Кратосархат

Глава 12. Не надо бояться смерти. Бойтесь унижения

Не уверен, что когда-либо испытывал такую ярость, что клокочет внутри меня прямо сейчас. Сколько бы меня ни пытали, каким бы унижениям ни подвергали, как бы ни предавали и какие бы поспешные выводы ни делали на мой счет, ничто из этого не злило меня даже вполовину так же сильно, как ситуация с Парцем. Подобное поведение в стенах дружественных народов неприемлемо. Я честно пытался мысленно оправдать модрэса. Намеренно искал причины, по которым агафэс мог бы заслужить такое наказание, чтобы усмирить накрывающий меня приступ острой злобы, обычно мне чуждой. Но я слишком хорошо знаю Парца, чтобы понимать: не мог он сделать ничего, чем бы заслужил смерть. К тому же он сам произнес заветное: «Не стоило задавать вопросы». Парнишка действительно мог от недостатка мозгов и такта спросить нечто, что разозлило бы модрэса. Дать в ответ подзатыльник? Справедливо. Сломать челюсть или руку? Жестоко, но еще возможно оправдать менталитетом. Оставить инвалидом или убить? А вот это уже перебор, дорогуша. Никакие невоспитанные вопросы, сорвавшиеся с уст незнакомца, не дают тебе право лишать его жизни. А модрэсов, равно как и пратусов, приехавших на чужую территорию и тут же начавших качать права и вводить правила, присущие лишь их народам, давно стоило поставить на место.

«Это моя вина! Только моя! Это я ее спровоцировал!» — все еще стоят слова Парца у меня в ушах. Как же любят агафэсы брать на себя излишнюю ответственность. Они-то считают, что тем самым сохраняют мир, не понимая, что их якобы благородный порыв к миру не имеет никакого отношения. Это потворство. Фатальная поблажка. Катастрофическое попустительство. И ублюдки, заслужившие наказание, но вышедшие сухими из воды, посчитают свой поступок правильным. А раз так, значит, его можно повторить. И агафэсы, сохраняя мир подобным образом, ставят под удар не только себя, но и другие расы. Пора бы с этим заканчивать.

Вышедший из себя и измотанный бессонной ночью рядом с Парцем, я плохо контролирую свою силу (вообще не контролирую, но сейчас меня это и не заботит). Будто тень стремительно двигаюсь по широкому коридору, ведущему к трапезной. Каждый шаг гулом отражается от высокого сводчатого потолка, знаменуя неминуемое приближение возможно трагической развязки. Пол в местах, куда я ступаю, покрывается паутинками толстых трещин. Чувствую, как моя энергия сочится из незаживающих ран вслед за черной кровью и гноем. Личинки красных мотыльков, раздраженные нэкрэсовской силой, рвутся наружу, выползая из-под повязки на глазу и примочек из мятного лопуха на теле. Они осыпаются на пол, превращаясь в тянущийся за мной червивый шлейф из испачканных черной вязкой жижей насекомых. У рук моих сгущаются «грозовые облака», а черные молнии бегают по полу и стенам коридора, пробуждая и будоража спящих в них духов. Я двигаюсь в некоем забытье, гонимый единственным желанием — отомстить за друга. Тело мое раздирает ужасающая боль, а мысли — лютое бешенство. Я хочу, чтобы виновники произошедшего страдали. Чтобы прочувствовали ту горечь, что скапливается внутри меня и которая не даст мне покоя до тех пор, пока справедливость не восторжествует.