Путь твоей памяти {The Academic Umbrella}

Глава 3

Дни в стенах этого злосчастного особняка походили друг на друга. Они были мрачными, опустошёнными. Все его жители боролись со своими внутренними переживаниями. Они никогда и не подумали бы, что потерять его во второй раз будет еще тяжелее, чем в первый. Жизнь неслась около них, стараясь забрать тех в водоворот событий, но все Харгривзы, как будто застыв во времени, старательно игнорировали все вокруг себя.       Каждый из них справлялся с виной по-своему. Клаус беспробудно бухал, часто доводил себя до передозировок. Он, так же как и Диего, почти не ночевал дома, да и в принципе редко появлялся там. Мужчина чаще бывал в реабилитационных центрах или в реанимации, которая каждый раз вытаскивала его с того света, на который, видимо, четвертый так стремился попасть. Клауса поглотила тоска. Он не понимал, винит ли себя или нет, ведь решение насчет него приняли, не спрашивая его мнения. Ему нужно было настоять на своем, а он струсил, пустил все на самоткк, как делал это регулярно. Стыд. Он точно был. Перед всей семьей, которая в него поверила, и даже он, и сам Клаус тоже. Но теперь четвёртый вновь перешел черту, опять начал травить и медленно убивать себя. Смешалось все: стыд, горечь от утраты, тоска и страх от способности. Он бежал от реальности еще более усердно, чем раньше, еще более стремительно, все реже бывая в трезвом состоянии.       Лютер был опустошен. Он опять не оправдал звание лидера, опять подвёл всех. Мужчина искренне верил, что во всем виноват только он, что только его действия привели к такому исходу. Вид его семьи только сильнее выбивал из колеи. Однако мужчина не стал глушить в себе эти чувства алкоголем и табаком, как это делали его братья. Лютер всегда хотел помнить об этом. Он вновь нашел себя в боях без правил. Именно тогда мужчина мог отпустить, откинуть всё, что его беспокоило. Именно когда по нему текла кровь вперемешку с потом, Лютер чувствовал себя живым и даже слегка свободным.       Ваню поглотило отчаяние. Ее душило все, на нее давило все. Был и стыд, и вина, а главное — страх, ужас. Она боялась себя, винила себя. Седьмая не могла справится со всем. Событий было слишком много. Сила, два конца света и он. Девушка почти не выходила из комнаты, почти не ела, редко спала. Ваня постоянно плакала, слезы никогда не высыхали на её лице. Глаза всегда были опухшими, блеклыми, опустошёнными. Вина сжирала ее: она подвела, бросила его. Он ведь поверил в нее, спас ее, вытащил из пустоты. Но теперь его не было. Ваня старалась заглушить всё игрой на скрипке, которая заменяла ей речь. Только по одной её игре все понимали, что было на ее душе; это мелодия плачущей, брошенной девочки, которая совершила для себя непростительную ошибку. Если бы не скрипка, то седьмая опять бы впала в беспамятство и могла бы разрушить мир, но она обещала контролировать ситуацию ради себя, семьи, него.       Эллисон брала на себя все, она пыталась стать для всех опорой, матерью. Спасти членов своей семьи от самих себя, от их мыслей, от чувства вины и мук совести. Девушка старалась жить, работать, давать интервью. Эллисон пыталась быть взрослым человеком. Она правда была хорошей актрисой: третья играла для публики, на людях скрывая все, что так ее гложило. Кричала всему миру о том, что все в порядке, все хорошо, жизнь прекрасна. Эллисон играла и для семьи. Для них она была железной леди, которая старалась редко показывать свои чувства. Она затмевала их ответственностью, которую сама же и возложила на свои плечи. Девушка бежала, как и все. Днём она была сильной, ответственной, но каждую ночь проводила в раздумьях, со страшными снами и горой слез. Эллисон хотела спасти семью от того, что терзало ее еще сильнее всех, ведь именно она стала инициатором того решения, рокового и опрометчивого. Девушка уже сомневалась, поступила бы она так еще раз или нет. Но все уже было сделано, ничего не поменять.