То утро было похоже на все остальные. В шесть часов зазвонил будильник Беатрис. Открыв глаза, она полежала в кровати еще пять минут, наслаждаясь теплом и покоем постели. Покой этот нарушали лишь издавна знакомые звуки: щебетание птиц в саду, тихий шум прибоя, когда ветер дул с моря. В доме скрипели деревянные половицы, почесывались собаки, тикали часы. Потом дверь спальни приоткрылась, и в образовавшуюся щель просунулся нос Мисти. У Мисти был серовато-голубой окрас, как у тумана, ложившегося осенью на залив Пти-Бо. Отсюда и кличка, которая сразу пришла в голову Беатрис, когда она впервые взяла на руки щенка. В то время Мисти являла собой соединение больших неуклюжих лап, мягкого пушистого меха и живых, угольно-черных глаз. Сегодня собака была размером с доброго теленка.
Мисти рванулась с места и впрыгнула на кровать, которая жалобно застонала и заскрипела под тяжестью большой собаки. Псина улеглась на одеяло, опрокинулась на спину, подняла в воздух все четыре лапы и стремительно лизнула Беатрис в лицо, изъявив мокрое, идущее от сердца доказательство любви.
— Мисти, прочь с кровати, — с притворным негодованием приказала Беатрис, и Мисти, прекрасно знавшая, что за ослушание ей ничего не будет, осталась на месте.
Пять минут мечтательной утренней лени истекли. Она рывком поднялась с постели, не обращая внимания — насколько это было возможно — на некоторую скованность суставов, напоминавшую, что она уже не так молода, как ей подчас казалось. Беатрис ни в коем случае не желала уподобляться Мэй, которая с утра до вечера занималась своим телом, прислушиваясь к нему, и через день бегала к врачу — каждый раз, когда ей казалось, что с ее организмом что-то не так. Беатрис считала, что Мэй таким образом сама навлекает на себя болезни и недомогания. Они часто обсуждали эту тему, но каждая так и осталась при своем мнении. Вообще, их давняя дружба, вероятно, заключалась в том, что они все время с удивлением взирали друг на друга, недоуменно и укоризненно покачивая головами.
Стоя в ванной под душем, Беатрис думала, что ей надо сделать сегодня. Она могла позволить себе размышления такого рода, ибо теперь почти полностью отстранилась от своих прежних занятий, определявших распорядок дня. Розарием она теперь занималась только ради собственного удовольствия, причем слово «удовольствие» в данном случае не вполне соответствовало своему исходному смыслу. Правда, розы продолжали расти, и она даже ухаживала за ними. Она продавала цветы людям, проходившим мимо и желавшим купить розы, прежде всего, туристам. Но теперь Беатрис перестала помещать объявления в специальных журналах и полностью прекратила заниматься рассылкой. Не пыталась она больше и выводить новые сорта. Теперь она предоставила это другим; впрочем, это занятие и раньше доставляло ей мало радости. Когда Беатрис вышла из ванной, в голове ее вертелись сотни вещей, которые надо было сделать. Движения ее, как и всегда, отличались быстротой и нетерпеливостью. Все, что Беатрис делала, она делала торопливо и поспешно, что весьма болезненно воспринимали окружавшие ее люди.
