Пусть никто не спит! |Лиза Ира|

14

Ира ненавидит больницы.
Ненавидит стерильную ослепляющую белизну этого места, ненавидит въедливый запах хлорки, ненавидит скорбные лица врачей.
Все это навевает воспоминания.
Жуткие и болезненные воспоминания.
Как будто ничего не изменилось, как будто ей снова шестнадцать, и она снова узнает о смерти своих родителей.
Как будто весь ее мир вновь распадается на части.
Но больше всего Ира ненавидит ожидание. Как смертельный яд, парализующий жертву, ожидание вкупе с неизвестностью и тихим страхом, студит кровь, обездвиживает, но при этом постепенно съедает ее изнутри. Это медленная агония. Вечное чистилище.
Немигающим взглядом Ира смотрит на дребезжащий свет люминесцентных ламп в надежде, что скоро все закончится, и кто-то сообщит хорошие новости.
Но этого не происходит. Минутная стрелка часов свинцовой поступью совершает полный круг. Второй. Третий.
И ничего. Никаких известий.
Мучения Иры облегчает только то, что она не одна. Лена и Диана тоже здесь. На их изнеможденных лицах девушка видит собственные переживания, в их глазах – свою боль и свою надежду.
И Байрон. Добрый, милый, заботливый Байрон сидит вместе с ней, обнимает ее за плечи и неловко пытается подбодрить.
Если бы только этого было достаточно.
Громкий хлопок дверьми заставляет всех резко поднять голову. Появившаяся в комнате ожидания фигура не врач и даже не представитель медперсонала. Неожиданный визитер – источник всех кошмаров Иры, причина всего этого безумства.
Бет Трифайн. 23 номер.
Байрон не успевает остановить Иру. В один момент девушка вскакивает со своего места, в другой уже толкает Бет к стене, мертвой хваткой сжимая ее горло и правое запястье.
– От-пусти, – хрипит Бет.
В голове у Иры бушует кровь, что-то нечеловеческое, свирепое, по-настоящему дикое и злое движет ею, так что она оставляет без внимания мольбу Бет, крепче стискивая горло хоккеистки.
– Я сломаю тебя, – тихо произносит Ира, в ее голосе – сталь.
– Это был игровой момент, – кряхтит Бет, безуспешно пытаясь оторвать от себя руку Иры.
– Скажи это Лизе и ее сломанной спине, – говорит Ира, с садистским удовлетворением наблюдая, как зрачки Бет расширяются от страха. – Скажи это врачам, которые уже третий час делают ей операцию. Скажи, что это случайность, и я сотру тебя в порошок.
– Ира!
Байрон и Лена оттаскивают фигуристку от уже задыхающейся Бет. Но объятая внезапным чувством тупого бессилия Ира не сопротивляется, практически позволяя им себя увести.
– Что ты здесь делаешь? – резко спрашивает Филд Бет, сама едва сдерживая злость.
Бет пытается глубоко вздохнуть, однако каждый ее вздох превращается в лающий кашель.
– Хотела узнать, как там Андрияненко, – наконец выговаривает Бет, сплевывая.
– Что ж, поздравляю, ты узнала, – холодно отрезает Филд. – Мне плевать, что там у тебя – страх за собственную шкуру или чувство вины – я не подпущу тебя к Лизе даже на пушечный выстрел.
– Это был игровой момент, – повторяет Бет слабо, умоляюще. – Уж ты-то должна знать. Это был игровой момент. Случайность.
Филд лишь качает головой.
– Я так не думаю, – ее слова похожи на вердикт судьи. – Уходи, Бет. Уходи и не смей сюда возвращаться.
***
– Боюсь, что черепно-мозговая травма – это последнее, о чем вам нужно беспокоиться, – объясняет врач, рассматривая негативный снимок МРТ. – Внутренних повреждений нет. Ничего страшного. Швы мы уже наложили.
Ира, Лена и Ди разделяют коллективный вздох облегчения. К сожалению, преждевременно. Врач меняет снимок и продолжает:
– Позвоночник, однако, другое дело. Удар пришелся на поясничный отдел и вызвал компрессионно-оскольчатый перелом. Нам пришлось удалить несколько осколков, попавших в мягкие ткани, но позвоночный столб стабилен.
– Что это значит? – спрашивает Ира, стараясь, чтобы ее голос не звучал истерически.
– Это значит, что с большой вероятностью ей не понадобится дальнейшее хирургическое вмешательство. Слава богу, что осколки не задели спинной мозг.
– Ваш прогноз на будущее? Как быстро она сможет восстановиться?
– Несколько месяцев постельного режима в лучшем случае, а потом… потом все будет зависеть от нее. С каждым пациентом по-разному. Иногда реабилитация длится несколько месяцев, а иногда и несколько лет. Я не хочу загадывать.
– Что насчет хоккея? – осторожно спрашивает Филд.
Врач поджимает губы, и у Иры все внутри сжимается от нехорошего предчувствия.
– Главная задача сейчас – возвратить подвижность конечностей, – расплывчато отвечает доктор, и это уже звучит как приговор. – Обо всем остальном уверенно будем говорить после успешной реабилитации.
В комнате воцаряется подавленное молчание, неловкая атмосфера.
– Мы можем ее увидеть? – наконец подает голос Лена.
***
Лежащая на больничной койке Лиза не похожа на саму себя. Глаза закрыты, на лице нет и свидетельства прежней здоровой краски. На лбу – широкая повязка, скрывающая полученную травму. Девушка кажется меньше, уязвимее. Как будто бы из нее выкачали всю энергию, искру, жизнь.
– Лиза! – срывается с губ Иры, когда она подходит ближе к своей возлюбленной.
Никакой реакции.
– Она еще отходит от наркоза, – поясняет врач. – Придет в сознание через пару часов. Ваше присутствие сейчас необязательно.
– Я хочу остаться, – упрямо произносит Ира.
– И мы, – добавляет Лена.
– Я не вижу в этом необходимости, – начинает врач, но Филд его останавливает.
– Док, могу с вами переговорить с глазу на глаз? – спрашивает хоккеистка, мотнув головой в сторону выхода.
Врач странно передергивает плечами, но выходит вместе с ней. Тишину больничной палаты неожиданно разрывает веселый рингтон.
– Ой-ой-ой, – пыхтит Лена, вытаскивая из своего кармана смартфон. Лицо девушки мрачнеет, когда она видит контакт звонящего. – Да, Эдвин?
Лена шепчет извинения, и тоже выбегает из помещения, оставляя Иру одну.
Это странный момент.
Вот Лиза. Она всего в метре от Иры. Только протяни руку, проведи ладонью по знакомому шраму, блондинистым локонам, только легко сожми ее пальцы, и она откроет свои небесно-голубые глаза, уверенно сожмет твои пальцы в ответ и улыбнется задорной улыбкой, заверив, что все страшное уже позади.
Конечно, это всего лишь воображение Иры. Ее яркое воспоминание, ее мечта. Настоящая Лиза остается такой же неподвижной и безмолвной.
Фигуристка присаживается на краешек кровати Лизы и начинает делать то, чего она не делала уже много и много лет. Она начинает плакать. Слезы стекают по ее щекам и падают на больничную простыню крупными гроздями. Они падают нескончаемым потоком, и девушка уже не может остановиться.
– Ты поправишься, – произносит Ира, чуть успокоившись. – Ты поправишься, и все будет хорошо. Ты поправишься, и мы поедем куда-нибудь отдыхать. В какое-нибудь теплое местечко. Куда-нибудь, где есть море и пляж. Будем загорать и смотреть на уходящие и приходящие корабли. А если такое тебе не по душе, то мы всегда можем поехать в Швецию. Я покажу тебе свои любимые места, дом моих родителей, озеро, где мама учила меня кататься… Или махнем к тебе в Северную Каролину, ты возьмешь все свои кубки и медали, и мы наведаемся к этому придурку Гиббсу…
Ира невесело смеется и вытирает лицо рукавом.
– И Олимпиада, – горько подытоживает фигуристка и громко шмыгает носом. – Тебе столько всего нужно сделать, столько всего успеть…
Ира закрывает глаза, пытаясь остановить новую порцию рыданий.
Нужно собраться. Все будет хорошо. Нужно держать себя в руках.
Ее настрой сбивает чей-то голос. Слабый, медленный и скрипучий.
– Привет, красавица.
Ира тут же открывает глаза.
Лиза!