Psycho | Психо {Д&Ю}

Глава 29

POV Марина Евгеньевна

На протяжении всей своей жизни я испытала много трудностей, некоторые было легче пережить, чем другие. Все, от потери щенка в восемь лет, до изнасилования в девятнадцать. Но ничего, ничего хуже, чем то чувство, которое наступает, когда видишь своего единственного сына, лежащего на полу в луже собственной крови, в синяках, избитого почти до неузнаваемости. Аня поспешила с ним в больницу, но я до сих пор не навестила его. Пытаясь заглушить внезапную панику, задаваясь вопросом о том, жив ли он, я управляла больницей. И если уж на то пошло, я работала, чтобы ничего такого больше не случилось. Я должна была избавиться от любых проблем, которые могли бы навредить порядку больницы. Кажется, отныне я управляла ей скорее как тюрьмой, чем психиатрической больницей. В конце концов, они были преступниками.

Но на этот раз дело было не в больнице. А в моем мальчике. Моем прекрасном, проблематичном мальчике. Ему был почти двадцать один год, для своего возраста он был очень умным, и несмотря ни на что, я гордилась им. А этот монстр, этот Даня избил его почти до смерти. И конечно мне пришлось с этим что-то сделать. Что-то, чтобы ненадолго убрать со своего пути его и его маленькую подружку, что-то, что остановило бы их попытки сделать то, что бы они не пытались сделать. Думаю, электрошоковая терапия сделала свое дело. До сих пор помню тот великолепный момент, когда шок и боль промелькнул в глазах мальчишки, как кричала и плакала Юля по другую сторону двери. Этот момент придал мне силы, напомнил что, не важно, что я сделала, я контролировала это. Они были просто кусочками в игре.

И я хотела бы сказать, что Даня заслужил это. Хотела бы думать, что он был тем, кто снял кожу с тех женщин, но глубоко внутри, хотя я и редко признавалась в этом, я знала, что это было не так. Дима был другим, и я всегда покрывала его и врала для него, пока он занимался своими делами. Он никогда не объяснял, что за "дела", но хотя подсознание отрицало, я знала, что это правда. Но я отбилась от интуиции и отмахнулась от этой мысли, перекрывая ее полной увереностью в том, что мой сын был хорошим ребенком. Я отказывалась верить, что знала правду, ради собственного сына и себя.

Небольшой шум, скрип больничной кровати, вывел меня из мыслей. Кровать стояла возле дальней стены, рядом стоял небольшой стол. Также слева был шкаф, полон медицинского оборудования. Дима лежал под белой простыней передо мной, а я сидела на пластмассовом стуле для посетителей. На его шее был гипс, на разбитом носе — повязка, к голове ему привязали пакет льда, который должны был регулярно менять, шрам на губе, отвратительно опухшие глаза. Также были другие повязки на коже, а в кровь вводились болеутоляющие, но он, казалось, был в сознании.