Потерянный

14. Так был сотворен Цирк

sic mundus creatus est

так был сотворен мир

***

Дверь открывается с тихим щелчком.

Ноздри дерет резкий запах дезинфицирующего средства, сквозь который едва пробивается слабое цветочное веяние. Что это? В грудь будто проваливается острый крючок ностальгии и тянет за ребра — Цирк поднимает голову, пытаясь ухватиться за знакомый аромат, но ничего не вспоминает. Только получает нарастающую пульсацию в висках и оглушающую пустоту в черепной коробке.

Он беспомощен.

Не может даже поддеть нужную нить из прошлого, потому что прошлое — это территория глупого мальчика, чье имя звучит вслух громко и внезапно, как выстрел в глухой тишине:

— Доброе утро, Егор.

Цирк морщится. Обострившийся слух царапают цокот каблуков о плиточный пол и шорох медицинского халата.

Глупый мальчик вздрагивает внутри, оживляется от забвения, растерянно шевеля губами: «Я? Она зовет меня». Цирк напрягается и хмуро одергивает: «Даже не думай лезть».

— Я дал клятву отречения от гражданского имени, — напоминает Цирк и Доктору, и глупому мальчику, сжавшемуся в клубок от страха. Выдергивает иглу катетера из вены и плотнее прижимает пластырь к коже.

Никакой наркоты на время этого разговора.

Надо собраться.

Доктор присаживается в изножье его койки и мягко, с пониманием улыбается:

— Конечно, — уступает, будто дает конфетку строптивому ребенку. — Цирк. Так они тебя называют, верно?

— Они?.. — переспрашивает Цирк, выигрывая лишние несколько секунд игрой в дурачка.

Мозг работает медленно: в крови еще гуляет лошадиная доза лекарства-блокатора.

Цирк упрямо копается в дебрях мыслей, сгребая наблюдения в одну кучу.

У Доктора светлые волосы, стянутые в высокий хвост, глубокое декольте тонкой хлопковой кофты, лакированные красные туфли и красная же помада, подсохшая и потрескавшаяся на пухлой нижней губе. От нее пахнет лавандой — точно, лавандой. И она кажется до боли знакомой, как табуретка на кухне, которую видишь каждый божий день несколько лет подряд, но толком о ней не думаешь.