнам, Курту сказали, что Бодду тоже призвали в армию. Но Курт совершенно не купился на эту историю. Когда ему было три года, он играл с магнитофоном своей тёти, который был настроен на «эхо». Курт услышал эхо и спросил: «Этот голос говорит со мной? Бодда? Бодда?».
В сентябре 1969 года, когда Курту было два с половиной года, Дон и Венди купили свой первый дом на Ист-Фёрст-стрит, 1210, в Абердине. Это был двухэтажный дом площадью в 1,000 квадратных метров с внутренним двором и гаражом. Они заплатили за него 7 950 $. Жилище периода 1923 года было расположено в районе, который иногда называли унизительным прозвищем «квартиры тяжких преступлений». Севернее дома Кобэйнов находилась река Уишка, которая часто выходила из берегов, а юго-восточнее был лесистый утёс, который местные жители прозвали «Холм Думай обо Мне» - на рубеже веков на нём красовалась реклама сигарет «Думай обо Мне».
Это был дом среднего класса в относящемся к среднему классу районе, о котором Курт впоследствии рассказывал как о «белых отбросах, изображающих из себя средний класс». На первом этаже находились гостиная, столовая, кухня и спальня Дона и Венди. Наверху было три комнаты: маленькая детская и две спальни, одна из которых стала спальней Курта. Другая была запланирована для брата или сестры Курта - в том месяце Венди узнала, что она снова беременна.
Курту было три года, когда родилась его сестра Кимберли. Она даже в детстве была необыкновенно похожа на своего брата, с такими же гипнотизирующими голубыми глазами и светло-русыми волосами. Когда Кимберли привезли домой из больницы, Курт настаивал на том, чтобы он сам принёс её в дом. «Он так её любил, - вспоминал его отец. - И сначала они оба были прелестны». Их разница в возрасте в три года была идеальной, поэтому забота о ней стала одной из главных его тем для разговоров. Это положило начало индивидуальной особенности, которая сохранится у Курта до конца его дней - он был чувствителен к потребностям и страданиям других, иногда даже чересчур.
Наличие двух детей изменило динамику домашнего хозяйства Кобэйнов, и то немногое свободное время, которое у них было, отнимали визиты к семье или интерес Дона к внутренним спортивным соревнованиям. Зимой Дон был занят в баскетбольной лиге, а летом играл в бейсбольной команде, и большая часть их общественной жизни была связана с игровыми или послеигровыми событиями. Благодаря спортивным соревнованиям Кобэйны познакомились и подружились с Родом и Дрес Хёрлинг. «Они были добропорядочными семейными людьми, и они со своими детьми занимались многими вещами», - вспоминал Род Хёрлинг. По сравнению с другими американцами шестидесятых они были также весьма консервативными: в то время никто в их социальном круге не курил траву, а Дон и Венди редко выпивали.
Однажды летним вечером Хёрлинги играли в карты у Кобэйнов, когда Дон вошел в гостиную и объявил: «У меня крыса». Крысы в Абердине были обычным явлением из-за низкой высоты и обилия воды. Дон стал наскоро мастерить копьё, прикрепив нож для рубки мяса к ручке от метлы. Это вызвало интерес у пятилетнего Курта, который последовал за своим отцом в гараж, где грызун был в мусорном ведре. Дон велел Курту стоять в стороне, но это было невозможно для такого любопытного ребёнка, и мальчик медленно подходил поближе, пока не ухватился за штанину своего отца. План состоял в том, чтобы Род Хёрлинг поднял крышку ведра, после чего Дон воспользовался бы своим копьём, чтобы заколоть крысу. Хёрлинг поднял крышку, Дон швырнул ручку от метлы, но в крысу не попал, и копьё вонзилось в пол. Пока Дон безуспешно пытался выдернуть метлу, крыса - спокойно и смущённо - поползла по ручке от метлы, стремглав пронеслась по плечу Дона вниз на землю, и пробежала по ногам Курта, когда он выходил из гаража. Это случилось за какую-то долю секунды, но сочетание выражения лица Дона и размера глаз Курта заставило всех рыдать от смеха. Они несколько часов смеялись над этим инцидентом, и он стал частью семейного фольклора: «Эй, помнишь, как тогда папа пытался пронзить копьём крысу?». Громче всех смеялся Курт, но в пятилетнем возрасте он смеялся надо всем. Это был красивый смех, звучавший так, словно малыша щекочут, и он был постоянным рефреном.
В сентябре 1972 года Курт пошёл в детский сад в Начальной Школе Роберта Грея в трёх кварталах севернее его дома. В первый день Венди отвела его в школу, но после этого он стал ходить туда сам; район вокруг Фёрст-стрит стал его территорией. Он был известен своим преподавателям как не по годам развитый, любознательный ученик с коробкой для завтрака «Snoopy». В его табеле успеваемости в том году его преподаватель написал «очень хороший ученик». Он не был застенчивым. Когда на урок «покажи и расскажи» привели медвежонка, Курт был одним-единственным ребёнком, который позировал с ним для фото.
Предмет, в котором он больше всего отличался - это рисование. Когда ему было пять лет, было уже ясно, что у него необыкновенные художественные навыки: он рисовал картины, которые выглядели реалистическими. Тони Хиршман познакомился с Куртом в детском саду и был поражён способностями своего одноклассника: «Он умел рисовать всё, что угодно. Однажды мы рассматривали картинки с оборотнями, и он нарисовал картину, которая выглядела в точности так же, как это фото». Серия, которую Курт нарисовал в том году, изображала Водяного, Существо Из Чёрной Лагуны, Микки Мауса и Плуто. На каждый праздник или день рождения его семья дарила ему различные принадлежности, и его комната стала напоминать художественную студию.
В искусстве Курта поощряла его бабушка по отцу, Айрис Кобэйн. Она коллекционировала сувениры Нормана Рокуэлла в форме тарелок фирмы «Franklin Mint» с иллюстрациями из «Saturday Evening Post». Сама она воссоздавала образы Рокуэлла, вышивая гарусом по канве - а его самая известная картина, «Свобода От Нужды», изображающая наиболее типичный американский обед Благодарения, висела на стене её передвижного трейлера из двух секций в Монтесано. Айрис даже убедила Курта присоединиться к ней в любимом ремесле: наспех вырезать зубочистками репродукции образов Рокуэлла на шляпках недавно собранных грибов. Когда эти огромные грибы высыхали, царапины от зубочистки оставались, как захолустная резьба.
Муж Айрис и дедушка Курта, Лиланд Кобэйн, не имел отношения к творчеству - он водил асфальтовый каток, который стоил ему большей части слуха - но он на самом деле научил Курта деревообработке. Лиланд был неприветливым и грубым человеком, и когда его внук похвастался картиной с Микки Маусом, которую он нарисовал (Курт любил персонажи Диснея), Лиланд обвинил его в том, что он снял рисунок на кальку. «Я этого не делал», - сказал Курт. «Нет, делал», - ответил Лиланд. Он дал Курту новый лист бумаги и карандаш и потребовал: «Ну-ка, нарисуй мне ещё один и покажи мне, как ты это сделал». Шестилетний ребёнок сел и без всякой модели почти идеально нарисовал Дональда Дака и ещё один рисунок, Гуфи. Он оторвался от бумаги с улыбкой во весь рот, получив такое же удовольствие, смутив своего дедушку, как и рисуя своего любимого утёнка.
Его творческий потенциал всё больше и больше распространялся на музыку. Хотя он никогда не брал официальные уроки фортепьяно, он мог сыграть простую мелодию по слуху. «Даже когда он был маленьким, - вспоминала его сестра Ким, - он мог сесть и просто сыграть то, что он услышал по радио. Он мастерски был способен воплощать всё то, о чём он думал, на бумаге или в музыке». Чтобы поощрить его, Дон и Венди купили ударную установку «Микки Маус», по которой Курт энергично колотил каждый день после школы. Хотя он любил эти пластмассовые барабаны, ему больше нравились настоящие барабаны в доме своего дяди Чака, так как с ними он мог создавать больше шума. Он также любил надевать гитару тёти Мари, хотя она была такой тяжёлой, что у него подгибались колени. Он бренчал на ней, сочиняя песни. В том году он купил свой первый альбом, сентиментальный сингл Терри Джэкса под названием «Seasons in the Sun».Он также любил просматривать альбомы своих тёть и дядей. Однажды, когда ему было шесть лет, он гостил у тёти Мари и рылся в её коллекции пластинок в поисках какого-нибудь альбома «Beatles» - они были одними из его фаворитов. Внезапно Курт вскрикнул и в панике бросился к своей тёте. У него в руках был альбом «Beatles» «Yesterday and Today» с ужасной «обложкой Мясника», с рисунком, демонстрирующим группу с имеющимися на них кусками мяса. «И я поняла, каким впечатлительным он был в том возрасте», - вспоминала Мари.
Он был также чувствителен к возрастающему напряжению, которое он видел между своими родителями. В течение первых нескольких лет жизни Курта в доме не было особенных ссор, но также не было свидетельств большой любви. Как и многие пары, которые поженились молодыми, Дон и Венди были двумя людьми, которых подавляли обстоятельства. Их дети стали центром их жизни, и тот маленький роман, существовавший короткое время, пока у них не было детей, было трудно заставить разгореться вновь. Финансовые трудности обескураживали Дона; Венди была поглощена заботой о двоих детях. Они стали больше спорить и кричать друг на друга на глазах у детей. «Ты понятия не имеешь, как много я работаю», - кричал Дон на Венди, которая повторяла жалобу своего мужа.
Однако у Курта в раннем детстве было много радости. Летом они отдыхали в семейной лачуге Фрэйденбергов на Уошэуэй-бич на Вашингтонском побережье. Зимой они ходили кататься на санках. В Абердине редко шёл снег, поэтому они ездили на восток на маленькие холмы за городом лесозаготовок Портером, и к горе Фаззи Топ. Их поездки для катания на санях всегда проходили по одному и тому же образцу: они парковались, доставали сани для Дона и Венди, серебряную тарелочку для Ким и санки Курта «Flexible Flyer», и готовились скатываться с холма. Курт хватал свои сани, разбегался и бросался вниз с холма, словно легкоатлет, начинающий прыжок в длину. Как только он приземлялся, он махал своим родителям, сигнал, что он успешно завершил свой рейс. Вся остальная семья следовала за ним, и они вместе поднимались обратно на холм. Они повторяли этот цикл снова и снова на протяжении нескольких часов, пока не становилось темно, или пока Курт не падал от усталости. Когда они возвращались к машине, Курт брал с них слово, чтобы они вернулись в следующий уикэнд. Впоследствии Курт вспоминал эти времена как самые тёплые воспоминания своей юности.
Когда Курту было шесть лет, семья отправилась в фотостудию в центре города и позировала для официального рождественского портрета. На этом фото Венди сидит в центре с лучом света за своей головой, создающим сияние; она восседает на огромном деревянном кресле с подголовником, одетая в длинное викторианское платье в бело- розовую полоску с кружевными манжетами. Вокруг её шеи - чёрная бархотка, и её рыжевато-белокурые волосы до плеч разделены на прямой пробор и нет ни одной выбивающейся пряди. Со своей идеальной осанкой и манерой, в которой её запястья лежат на ручках кресла, она напоминает королеву.
Трёхлетняя Ким сидит у мамы на коленях. Одетая в длинное белое платье и чёрные лакированные туфли, она кажется миниатюрной версией своей матери. Она смотрит прямо в камеру, и у неё вид ребёнка, который может расплакаться в любой момент. Дон стоит за креслом, достаточно близко, чтобы попасть в кадр, но он растерян. Его плечи немного ссутулены, и он выглядит больше смущённым, чем по-настоящему улыбающимся. На нём светло-фиолетовая рубашка с длинными рукавами и четырехдюймовым воротником, и серый жилет - это снаряжение, в которых можно было представить себе Стива Мартина или Дэна Эйкройда, пародирующих «диких и сумасшедших парней» на «Saturday Night Live». У него отсутствующий взгляд, как будто он задается только одним вопросом - зачем его притащили в эту фотостудию, когда он мог бы сыграть в бейсбол.
Курт стоит слева, перед своим отцом, в одном-двух футах от кресла. Он одет в двух тонах - полосатые синие брюки с соответствующим жилетом и красная, как пожарная машина, рубашка с длинными рукавами, которая ему слегка велика, рукава частично закрывают его руки. Как истинный эстрадный артист в семье, он не просто улыбается, а смеётся. Он выглядит очень счастливым - маленький мальчик, веселящийся в субботу со своей семьёй.
Это необыкновенно красивая семья, и их внешний вид намекает на типично американское происхождение - чистые волосы, белые зубы и выглаженная одежда настолько стилизована, что они могли быть вырезаны из каталога «Сирз» начала семидесятых. Однако при более тщательном рассмотрении обнаруживается динамика, которая, должно быть, была до боли очевидна даже фотографу: это фото семьи, но не фото брака. Дон и Венди не трогательны, и между ними нет и намёка на любовь; будто они даже не в одном и том же кадре. Что касается Курта, стоящего перед Доном, и Ким, сидящей на коленях Венди, можно было легко взять ножницы и разрезать эту фотографию - и семью - посередине. Получились бы две отдельные семьи, по одному взрослому и одному ребёнку, у каждого - гендерные особенности - старомодные платья с одной стороны, и парни с широкими воротниками - с другой.