All the young dudes: Book one

Первый год: Повторение

После дня рождения Римуса время, казалось, пошло в несколько раз быстрее. Дни стали длиннее, и весна ворвалась в замок, заливая его солнечным светом и свежим воздухом после долгой зимы. Экзамены нависали над ними грозовой тучей, и Римус наконец преодолел свою тревожность касательно чтения в местах общественного пользования, проводя больше и больше времени в библиотеке. Вместо того, чтобы планировать новые розыгрыши и проделки, мародёры посвящали вечера отработке заклинаний и проверке друг друга на знание ингредиентов для зелий.
Сириус и Джеймс относились к экзаменам очень серьёзно; для них это было соревнование. Хотя они оба бы отрицали это, у Римуса было такое чувство, что они защищали свою чистокровную честь — ведь от них все ожидали большего, и такое отношение к чистокровным семьям царило в школе даже среди учителей. Римуса это не волновало: даже если он не получал отличные оценки по всем предметам, он всё равно справлялся лучше, чем когда-либо раньше. Он был даже рад, что у него нет семьи, которая давила бы на него.
А вот давление на Питера становилось очень явным. Он был совсем не плохим учеником — даже преуспевающим в травоведении и астрономии, зачастую обходя даже Джеймса. Но он был нервным, и обычно это влияло на его работу, делало движения его палочки резкими, а заклинания — нечёткими. Питер не особо много говорил о своей семье, но получал от неё много писем, и Римус заметил, что Джеймс ходил на цыпочках вокруг этой темы.
— Как много нам нужно сдать в этом году? — отчаянно спрашивал их круглолицый друг минимум четыре раза в день.
— Питер, успокойся, — говорил ему Джеймс. — Всё у тебя будет в порядке; ты можешь всю теорию пересказать задом наперёд, тебе лишь нужно перенести теорию на практику.
— Я не виню его в том, что он немного дёргается, — прошептал Сириус Римусу, когда двое других были вне зоны слышимости. — В семье Петтигрю было как минимум двенадцать сквибов — и это только в этом веке.
— Сквибов?
— Волшебников без магии, — терпеливо объяснил Сириус. — Знаешь, как в семьях маглов иногда рождаются волшебники? В обратную сторону это тоже работает — никто особо не любит об этом говорить. У моего пра-пра-дяди даже была эта сумасшедшая теория, что маглы подменяют наших детей на своих, чтобы проникнуть в волшебный мир. Естественно, у него были не все дома.
— Понятно, — ответил Римус, делая вид, что понял всё, о чём говорил Сириус. — Из-за этого магия Питера такая… нестабильная?
— Не знаю, — пожал плечами Сириус. — Может быть. Я не знаю, могут ли они действительно доказать, что предрасположенность к сквибам — это семейное. Но это причина, по которой Петтигрю больше не состоят в священных двадцати восьми.
Римус тяжело вздохнул, даря Сириусу свой самый саркастичный взгляд:
— Ты же знаешь, что я понятия не имею, что это такое.
Сириус ухмыльнулся.
— Откуда мне знать, Люпин, ты столько читаешь в последнее время. Приятно знать, что ещё остались какие-то вещи, которые я знаю, а ты нет.
Римус фыркнул в ответ, снова глядя на свою работу. Сириус быстро продолжил, будто не хотел потерять его внимание.
— Священные двадцать восемь — это самые чистокровные из чистокровных семей. Самые последние оставшиеся «незапятнанные» семьи.
Римус снова бросил на Сириуса злобный взгляд. Тот поднял руки и поспешил объяснить:
— Их слова, не мои! Ты знаешь, что я не верю во всю эту херню про чистоту крови.
— Ну да, — Римус поднял бровь. — Но что-то мне подсказывает, что семья Блэк первая в этом списке.
— Вообще-то, — ответил Сириус с сияющими от смеха глазами, — первые Абботы. Список по алфавиту.
Римус застонал и вернулся к повторению зельеварения.
***
Вообще, экзамены были не самым страшным, о чём Римусу стоило беспокоиться. Он был относительно уверен, что справится вполне сносно — он даже проверил экзаменационные правила (которые были десять метров в длину) и убедился, что использование чар Скрибоклара для исправления почерка было не запрещено при условии, что учащийся может наложить чары самостоятельно. Римус использовал его с ноября, так что его это никак не волновало.
Две вещи волновали Римуса больше, чем сдача экзаменов. Во-первых, его донимала угрюмая мысль, что ему придётся возвращаться в приют Святого Эдмунда в июне. Хотя он не был там всего несколько месяцев, разница между приютом и Хогвартсом казалась такой огромной, как разница между черно-белым кино и цветным. Пока другие ученики с радостью ждали предстоящих долгих и жарких каникул, когда они смогут отправиться за границу, расслабиться и выспаться, Римусу казалось, что его ждет изгнание.
Им было запрещено колдовать за пределами Хогвартса до семнадцати лет, а это означало, что Римус не только потеряет связь со своими друзьями, но и больше не сможет читать. Для него лето зияло впереди — пустое и одинокое, поделённое длинными болезненными ночами в подвале.
И тут свою уродливую шерстяную морду показывала вторая проблема Римуса. Как и предсказывала мадам Помфри, когда Римусу исполнилось двенадцать, его трансформации стали гораздо, гораздо хуже. Этому не было объяснения ни в одной из прочитанной им книг, кроме ничего не проясняющих слов о подростковом возрасте и половом созревании. Если раньше он мог отделаться несколькими укусами и парой царапин — будто от игривого щенка, который не хотел и не мог по-настоящему навредить — то теперь он приходил в себя с глубокими яростными ранами, которые не прекращали кровоточить, пока Помфри не приходила к нему на помощь. Агония самого процесса обращения достигла практически невыносимого уровня, и зачастую его часами тошнило перед полным восходом луны.
Вдобавок ко всему, Римусу приходилось дольше оставаться в больничном крыле, и ему становилось труднее и труднее объяснять причины своего отсутствия. Его друзья начали вслух рассуждать о причинах его загадочной болезни — иногда они предполагали, что он притворяется, чтобы не ходить на уроки, иногда дразнили, что он заразный.
По крайней мере, в приюте у него не было друзей, которых волновало бы его отсутствие каждый месяц.
Сириус тоже совершенно не радовался приближению летних каникул. Он становился непривычно тихим каждый раз, когда кто-нибудь упоминал эти каникулы, его взгляд затуманивался, краска покидала лицо. Джеймс пригласил их всех остаться у него в гостях на столько, на сколько они захотят, — но Сириус всё равно был расстроен.
— Ты же знаешь, что они никогда не пустят меня, — вздыхал он.
— Не вешай нос, — Джеймс закинул руку ему на плечи. Они вдвоем сидели на большом диване в общей комнате, Питер сидел в кресле и пытался превратить банан в тапок. У него ничего не получалось. Римус лежал на ковре перед камином на животе. У него на спине была большая рана, которая никак не срасталась даже после всех стараний мадам Помфри, и теперь это была единственная поза, в которой ему было не больно.
Однако Сириус был непреклонно настроен нос не поднимать.
— Но ведь они не отпустят. Грёбаная свадьба Беллатрикс в июне, и можешь быть уверен, меня заставят присутствовать там от начала до конца.
— Нас туда тоже пригласили, — вдруг заговорил Питер, поднимая взгляд от своего тапка, который до сих пор был ярко-желтым и неприятно мягким. — Наверняка мы там увидимся.
— Ага, здорово, — выдохнул Сириус так сильно, что его длинные волосы взметнулись. — Если до этого меня не превратят в жабу. Или не запрут в портрете на всё лето — они однажды сделали такое с Андромедой. С тех пор она никогда не была прежней, теперь ненавидит все волшебные картины.
— После свадьбы, — сказал Джеймс, тактично пытаясь увести нить разговора от обсуждения семьи Блэк, — мы что-нибудь придумаем. Мы совершим побег, если придётся, я клянусь.
Сириус улыбнулся Джеймсу, и Джеймс улыбнулся Сириусу. Язык их тел идеально отражал друг друга, и Римус почувствовал укол одиночества. Он знал, что в семье у Сириуса было гораздо больше проблем, чем то, что он был там белой вороной, ведь в сентябре Сириус показал ему свои шрамы, но для Римуса они были совершенно привычным и нормальным делом. Надзирательница иногда била его, если он выступал, и он часто получал указкой от своих магловских учителей — и у него не было причин думать, что домашняя жизнь Сириуса должна чем-то отличаться.
Джеймс, конечно же, знал больше, чем он. Римус это знал, потому что это была единственная тема, на которую Джеймс не шутил с Сириусом — семья. Эти двое очень много разговаривали по ночам — Римус не единожды слышал, как Сириус плакал. Из-за этого ему хотелось наложить свои собственные заглушающие чары; он ненавидел звуки плача и редко ревел сам.
— Ты тоже, Люпин, — позвал Джеймс.
— Хм? — Римус оторвался от своих мыслей. Он осторожно выгнул спину и постарался не скривиться, когда боль молнией прошила его позвоночник.
— Ты должен приехать и остаться на лето. У нас полно места, и мама не против.
— Не могу, — Римус покачал головой, снова опуская взгляд в книгу. Его спина горела огнём. — Надзирательница меня не отпустит. Законная опекунша и всё такое, магловские законы.
— Найдем, как это обойти, — уверенно ответил Джеймс. — Вы двое приедете, ладно? Я это устрою.
Римус улыбнулся, но понимал, что Джеймс ничего не сможет сделать. Полнолуния выпадали на конец каждого месяца, как обычно, у него не будет даже свободной недели в конце лета. Да и к тому же Надзирательница ему правда не позволит.
— Мне кажется, у меня получилось! — внезапно воскликнул Питер, поднимая свой ярко-желтый тапок вверх.
— Молодец, Пит, — скучающе сказал Сириус. — Примерь, чтобы посмотреть, подходит или нет.
Римус сел прямо, больше не в силах терпеть эту боль. Когда он выпрямился, почувствовал тёплую струю крови, пробежавшую по спине и собравшуюся в поясе его брюк. Испугавшись, он быстро поднялся на ноги.
— Фууу! — вскрикнул Питер, вытаскивая из тапка ногу, покрытую склизкой банановой кашей. Джеймс взорвался смехом, очки на его носу перекосились:
— Он же пошутил, Пит! Тебе пора перестать творить всякую чушь, только потому что мы тебе говорим.
— С тобой всё нормально, Люпин? — вдруг спросил Сириус. Римус топтался на месте. Ему срочно нужно было попасть в больничное крыло, но он понятия не имел, как это объяснить.
— Да, просто… я, наверное, пойду, прогуляюсь.
— Куда? Уже почти отбой, — у Сириуса загорелись глаза. — Что ты запланировал?
— Нет, нет, ничего… я просто хочу…
— Мы тоже пойдем! — Джеймс тоже поднялся. — Я возьму мантию.
— Нет! — вскрикнул Римус.
Они все застыли, даже Питер, который был занят тем, что доставал остатки банана у себя между пальцев.
— Я… — Римус запнулся. — Мне нехорошо. Я просто пойду к мадам Помфри, вот и всё.
— Ладно, как скажешь, — Джеймс примирительно поднял руки. — Успокойся. Хочешь, мы тебя проводим?
— Я пойду, — быстро сказал Сириус. Он поднялся с дивана и взял Римуса за локоть, утаскивая его к выходу из комнаты, пока остальные не успели ничего сказать.
— Сириус… — начал Римус, как только они вышли в пустой коридор.
— Всё нормально, Люпин. Я просто провожу тебя туда. Я не пойду с тобой внутрь, ничего такого.
Римус непонимающе на него посмотрел, затем кивнул и пошёл так быстро, как только позволила больная спина. Теперь он достаточно хорошо знал Сириуса, чтобы понять, что переубедить его не удастся. Питер мог поддаться страху и убежать обратно. Джеймс мог уважительно отнестись к его желаниям. Но Сириус… Сириусу всегда нужно было додавить.
— Ты в порядке? — спросил он, внимательно оглядывая его. — Ты идешь как-то странно.
— Мне нехорошо, — повторил Римус сквозь сжатые зубы. Он надеялся, что Сириус просто решит, что он злится на него, и не поймет, что это была злость от боли.
— Окей, — покладисто ответил тот. Они продолжили идти в тишине. Когда наконец дошли до больничного крыла, остановились, неловко замешкавшись в коридоре на несколько секунд. Яростные янтарные глаза Римуса встретились с холодными синими глазами напротив, будто бросая вызов задать вопрос.
— Надеюсь, тебе станет лучше, — лишь сказал Сириус. — Можно мы навестим тебя завтра, если ты не вернёшься?
— Наверное, — с опаской разрешил Римус. Он попытался пожать плечами и скривился. Лицо Сириуса не дрогнуло.
— Береги себя, Люпин, — тихо сказал он, развернулся и поспешил обратно по коридору.
Римус смотрел ему вслед, пока тот не скрылся за углом. У него было странное чувство, что Сириус обернётся в конце коридора. Когда тот не обернулся, Римус был странно разочарован, хотя мог бы знать заранее — Сириуса Блэка нельзя было назвать предсказуемым.
Он вздрогнул — то ли из-за набирающей обороты боли, то ли ещё почему-то и открыл дверь в больничное крыло.