Потерянный

18. C-42

— Ты можешь остановиться, — говорит Карина, не отрывая от Луки цепкого взгляда — как у акулы, поймавшей в поле зрения отбившуюся от косяка рыбешку. Карина красива — красивы до безбожного ее лицо, грудной смех, выточенный до мельчайших деталей образ врача-спасителя в белоснежном халате, — но жуткий холодный взгляд выдает ее с потрохами: внутри Карина пустая. Внутри Карины человеческого не больше, чем в тех, кого Луку учили устранять без малейших колебаний. — Остановись, если почувствуешь, что достиг предела.

Лука отрицательно мотает головой и продолжает шагать, потому что губы Карины лгут сладко, но глаза обещают наказание за слабость. Пот градом катится по коже — холодной, ни капли не затронутой пожаром в легких и напрягшихся мышцах. Цепи впиваются в плечи, и Луке от минуты к минуте кажется, что суставы превратились в кашу после первого же рывка, когда он потянул по бетонному полу груз весом в половину тонны.

Цирк уже дошел до противоположной стены тренировочного зала. Сбросил цепи и теперь лениво растирает рваные борозды на худой груди. Под его скрюченными, дрожащими от напряжения пальцами остается путаный алый узор, на губах и подбородке поблескивает бурая кровь: ее Цирк откашлял, пока волочил под скрежет и искры, метавшиеся по полу, свою тонну.

Цирк прищуривается, наблюдая за Зажигалкой.

Та делает последние шаги, еле опираясь на стертые в мясо ступни. Падает прямо в цепях, и ее спина вздымается, будто Зажигалку прошибает током насквозь, или из-под ее острых лопаток, торчащих над краем мокрой от крови майки, вот-вот выбьются крылья.

— Н-не могу... — стонет Зажигалка, с трудом перекатываясь на спину под лязг цепей, и вскидывает обожженный взгляд карих глаз на Карину, которая чиркает карандашом на листке, прикрепленном к планшету. — Хватит.

Лука делает еще шаг и перебарывает, прикусив до крови щеку с внутренней стороны, рвотный позыв.

— Вчера ты была лучше Цирка, — говорит Карина, подходит и присаживается на корточки, чтобы поправить длинные спутанные волосы Зажигалки. Лука замечает сквозь пот, застлавший глаза, как застывает Цирк посреди медитативно отстраненного размазывания крови по плечам и груди. Его голубые глаза впиваются в валяющуюся на полу Зажигалку, опутанную цепями, в пальцы Карины, которые нащупывают пульс на ее шее. На мгновение всего, но Луке отчетливо кажется, что Цирк сказал бы «Не трогай ее», если бы был способен глубоко чувствовать собственную боль, чтобы хорошо понимать чужую. — Милая, в чем же дело сегодня? Ты не дошла десять метров. Твой груз всего в половину тонны. Даже Лука еще не теряет надежды.