🥀Записки депрессника🥀

Глава 37 "Неподвижное тело"

- Но на утро ко мне подошёл лечащий врач и объявил о том, что несмотря на тяжёлое состояние, в котором сейчас находится Льюис, с ним всё будет хорошо. И после этого разрешил проведать его в течение следующих десяти минут, пребывания рядом с ним дольше данного времени было бы в первую очередь опасно для здоровья моего друга. Я вскочил с своего места и прошёл в палату, наполненный лучезарной надеждой. Однако, когда я зашёл в помещение, не увидел своего лучшего друга Льюиса, вместо него лежало какое-то неподвижное тело, которое изредка подрагивало пальчиками на руках, всё время скулило и то ли из носа, то ли изо рта текла непонятная слизь. Я тут же выбежал и остановился только тогда, когда был на пол пути в другое крыло больницы. Я бежал с возмущениями и слезами, не понимая толком ничего, кроме тошнотворной несправедливости жизни и повсюду глазами искал доктора.  А когда врач сам подошёл ко мне, то я завалил его сотней вопросов. "Что Вы с ним сделали? Он останется таким навсегда? Это не мой Льюис, Вы, вероятно, ошиблись!" - вопил я и стонал сквозь зубы мольбу и просьбу исправить всё это. В этот момент врач опустился ко мне на колено, взглянул в мои заплаканные глаза, провёл по голове и сказал, что его мозг был сильно повреждён, кровотечение было слишком обширным, они ничего не могли сделать. "Сынок, благодари судьбу за то, что твой друг хотя бы остался жив," - с этими словами он окончил свою речь и ушёл, словно всё это не имело значения. Наверное, когда в твоей жизни происходит слишком много подобных инцидентов, ты становишься закалённым к эдаким «болячкам», местами чёрствым, но всё это разумно и даже логично. В тот момент я совершенно ничего не понял и обозлился на доктора, больницу, наркоманов. Я не мог понять всего этого равнодушия и казавшейся непомерной несправедливости. Я был совершенно растерян, ругал себя, клеймил гадостями судьбу и ненавидел это место с его же людьми. И всё же через час я заставил себя зайти в палату, сам не зная чего ожидал. Однако картина никак не изменилась, всё то же неподвижное тело лежало на той же самой скрипучей, больничной кровати и смотрело в стену, пуская слюни. Оно не понимало кто перед ним и что происходит, словно вегетативная система взяла всё управление, и для разумной деятельности не осталось места. Я подошёл и обнял своего друга, вышел из палаты, сказал медсёстрам адрес его матери и сел в первое попавшееся такси. Мне было не под силу сидеть там и смотреть на то, во что превратился драгоценный мне Льюис. В мыслях было рассказать всё Памеле, но это противоречило другой мысли - сохранить в голове девушки тот самый чистый, настоящий образ нашего общего знакомого. Однако последнее казалось более благоразумным. Наверное, звучит довольно глупо, о каком разуме может идти речь в такой ситуации, всегда найдутся и те, кто поддержат и кто, наоборот, начнут презирать, не слишком ли много внимания мы отдаём другим?..

На следующий день я вернулся домой, где была только Хейли. Впервые в жизни на её лице блестела улыбка во всю ширину рта и радости не было счёта, она подбежала ко мне, обняла изо всех сил и провела своей сухой ладонью по моим волосам. И на душе моей в первый раз за последний год стало хорошо. Разумеется, всё это не отменяло случившегося, но тогда я почувствовал себя дома, и был это, пожалуй, единственный случай в моей жизни. Она приготовила ужин, и мы стали дожидаться Чарлза. Однако он был сильно зол на меня и оставил меня без еды, как не старалась смягчить наказание названная мать. И тут же я вспомнил почему сбежал из дома и что стало с Льюисом, я просидел на чердаке всю ночь, смотря на дом, где он жил, вспоминая, как включали мы фонари и общались с помощью них. И думалось мне: "Всего этого больше не будет, это навсегда останется в прошлом, воспоминанием, которое имеет черту – забываться". Часов в шесть мать Льюиса собрала вещи, и я видел, как она отправилась на проезжающей мимо машине, вероятнее всего к Льюису. Я встретил её только на следующей неделе, когда она шла в магазин за продуктами, даже издали было видно, как по её лицу была размазана тушь от слёз, и эти чёрные полосы старили её ещё на несколько десятков лет. Ничего лучше не пришло мне в дурную голову, как окликнуть её и поговорить, выразить соболезнования. На своё удивление она остановилась, поставила пакеты на асфальт и замолкла. Я попытался передать сочувствие, но только мне стоило начать, она перебила меня, закричала и пригрозила никогда больше не подходить к её сыну, говоря, что найдёт на меня управу и засудит нашу семейку. Я не стал ей перечить, лишь предложил помочь донести пакеты, однако и на это действие она отдёрнула меня и толкнула наземь, я вовсе не ожидал этого, и оттого упал на мостовую плитку. Я немедленно убрался с места и начал проклинать себя в этой трагедии. Чарлз вскоре настоял на том, чтобы я перестал болтаться без дела и выпроводил меня в школу. Интерес к обучению у меня так и не вернулся, я лишь больше убеждался в своём отсутствии знаний и никчёмности, когда писал тесты на дурные отметки. Я ходил, лишь по наставлению и потому, что не желал бороться, без Льюиса в этом не было смысла. Через месяц я увидел, как мать моего друга горько выпивает алкоголь и гуляет с ним, сидящем в инвалидной коляске. Несколько раз я пытался поговорить с ней и попросить видеть своего друга хоть изредка, но она была непреклонна, а через полгода таких попыток я и вовсе перестал находить в этом смысл. Раны не зажили, они превратились в пустоту внутри и ненависть к себе.

- Мистер Эллис, расскажите, пожалуйста, что же стало с Льюисом и его матерью потом?