— Антон Андреевич…
Антон ненавидит отказывать. Его с детства воспитывали так, что он должен помочь, если это в его силах, даже если придется чуть задвинуть свои желания. И для него стало нормой откликаться на любую просьбу, потому что наградой всегда была улыбка, от которой на душе становилось теплее.
Но в какой-то момент окружающие просекли фишку и решили, что им можно вполне себе комфортно пользоваться, прекрасно зная, что он вряд ли сможет отказать. А нет ничего хуже, чем когда ситуация достигает пика, при котором каждый встречный и поперечный так и норовит сесть на плечи и ножки свесить.
И Антон бы отказался. Нет, правда, стукнул бы кулаком, послал нахуй и предложил поискать другую кандидатуру на роль сопровождающего детей в развлекательный центр, но Марина Леонидовна смотрит так жалостливо, что в груди все сворачивается.
Он ненавидит этот взгляд всей душой, потому что идти против него — все равно что пойти топить новорожденных котят: когтями будет скоблить по внутренностям еще долго. Он мнется, кусает губы, нервно крутит между пальцами ручку, то и дело роняя ее на пол, и всячески избегает увлажнившиеся глаза напротив.
— Ну, Антон Андреевич…
И интонацию он эту ненавидит. С ней обычно вопят в переходах, уповая на помощь прохожих и надеясь, что они поверят в очередную байку об украденных вещах и смертельно больном ребенке.
Антон не плохой человек. Он просто верит в то, что любой человек может найти работу и получить средства на жизнь, если захочет. Разумеется, стоять на коленях и голосить о суке-судьбе в разы проще, да и всегда найдутся какие-нибудь сердобольные, которые сжалятся и, выудив полтос из кармана, кинут его вперемешку с завалявшейся мелочью и парой несчастливых билетов и чеков.
Но все равно он этих стенаний и упований на благосклонность окружающих не понимает. Никогда не понимал.
И сейчас на него смотрят точь-в-точь, как старушка, которую он видел утром в переходе, когда уехал в школу. Стояла на коленях, сухенькая, маленькая, еле-еле до бедра доставая, закутанная в несколько слоев тряпок в почти тридцатиградусную жару, крестилась без остановки и бормотала что-то с трудом.
И ведь бросил пару банкнот. Не удержался.
— Ну, Антош… — Марина Леонидовна пододвигается ближе, заискивающе хлопает бледными ресницами — результат многолетнего использования туши — и улыбается робко-нежно, — ну, выручай, а? Некого больше послать, а все оплачено уже и обговорено, — прислоняется к его стулу, цепляя бедром плечо, и осторожно касается волос, вытаскивая пушинку. — Детишек немного, шесть человек, и все послушные. К тому же, следить надо будет только по дороге туда и обратно, а на месте будут аниматоры, так что даже сидеть, возможно, не придется.
