(18+)Давай, будем говорить как настоящие друзья...

Причиняет только боль.

– Хес, я сказать хотел... – Вова аккуратно подбирается ближе к нему, двигается не спеша, смотрит пристально в голубые глаза.
– М? – не отрывая глаз, задумчиво закусывает губу. Следит за движениями, чувствует как внутри что-то, трепеща, дрожит, тянется навстречу.
– Я тогда приехал... Не потому, что потрахаться хотел... – продолжает медленно, выжидающе делает паузы, встаёт и подходит почти вплотную. Смотрит сверху вниз, бегает от одного глаза к другому не зная что лучше сказать дальше.
– В смысле? – лёгкое непонимание, мысли метаются на периферии сознания догадками, губы слегка приоткрываются, вмиг в горле становится сухо.
– Ну... Ты когда пропал, я места себе найти не мог. Стримов твоих нет, ничего нигде не пишешь, сначала смешно было, отмахивался. Но с каждым днём труднее, не знаю блять... – говорит, на пути придумывая слова, не знает, что делает вообще, аккуратно гладит по бритой щеке, ловит мысль "поцеловать".
– В-вов, ты чё? – оглядывается назад, глазами бегает, не готов, а как же Шевцов? А как же его наконец налаживающаяся жизнь? Что он делает вообще?! Подрываясь с качелей, встаёт в полный рост и отшатывается.
– Хес, блять, прости! Я не знаю что это, правда! – нервничает, запускает руки в отросшую чёлку, сжимает челюсть, боится, что спугнул его своим откровением.
– Так чё хуйню творишь? Я сказал уже всё, Вов! У меня есть парень! У меня есть человек, которого я люблю! – срывается с губ на эмоциях, слишком необдуманно и резко, руки дрожат, сжимаемые в кулаки. Дыхание сбито, грудная клетка вздымается резко.
– Что? – и в серых глазах столько не озвученных чувств, метаний и непонимания, что выть хочется. Разорвать грудную клетку, заорать на весь лес, что это всё не правда! Что это очередная ложь... Но он лишь холодом прожигает тело напротив, сжимает челюсть до боли в зубах, дрожит.
– У меня есть любимый человек, Вов.. То, что было между нами, было круто, но это ничего не значило, ты ведь сам говорил. Это был просто секс, – дрожит, боится, воет, чувствует, как рвётся что-то в собственном сердце, но продолжает резать открытую рану, плюётся в неё ядом, рычит и скалится.
Братишкин выглядит мрачнее самой тёмной тучи, он готов метать молниями убийств в каждого, кто хотя бы притронется к нему. Вздыхает тяжело, несколько раз кивая, цедит через сжатые зубы короткое "ясно". Лёша, самолично убивший любимого человека, готов упасть на колени прямо сейчас, вскрыть собственное горло, вырвать голосовые связки за сказанное, и стоять, молить о прощении, захлёбываясь в крови. Но он молчит, скрепит зубами, следит за стремительно удаляющимся другом, хватает бутылку с земли, допивает несколько несчастных глотков залпом. Давится, задыхаясь, чувствует, что намокают глаза, моментально поднимая взор к небу ощущает, что всё ещё дрожит. Шевцов был прав, когда говорил, что лучше было не ехать на эту стримхату, забить на неё и просто остаться дома, он бы привык, он бы смирился, спокойно провёл несколько стримов. Но нет, нужно было идиоту сорваться, с друзьями побыть хотел, рыча ударяет кулаком о жёсткий ствол дерева, прокусывая до крови губы, хватается за руку, больно. Не больнее разодранного на куски бедного сердца, не душит, но заставляет осесть на холодную землю. Открыв покрасневшие глаза, смотрит на просачивающуюся кровь, невольно усмехается, придурок, что же он натворил.
В мгновение скрывшийся с глаз Братишкин и сам готов был бить, убивать, душить, калечить всё, что приходило в голову, только бы избавиться от этого удушающего чувства обиды, боли. Как последний идиот поверил в свой же собственный бред, ему ведь сказали, сказали, что места в жизни ему больше нет, всё равно полез. В дом влетает, надеясь, что никого не обнаружит, стреляет глазами на недавно привезённый алкоголь, выхватывает две бутылки что покрепче, и покидает светлые стены большого дома. Голосов не слышит, наверное ребята разбрелись или просто не хотели попадаться на глаза, оно и к лучшему. Идея уехать отсюда возникла моментально, не на долго, не далеко, но уехать, не видеть этого места, не чувствовать этот раздражающий запах спокойствия, не видеть его. В машину садится, открывая первую из бутылок, какой-то коньяк, скорее всего дорогой, отлично подойдёт для того, чтобы напиться. Заводя машину, делает первый глоток, горло обжигает горьким пойлом, из ворот выезжает, когда чувствует, как более-менее окрепшая хватка позволяет держать в руках руль. Куда он ехал? Не знает. На что рассчитывал? Тоже. Ему просто хотелось убежать, забыть, выкинуть из памяти, проклясть этот день и вычеркнуть его из своей жизни напрочь. Но он не мог, не мог отмотать время назад, не мог как-то исправить эту ситуацию.
Алкоголь приятно туманит рассудок, помогает отдалиться от всех этих мыслей, забыть о щемящей боли в сердце. Что с ним вообще происходит? Какого хера он как маленький мальчик плачет и бухает из-за отказа. Отказа кого? Парня! Боже, это всё настолько абсурдно и странно, что голова, невольно сама отодвигая пьяную занавесу, впускает в голову какие-то мысли. Воспоминания странные, он на них раньше не обращал внимания. Вспоминает, как на одной из стримхат они набухались вместе, сидели самые последние допоздна, и вдруг всю эту идиллию прерывает касание холодных рук, бредёт по запястью, аккуратно переплетает пальцы, почему-то странно улыбается, этот взгляд не похож ни на один из тех, что помнит Вова, он такой.. Нежный, мягкий, как будто.. Любящий.. Нет, этого не может быть. Словно находясь в архиве, усиленно пытается найти нужную папку с воспоминаниями, а вот они поехали в лес, Братишкину пришла идея потрахаться в машине, вот и поехали, а Хес... Чуть ли не светился от счастья.. Смеялся, снова этот взгляд, добрая улыбка, а потом его настроение сменилось, и если в те моменты Семенюку казалось, что это было просто возбуждение, то сейчас понимает... Разочарование... Хес думал, что они просто выбрались куда-то вместе, просто погулять, побыть рядом, а оказалось, что просто потрахаться. Очередной глоток оказывается последним, первая бутылка пуста, а парень сидит на большом камне у реки, как он здесь оказался, не очень помнит. Машина стоит в паре метрах у какой-то лесной дороги, наверное нашёл место, пришёл сам. Осознание давит на голову, словно лавина, как он мог не видеть очевидных вещей? Лёша его друг, человек, с которым он столько лет знаком, на самом деле его любит. Любил... И от осознания мысли, что именно "любил", внутри что-то с громким звуком рвётся. Когда его любили, он даже внимания на это не обращал, ему было удобно... А когда наконец осознал, оказалось поздно. Слишком поздно.
Глаза опускаются к ногам, светлый песок под кроссами выглядит мягким и, скорее всего, нагрет на солнце. За второй бутылкой тянуться уже не хочется, ему это пойло противно, тошнотворно. Выпитый алкоголь, наверное, должен поднимать настроение, а почему-то вводил в полноценный тильт. Как долго длилась эта любовь? Началась она до того, как они начали трахаться, или позже? Почему перестал любить? Вопросы в голове становились похожи на рой больших пчёл, они метались по черепной коробке, очень громко жужжали, бились о стенки, рвались наружу. А вылететь всё никак не могли, замкнутое пространство сжимало их с большей силой, а алкоголь накрывал сонной пеленой, ни капли не успокаивая, но прибавляя боли и усталости. Вечер уже постепенно готовился передать свои права царице ночи, становилось темнее, скоро уже совсем ничего не будет видно, а уходить Вова всё так и не решался. Что он скажет ему, когда они встретятся? Как он будет смотреть в его холодные голубые океаны глаз? Или может они не будет обращать друг на друга внимание? Просто сидеть и гадать было глупо, да? И ему ведь никто, кроме самого себя, не ответит. Устало потирая глаза, поднимается с камня, неожиданно ватные ноги не держат, и парень чуть ли не падает, но, его успевают подхватить.
– Воу, воу... Да, дядь, надо меньше бухать, – неожиданно возникший, словно из-под земли, Лагода ловит под плечи, Вова почему-то даже не вздрагивает. Доводят его до машины в полной тишине, а вот внутри вопрос задаёт уже сам Братишкин.
– Ты что тут делаешь? – в недоумении оглядывая сидящего за рулём его машины друга, старается восстановить работу почти онемевшего языка.
– Да... – смотрит на пьяное создание на соседнем сидении, тяжело вздыхает и, усмехнувшись, наконец отвечает, – да видел, как ты уезжал, потом смотрю, долго нет, уехал ты не далеко, как оказалось, дошёл я быстро, – отвечает спокойно, но как-то очень устало, наверное, если бы не бухая голова, Вова бы поприрекался, но предпочёл просто промолчать.
До дома доезжают в полной тишине, говорить ничего не хотелось, из машины Вова вылезает сам, как-никак немного в себя пришёл, оглядывает тёмный дом, света нет ни в одном окне, наверное ребята уже спят. Но вдруг на втором этаже, в одном из панорамных окон, мелькнул чей-то высокий силуэт, глаза бегают от окна к окну, но ничего так и не находят. Трясёт головой и следует за Лагодой в дом, неожиданно кружится голова, благо крепкие руки ловят сразу, укладывают на диван. Взгляд совсем затуманенный, наверное пить всё же не стоило. Помнит, как по лестнице, с присущей только одному человеку грациозностью, спустился силуэт. Его голос звучал обеспокоенно, но до пьяного сознания доносился лишь редкими урывками. Как оказался в пустой комнате не помнит, только почувствовав под головой мягкую подушку отключается моментально. Хесус же в очередной раз благодарит улыбающегося Лагоду, кутается сильнее в серый плед и проходит в тёмную комнату, освещаемую разве что лунным светом из окна. Стоит пару минут над спящим телом, осматривает его, чувствует, как внутри снова начинает больно завязываться узел тоски, печали. Шмыгает носом, тихонько садится на край кровати, убирает несколько светлых прядок с глаз, чертит какие-то линии на расслабленном лице, обводит щетинистые щёки, медленно положив на них узкую ладонь, поглаживает большим пальцем, отстранённо улыбается. Безумно боится сделать что-то лишнее, хоть и знает, что в таком состоянии Братишкина разбудишь разве что выстрелом пушек под окном. Убирая промёрзшие пальцы, смотрит ещё пару секунд, корит себя за мысли, за желания и за тяги. Мысленно бьёт себя по рукам, кусает и без того истерзанные губы, чувствует, как по телу снова проходится дрожь. Становится не по себе, но в этой тишине, рядом с ним, становится так хорошо, до боли, и если люди говорят это чаще в переносном смысле, то в случае Лёши это жестокая реальность.
Завтра их сквад соберётся вместе, объявит о начале стримхаты, зрители будут наблюдать за происходящим весельем, они должны улыбаться, должны быть счастливы, ведь для многих они - тот самый пример, на который хочется ровняться. Хесус почему-то уверен, что их просто не поймут, если они будут таскаться с унылыми рожами и ссориться. В конце концов, это лишь их проблемы, их личное дело. И решить они его должны сами, в дали от всех, в тайне и тишине. Наверное друзья не очень их поймут, и могут просто не принять их такие... Странные отношения? О каких отношениях вообще может быть речь... Они оба просто причиняют друг другу боль и, наверное, не будь внутри так пусто, Губанов бы плакал, не стесняясь и не пряча слёзы, скрывал бы всхлипы в подушке и подавлял тихий скулёж. Он сам всё испортил, сам виноват, и он это признаёт, корит себя и ничего не может поделать. Медленно наклоняясь к спящему, оставляет на мягких губах нежный поцелуй, гладит по голове, укрывает получше одеялом. И прежде чем удалиться, бросает куда-то в тишину короткое, но безмерно чувственное:

Прости.