(18+)Давай, будем говорить как настоящие друзья...

Важность слов

Утро сегодня однозначно не задалось. Стоило только Алексею перешагнуть несчастный порог квартиры, как его окликнули где-то с кухни. Он знал, что Хесус вернулся сегодня ночью со Стримхаты, но приехать раньше не смог, ровно, как и забрать. В целом ощущал себя немного виноватым, готов был ожидать чего угодно, высказывания недовольства, истерики, но явно не хмурого Губанова сидящего за столом. Он был заметно скован, руки держал в замке, смотрел только в окно. Шевцов на кухню проходит медленно, опускается на стул, пытается поймать взгляд голубых глаз, а когда не удаётся, чувствует напряжение. Губанов сидел тихо, кусал изнутри щёки, перебирал собственные пальцы, сжимал губы. К этому разговору готовился ещё по пути домой, да только вот стоило осознать содеянное, в горле возник отвратительный ком, слова пропадали. У каждого свои мысли, совершенно разные, и к сожалению почти нигде не пересекающиеся. Шевцов думает, что его винят в том, что не приехал, в том, что посуду не помыл, или что-то в доме не сделал. Думает о работе, о каких-то слишком неважных и отстранённых вещах. А Хесус думает об измене, думает о том, что он натворил. Ему нужно признаться, нужно наконец сказать и перестать мучить хотя бы себя. Парень тяжело вздыхает, он хочет заговорить первый, спросить что случилось, сказать, что всё можно исправит и всё нормально, да только видит, как Хес бегает глазами, видимо собирается что-то сказать, и потому молчит. Молчит столько, сколько понадобится, он уже к этому привык. Он из тех, кто считает молчание рядом с нужным человеком приятным, из тех, кто никогда не подумал о своём партнёре плохо, без ведомой причины. Ему страшно? Да, теперь, смотря на Лёшу, с каждой минутой мрачнеющего всё больше, есть немного. 
– Слушай, я... – слова проталкиваются из горла с большим трудом, говорить ужасно тяжело, слова не тянутся. Не знает какая будет реакция, почему-то все продуманные до этого мысли в момент испаряются, становятся такими эфемерными, неважными, ощущает только сбившееся дыхание, – Я хотел поговорить.. 
– Что случилось? – не хочет медлить, устал, его уже утомил этот разговор. Не понимает, что произошло всего за пару дней такого серьёзного. Он готовится встретить всё, думает об ужасных вещах, обо всех, кроме той, что придётся услышать. 
– Мм.. В тот день когда ты забрал меня из бара.. Я.. Я не осознавал кто рядом, и тогда в коридоре.. – тяжело выдыхает, дрожащими руками зарывается в собственную, только недавно выстроенную башню. Кусая губы, боится заглянуть в глаза, не хочет осознавать, что всё поняли раньше, чем он скажет, – Я тогда думал о другом человеке... Ты просто оказался рядом в трудный момент.. Ты спас меня, когда мне это было нужно.. И я правда тебе благодарен, но я.. Я.. – встаёт, старается проглотить ненавистную тяжесть в горле, пытается выровнять дыхание, ходит вперёд назад по кухне, заламывает собственные пальцы, – Я не виноват, ладно? Ты мог понять, я.. Я не говорил тебе ничего! Ничего не обещал! И я не просил меня любить! Я просто был в отвратительном состоянии! А ты пользуясь этим втесался в отношения! И знаешь что? Я изменил тебе! – он замирает на месте, опускает руки, которыми так активно жестикулировал, облизывает пересохшие губы, наконец смотрит на Шевцова, теперь не боится, с вызовом.  В кровь приливает адреналин, завёлся, осознаёт только сейчас, что повысил голос. Сглатывает, но внешне настроя не меняет. Мужчина за столом сидит молча, не смотрит на него, руки сжаты в кулаки, голову опущена куда-то в колени, лица не видно. Атмосфера накаляется до максимума, почему-то становится жарко. Лёша неосознанно пятится назад когда он поднимается из-за стола, упирается в кухонную тумбу, начинает осознавать, что может произойти. Подходит слишком угрожающе медленно, мысли о том, что сейчас сделают, подтверждаются, это позволяет среагировать быстро. Заметив краем глаза движение, успевает закрыться руками, тяжёлый кулак проезжается по скуле. Резко отталкивая от себя человека выбегает в коридор, не успевает дотянуться до двери, второй удар покасательно заезжает в челюсть. Сознание возвращается в момент, когда Лёша уже сидит на полу, зажимая рукой ноющее лицо. Перед глазами начинает плыть, видит мутное очертание человека над ним, не может разобрать, что происходит, чувствует привкус металла на языке, из носа что-то течёт. Последний удар приходится в живот, и пока Хес задыхаясь и сгибаясь пополам выплёвывает на кафельный пол капли крови, Шевцов уходит. Вот так просто, покидает квартиру не оборачиваясь и даже не запирая дверь.  Лёша тихо скулит, на глазах словно какая-то плёнка, пытается проморгаться, сбивает кашель, дышать чертовски трудно, почему-то очень давит на рёбра. Сбито выдыхая пытается прислушаться к ощущениям, понять в каком состоянии находится тело. Сильно ноет торс, кровь медленно стекает из носа, пальцами касается губ, вздрагивает, смотрит на измазанные в крови фаланги. Пытается сглотнуть, но начинает задыхаться, отвратительный привкус металла дерёт горло, видимо прокусил язык во время удара. Руки предательски бросает в дрожь, из груди напрочь выбивает весь воздух, глаза бегают по запачканному полу. Опираясь на руки пытается приподняться, тихо вскрикивая подскальзывается на собственной крови, больно ударяется локтем. Болезненным током прознает всё тело, руки совершенно не слушается, хватает сил только на то, чтобы подтянуть к себе колени. Крепко обхватывая их руками парень утыкается в них лицом, замирает на месте. Тихо скулит от боли, не знает, сколько проходит времени, осознаёт, что смотрит в одну точку. Все мысли и эмоции в момент куда-то испаряются, в душе становится как-то приятно пусто, голова отдаёт странной и сильной болью. Не знает почему, но это приятно, тихо шевелит губами, не слышит собственного голоса, переводит взгляд на кровь на полу. Неосознанно вздрагивает.  Мысли в голове мечутся словно рой диких пчёл, стоит такой ужасающий гул, что становится больно. Заслужил ли он? Почему он так поступил? Шевцов никогда не был таким, никогда не бил. Неужели и правда любил? Хотя наверное если бы любил, не стал бить бы. Аккуратно тянется тонкими пальцами к ноющей скуле, жмурясь прикасается осторожно, ощупывает подбородок, вроде должны быть только синяки. Дышать становится труднее, к горлу подкатывает неприятный ком, только на этот раз он не держит слова, не от напряжения и испуга. Это слёзы, катятся по мраморной коже одна за другой, а Лёша даже не всхлипывает, осознаёт, что из глаз течёт вода, ему больно, неприятно, но он одновременно со всем ураганом чувств понимает - пустой.
В нём нет ничего, все мысли становятся призрачно прозрачными, за них больше не ухватиться. Становится как-то боязно, раньше такого у него никогда не было, хочется встать, хочется самому себе помочь, сказать, что ты мужик, сильный, мужики не плачут. Но он сидит неподвижно на запачканном собственной кровью полу, дрожа всем телом обнимает себя руками, смотрит в одну точку, а по его щекам катятся слёзы. Нет, он сам это заслужил, он достоит этой боли, достоин этого..  Тишину прерывает громкая мелодия телефона, вибрирующего на стеклянном столе. Хесус пару раз потерянно моргает, внезапно обретает возможность двигаться, смотрит на гаджет удивлённо, не особо понимает, что произошло. Опираясь на ноющие руки поднимается с пола, слегка пошатывается, резко хватается за голову, кажется, что вот сейчас потеряет сознание. Но лишь аккуратно бредёт в сторону стола, опирается на кухонные тумбы чтобы не свалиться. Перед тем как поднять телефон замечает на пальцах застывшую кровь, теперь примерно представляет сколько просидел. Принимая вызов слышит немного-то встревоженный голос Мазеллова. 
– Хес здорово, нам помощь твоя нужна, – на заднем фоне какой-то кипишь, он очевидно не дома и явно не один. Голоса и слова разобрать не получается, но голоса на той стороне кажутся очень знакомыми. Лёша опускается на стул, моргает пару раз, трёт виски, прочищает горло.  – Что случилось? – искренне надеется, что голос не дрожит слишком сильно, прокашливается, как бы невзначай, старается придать голосу былой серьёзности, но судя по всему состояние его голоса не так сильно Илью и волнует. 
– Тут Шеф в полном тильте. Мы как все со стримхаты поразъехались, так он домой оказывается не поехал. Нам Алина набрала, говорит, бухает. Ну мы приехали, так он ни с кем из нас не разговаривает. Бля, Хес, ну вы же не чужие люди ну, тебя он должен послушать, – Хесус даже и забыл о том факте, что Мазеллову обо всей ситуации с Вовой известно, устало трёт глаза. Сейчас больше беспокоит странное состояние Братишкина, больше даже, чем своё, а это обо многом говорит. 
– Хорошо, дай ему трубку, – слышит какую-то возню, пока Мазеллов куда-то идёт и что-то говорит, Хесус через боль поднимается и бредёт к полотенцу, пытается вытереть испачканные пальцы, утихомирить дрожь в руках. А когда слышит его нетрезвый голос, то замирает на месте, понимает насколько всё херово. 
– Вов? – на той стороне стало очень тихо, слышно только немного сбившееся, тяжёлое дыхание, потом кто-то будто поднялся. 
– Хес? – названый слегка облегчённо выдохнул, опустился вновь на стул, говорить всё ещё больно. Аккуратно потирая челюсть думает о том, как лучше помочь. 
– Не хочешь встретиться? Давай вечером в парке, где мы гуляли? – старается сделать голос более доброжелательным, но получается не очень, на той стороне только тихо угукают.  Отключая звонок Лёша опускает голову на стол, испачкал дорогущие штаны, на камере теперь хер появишься, придётся прятать все синяки и раны тоналкой. Тихо скулит, понимает, что сейчас может испортить сразу две судьбы, горько усмехаясь вспоминает тот день. Вспоминает как рядом с Вовой было хорошо, как его хотелось всего и без остатка, целовать, кусать, царапать. Слушать тяжёлые вздохи на ухо, чувствовать его в себе, сжимать, наблюдать за мимикой лица. Как нравилось целоваться, кусать губы, извиняясь зализывать, смотреть на его ласкающегося, как кота. Братишкин всегда для Хесуса был не "просто", не просто друг, не просто стример и не просто парень с которым он трахается. Это недавно только выкрашенное чучело, с омерзительным характером, токсичным поведением и вечно хмурым лицом единственное, которое Алексей Губанов по-настоящему любит. Любит в ответ хуесосить, душнить, ожидая пока тот взорвётся и начнёт в ответ агрессивно плеваться кислотой, любит смотреть на то, как он тупит играя в какие-то игры. Он его всего любит, за всё что в нём есть. И отрицать этот факт так же глупо, как и верить в то, чего не может быть.  Осторожно поглядывая  на часы, да, он определённо просидел дольше, чем предполагал.  Лениво плетётся в душ, на то, что бы привести себя в порядок у него только пара часов. Моется, стоя под тёплыми струями воды и отмывая с тела кровь невольно жмурится, сам касается своих плеч, обнимая. Ему не страшно, но теперь на душе как-то слишком паршиво. Вылезая старается привести лицо в норму, не сильно помогает, всё же приходится прятать синяки под тоналкой. Если к нему не прикасаться, всё должно быть хорошо. Решив на этом отправляется в спальню, выбирает более-менее подходящие чистые вещи, разглядывает свои руки, стоя перед большим зеркалом. Заглядывает в глаза отражению, вздыхая пытается натянуть улыбку, годы подобных тренировок позволяют прекрасно справиться. Только есть ли смысл как-то наигрывать эмоции если едешь к нему? Вова, скорее всего, не сильно протрезвеет за это время, но понять скорее всего сможет, если ему начнут врать. Перед тем как выйти вподъезд парень вытирает кровь с пола. Опускается в такси, ехать от его дома до того парка от силы час.  В другой части города, в свою машину опускается Братишкин, не оглядывается на приехавших к нему друзей. Перед тем как тронуться, хлопает себя по щекам, опьянение ещё не совсем прошло, но прийти в чувство ему помогли. Татьяна приводила в порядок, хлопала по плечу, говорила что всё нормально будет, что просто разговор. А Вова как на войну ехал, смотрел напряжённо на дорогу, мысли в голове метались, сталкивались и от этого начинало давить неприятно в висках. Недовольно жмурится, звенящая в ушах тишина предательски подкидывает из головы воспоминание о том дне, о том злоебучем дне! Бьёт рукой по рулю и сжимает челюсть. До сих пор помнит ту пустоту, тот холод по спине, с момента как Хес ушёл они пересекались только во время стримов. Иногда Хес ловил его за руку, заглядывал невидяще в глаза, улыбался и уходил. Вова этому объяснения не мог найти, но поехать домой вместе в последний день всё же предложил. И неожиданно был отвергнут, Лёша уехал на такси, со словами о том, что так ему будет спокойнее. Что именно значили эти слова, Владимир до сих пор не знает, но в силу своей "смышлёности" догадывается. 
Ехать до города было трудно, с каждым километром сердце словно падало всё глубже и глубже, чувства всё больше обострялись, а мысли становились одна ужаснее другой. В момент когда увидел в собственной голове картинку того, как Хес лезет на него с кулаками решил всё же остановится, это кажется точно перебор. Как бы там не было Губанов пожалуй последний кто полезет в драку, прекрасно понимает, что силы то не равны. Ведь каким бы маленьким и хорошеньким мальчиком Вову не считали, он давно перерос страх заехать кому-то по роже, старался решить всё словами, научил этому кстати по большей части Хесус, но влезть в драку тоже спокойно мог. И заехать мог больно как минимум. Заворачивая на парковку оглядывается, не замечает нужной высокой фигуры и выдохнув опускает голову на руль. Это трудно, это отвратительно, но бегать от него глупо, будь что будет! С этими мыслями вылезает из машины, направляется в сторону фантана. Там недалеко, под деревьями, есть лавочка, их любимое место, там тихо, хорошо, они там бухие году в девятнадцатом впервые пососались.  Подходит туда медленно, поднимая голову замечает его, под пышной листвой зелёных деревьев, стоящего скованно, что-то рассматривающего с интересом в телефоне. Стоит неподвижно, не хочет спугнуть такую красоту, невольно улыбнувшись достаёт телефон. Аккуратно сфотографировав понимает, что обратил на себя внимание, виновато улыбается. Хес поспешно подходит ближе, напряжённая атмосфера в момент пропадает, когда он заглянув в экран как-то странно улыбается. 
– Ты сфоткал меня? – он заглядывает в лицо Вовы с большим интересом, правду говорят, голубоглазые люди смотрят прямо в душу. 
– Прости, не удержался, – пытается выдавить привычную ухмылку, да почему-то не получается. Ловит мысль, что смотрит на губы Хеса, отводит стыдливо взгляд. 
– Да ничего, я поговорить тебя звал. Слушай, то что было на Стримха.. – договорить ему не дают мягкие губы, впивающиеся в его, холодные.  Горячая рука ложится на шею, притягивает к себе ближе, Вове кажется что он расплачется, если его оттолкнут. Кажется, что это действие слишком девчачье, сопливое, как маленький мальчик. Но оторваться не может, жмётся к его губам так, словно отстраниться это на месте умереть. Только вот, вместо того чтобы оттолкнуть нахала, Хесус отвечает ему. Вова осознаёт, что податливые губы раскрываются, позволяют приникнуть языком. И он проникает, пробегается по неровному ряду зубов, посасывает губы, отпуская кусает, знает, что ходят люди, что если увидят - осудят. Но сейчас весь мир сокращается до одного только Лёши, его Лёши, такого нужного, важного, такого податливого, нежно поглаживающего по щеке. Отрываясь они соприкасаются лбами, смотрят друг другу в глаза, Хес кусает губы, слишком трепетно, пошлости в этом моменте не ощущается совсем. Горячая рука гладит по мраморной коже лица и случайно задевает рану под тоналкой, Губанов вздрагивает, чувство всё ещё неприятное. Вова замечает кусочек синяка, осматривает косметику на своём пальце, хмурясь заглядывает в, ещё не осознавшие суть пиздеца, глаза. 
– Что случилось? – наверное голос прозвучал слишком грубо, ведь Хес непонимающе расширил глаза, глянул на руки парня и понял. Сглотнул, оправдание приходит в голову сразу, от того и звучит правдоподобно.
– Да, упал. Разбил кружку с водой, на этой же воде и наебнулся, – хохотнув отвечает Лёша. Заглядывает в немного расслабившееся лицо, тянет за руку к их скамейке.  Они сидят вместе, хотели поговорить, обсудить всё, что между ними есть, всё, что так долго гложет их души. Но теперь.. Всё понятно без слов. Губанов медленно касается руки Вовы, переплетает их пальцы и не может сдержать улыбки когда его ладонь сжимают, поглаживают большим пальцем. Прикосновение мягких губ к коже обжигает, оставляет почти физически ощутимый след. Они сидят и улыбаются как два последних идиота. Смотрят на парк, столько он видел их ссор, столько раз они здесь мирились, целовались под деревьями, будучи друзьями гуляли, а сейчас. Вова точно не знает, кто они друг для друга, друзья? Они вернутся к тому, что у них было? Нет, этого не будет, теперь Братишкин в этом уверен на все сто. Но тогда кто они? Пара? Семенюк заглядывает в сверкающие счастьем глаза, любуется им пару секунд, разговор заводится сам по себе, о чём-то очень отстранённом, далёком. Они говорят спокойно, рассуждают, слушают друг друга, и когда кажется начинается новая ссора Вова замирает на месте, взгляда от него не может оторвать. Теперь понимает... 

Они влюблённые идиоты.