Trinitas

XIII

Еда была хороша и в некотором роде пришлась по душе Аскару больше, чем праздничный ужин, поданный в доме Фахима Бадави: почти по-солдатски простые, оттого что походные, но все еще пряные и ароматные блюда. Готовили их не лучшие ресторанные повара, но Аскар и не обладал изысканным аристократическим вкусом, а потому мог оценить по достоинству сытность, доступность и жирность, которые были не по нраву обитателям мраморных дворцов.
Мазхар поглядывал на его аппетит с довольством щедрого и благосклонного хозяина, чем в точности напоминал все того же Фахима Бадави. Вот вспомнил Аскар о нем и припомнил заодно, что не удосужился даже попрощаться с гостеприимным дефтердаром, только передал через слугу весть о побеге Лейса и собственных планах мальчишку нагнать. Наказал непоседе написать и отослать дяде письмо с извинениями в первой же деревне, но лично процесс не проконтролировал. Надо бы спросить, выполнил ли мальчишка его наказ…
— О чем задумался, акид? — старейшина прервал размышления, вторгаясь в череду его невеселых дум.
Не рассказывать же, в самом деле, о том, как подопечный обокрал родного дядю и сбежал с дорогущим мечом в самое неизведанное и оттого опасное место пустыни. Вместо этого Аскар задал вопрос, который так и не давал ему покоя, пусть даже у них был с Синаном короткий разговор на интересующую тему:
— Почему кочевники уходят не прощаясь?
Синан сказал это для того, чтобы не множить страданий остающихся. Быть может, у Мазхара есть иной ответ.
Старик глядел проницательно.
— Уже спрашивал кого-то? У тебя глаза человека, который знает ответ, но не может его принять.
— Или понять, — не стал спорить Аскар. — Ты старше и мудрее, наверняка твой ответ даст мне больше.
Сытный ужин расслабил, настроил на мирный лад, вот и настроение старейшины улучшилось — он хмыкнул, но упираться не стал.
— Прощания размягчают сердце, они способны поколебать решимость. Надо уйти — уходи. Захочешь попрощаться — позволишь себя обнять, а там уж не сумеешь выпустить любимых из своих рук. Вот почему мы, кочевой народ, просто разворачиваемся и уходим.
Аскар все еще не понимал.
— Но если уходить не хочется, если расставание рвет сердце… Почему бы не уступить и просто… быть счастливыми? Не отпускать любимых из своих рук? Разве все не просто?
Беседа с Аскаром была старику по душе, либо у него в самом деле был благостный настрой. Впрочем, теплота этих темно-серых глаз, напоминающих отцовские, продолжала смущать.
— Путь должен быть пройден, акид, каждый кочевник это знает.
К старейшие подошел бета в синем платке и предложил кувшин с двумя чашами, которые Мазхар принял из его рук. Наполнил содержимым кувшина и протянул одну Аскару — явно какой-то алкоголь. Сладкий фруктовый запах щекотал ноздри, горячая рыжая жидкость плескалась в глиняной посудине.
— Абрикосовый ликер, — пояснил Мазхар и первым пригубил напиток.
Аскар попробовал — крепкий. Однако ж как чудно было глотать этот обжигающий гортань напиток у трескучего костерка, когда над головой чернело небо и танцевали далекие звезды, а обоняние дразнили приторные ароматы, которые обычно альфе отнюдь не нравились. Впрочем, не любил он только цветочные, а против фруктовых ничего не имел. Благо хоть, что цветущий в пустыне ашеб не пах так одурительно, как оазисные туберозы, так что Аскар не сильно мучился со своим чувствительным носом альфы.
— Значит если путь не пройден, то кочевник сорвется и продолжит его, даже если за спиной оставит свою судьбу?
Не мог же один лишь Аскар это почувствовать? Не могло же ему одному показаться, что не просто так произошла их с Синаном встреча, не беспричинно именно этот кочевник стал первым мужчиной, к которому потянулось его сердце? Или могло?..
— Вы думаете, что быть кочевником — это просто бесконечно и бесцельно странствовать по пескам, носится по дюнному морю, точно бестолковые суденышки. — Под «вы» старейшина, вероятно, имел ввиду всех яримов в целом, которым была бесконечно далека и непонятна культура бади. — Но быть рожденным в кочевом народе, значит прийти в этот мир скитальцем, странником. Однако ж не все определяется рождением, вот как человек на самом деле становится странником: он выбирает путь и никогда с него не уклоняется. Быть странником — значит принять свой путь, даже не зная места назначения. Мы выходим на дорогу в палящий зной под ослепляющим светом двух солнц и в знобящий холод в непроглядном мраке безлунной ночи. Знаем, что путешествие опасно и что конец может наступить раньше, чем хотелось бы, но мы выходим, когда путь зовет — вот что делает нас народом странников.
Под абрикосовый ликер картины живописались ярче, чем на полностью трезвую голову. Идти, даже если приходится оставлять тех, кто дорог? Аскар не понимал, знает ли он, какого это на самом деле, или просто внушил себе, что ему это все тоже знакомо. Кого ему пришлось оставить? Родителей, один из которых был тираном, а двое других — его безмолвными тенями? Старшего брата-омегу, который и слова поперек абы сказать бы не решился, и даже после его смерти продолжает жить так тихо, как только способен? Были они Аскару дороги? Он не был в том уверен. Должны бы, но… Любви как таковой он не ощущал, как и желания вернуться, заключить их в свои объятия. Другое дело Синан…
У кочевника двое нездоровых отцов и четырнадцать братьев. В его глазах, обращенных к луне, порой читается такая тоска, заглядывать в которую почти невыносимо. Синан точно знает, каково это — уходить, оставляя самых родных далеко позади. Не обнимать на прощание, чтобы не растерять решимость идти.
Он прошел Сагадат, чтобы заработать денег для родни.
«Сражался за плату, а за нашими спинами остались семьи», — прогремел в голове собственный голос, покрывая тело Аскара липкими мурашками. Силы небесные, какой же он болван!
Первым порывом было вскочить, кинуться искать, броситься в ноги и молить прощения за те грубые слова, что Аскар обронил так небрежно, совершенно ничего о Синане не зная. Ликер ему, что ли, ударил в голову? Нет, если уж виниться, то полностью трезвым, а еще не в разгар празднования, когда у кочевника, наконец, выдался спокойный и безмятежный вечер. Сейчас, в кругу ухаживающих альф, он наверняка улыбается и не помнит о былой грубости Аскара, к чему портить ему настроение? Акид обязательно извиниться, просто не сейчас.
— Меня порадовал наш разговор, давненько не случалось так душевно беседовать с яримом за чашей славного напитка, — серые глаза старейшины смотрели внимательно, подмечая общую задумчивость лица Аскара, вызванную крепким алкоголем. — Но не пристало старику занимать вечер юноши, если тот может провести его куда интереснее. Скоро зазвучит музыка, отправляйся за мелодией к круговым кострам, вот где этой ночью развернется истинное веселье!
— К круговым кострам? — недоуменно переспросил Аскар, но в этот момент невдалеке зазвучал перебор канунаСтрунный щипковый музыкальный инструмент типа цитры, с трапециевидным корпусом, распространенный в арабских странах. и Мазхар взмахнул рукой, прогоняя его:
— Давай, поспеши, акид! Не пропусти все самое интересное!
О каких круговых кострах шла речь, Аскар понял, когда приблизился к ним: множество костров были сложены и зажжены точно по границам невидимого круга, оставляя внутри поле пустого пространства. Мужчины — покрытые и непокрытые вперемешку — расположились у костров по наружному периметру этого круга, переговариваясь и создавая фоновый гвалт. Спереди Аскару замахал Муниф, вытянувшись во весь свой немалый рост и намеренно привлекая внимание, вновь собирая вместе весь их разъединенный отряд.
Нашелся их кочевник, скромно пристроившийся с Хайри по правую руку и Наилем по левую. Завидев Аскара, он подозвал его движением кисти, отчего альфа неожиданно обрадовался. Что он, в самом деле, реагирует точно щенок неразумный? Его позвали — и вот он уже разбежался! Так разбежался, что уже спустя пару мгновений вынудил Хайри потесниться, чтобы устроиться рядом с Синаном.
— Как прошла встреча со старейшиной? — негромко поинтересовался кочевник, стоило их лицам оказаться на одном уровне. Как и у всех кочевников вокруг, веки его были подведены сурьмой, отчего взгляд казался глубоким, пронзительным. Наверняка какая-то очередная традиция, возможно праздничная.
— Мне были оказаны высочайшие почести… Незаслуженно высочайшие, как по мне, — Аскар хмыкнул, вспоминая свою приватную беседу с Мазхаром и его пресловутое «служение».
— Просто прими с благодарностью и запомни каково это, ведь в нашем отряде нет бади-омег, так что привыкать тебе не придется.
Настроение Синана, судя по озорному тону, тоже забралось на высокие отметки. Обращенные к Аскару голубые глаза лучились весельем, изгибались улыбкой. Незаметно поведя носом альфа учуял, как алкогольные нотки причудливо смешались с естественным запахом тела Синана. Но что конкретно предложили распить бетам Аскар так и не определил, а очень уж старательно принюхиваться было невежливо.
— Оно и к счастью, потому что мне было очень не по себе, — хохотнул Аскар в ответ.
— Если тебя смутила предупредительность пожилого омеги, то все еще можно исправить вниманием молодых, — Синан посмотрел на него с лукавством, но ничего не стал объяснять и обратил все свое внимание на поляну по другую сторону костра.
Стояла дивная ночь. Тонкий серп луны висел над темной пустыней, пески которой осветили сполохи огня, и звезды подмигивали в прозрачном небе. В воздухе пахло ароматным дымом за счет трав, брошенных в костры. Для празднования отрытия нового колодца на своих инструментах играли лучшие музыканты племени, а темные глаза певца, чье лицо было скрыто синим покрывалом, заставили бы немало мужчин пасть перед ним на колени. Певец был обнажен по пояс, концы платка покрывали его татуированные плечи, поджарый торс бликовал рыжим в мерцании пламени, приспущенные на бедрах шальвары скрывали ноги, но на щиколотках в такт пению позвякивали звонкие драгоценные браслеты. Его глубокий голос пел о таких вещах, что в Аскаре закипала то ли кровь, то ли алкоголь.
Впрочем, больше чем сам был увлечен певцом, Аскар заметил неприкрытое вожделение в глазах их болтливого весельчака Мунифа, что сидел подле Хайри.
— Ты можешь продолжать пожирать его глазами, а можешь попытать удачу и выйти в круг позже, когда заиграет правильная мелодия, — в этот раз наставлять младшего взялся Хайри. Не зря же он был ровесником Зейба, видимо в их возрасте в каждом проявляется такая черта.
— Что это значит? — молодой альфа с трудом смог сконцентрироваться на бете и оторвать взгляд от артиста, который вдруг оборвал свою песню и задвигался в такт мелодии, сплетенной из кануна, уда и нэи. Украшения забряцали на его щиколотках и запястьях, вновь привлекая к себе внимание Мунифа.
— Позже объясню, — отмахнулся Хайри. Для него бета в круге не был объектом влечения, но с эстетической точки зрения там и ему было на что взглянуть.
Постепенно мелодия менялась, вплелись глухие удары дафаУдарный музыкальный инструмент, разновидность бубна. и протяжные ноты зурнаЯзычковый деревянный духовой музыкальный инструмент с двойной тростью. Зурна находится в близком родстве с гобоем и считается одним из его предшественников., к бете-танцору в круге подтянулись другие, до того лишь наблюдавшие из-за костров. Даже Синан поднялся со своего места и, никому не говоря ни слова, присоединился к мужчинам в круге.
Одежд он не снял, как некоторые другие, но память Аскара, подпитываемая нередкими ночными фантазиями, воскресила перед внутренним взором незабываемую картинку: рельефный торс и светлая кожа кочевника, стянутая многочисленными боевыми шрамами; татуировки, тянущиеся с рук и сплетающиеся в единый узор под ключицами; намокшая, облепившая голову синяя ткань, позволяющая угадать контуры лица; светлые шальвары на крепких бедрах, льнущие к длинным мускулистым ногам. Добавить ко всему эти мерные движения, которыми он сейчас покачивал свое тело под мелодичное пение инструментов… Очевидно, что теперь кровь в Аскаре закипала вовсе не по вине алкоголя.
Во время празднования в доме Бадави, когда Синан галантно склонился перед омегой в изящном па, Аскару случилось подумать, что кочевник наверняка хороший танцор. Сейчас он мог воочию узреть, насколько оказался прав — контроль над собственным телом у Синана был превосходным, каждая его часть отзывалась в другой, словно бы сама музыка пульсировала в его венах. Дивная грация, скрыть которую не могли даже наслоенные ткани одежд.
Настолько ли были хороши остальные танцоры, чтобы сравняться в красоте исполнения с Синаном, Аскар не знал, ибо не смотрел на других — его вниманием безраздельно владел лишь один человек. Он бы и завороженности Наиля не заметил, если бы с уст учителя не срывались временами восторженные вздохи, как и тихое, произносимое с придыханием:
— Син…
Откровение его лица пришлось как удар по дых: Наиль смотрел на кочевника так, будто мир замер.
А посмотреть было на что. Мелодия замедлилась, пропадая как пульс между ударами сердца, а Синан повел своим телом в плавном, чарующем движении, заставив одежды мерно колыхнуться. Ладони протяжно скользили вдоль тела в неслучившейся чувственной ласке, бедра покачивались несколько томно, маняще откидывалась голова — еще чуть-чуть, и оголиться участок серебряной шейки. Но нет, удары кануна ускорили ритм, и Синан поспешил убраться из костерного круга, возвращаясь на прежнее место запыхавшимся, но изрядно довольным.
Так или иначе, но площадке этой ночью пустовать не приходилось — ее тут же заполнили другие мужчины, и вот они-то не стеснялись сбрасывать верхние одежды прямо себе под ноги.
Хайри подтолкнул Мунифа:
— Иди, станцуй для своего певца! Только взгляда от него не отводи, а там глядишь и что перепадет.
Из военных нередко случались достойные танцоры, но обыкновенно из офицеров, аристократов по рождению, обученных некоторым изящным искусствам. Муниф же простолюдин. Бойцом молодой альфа был отменным, телом своим владел достаточно, но вот танцы давались ему очень тяжко… Смотреть на Мунифа было настолько неловко, что Аскар не выдержал позора друга и обернулся к Синану, что тем временем жадно приложился к поданной учителем чаше с водой, старательно прикрывая нижнюю часть лица ослабленными складками платка.
— Это какая-то особенная мелодия? Почему ты сбежал, а Мунифа, наоборот, вытолкнули?
Насытившись водой и отдышавшись, Синан пояснил, утирая рукавом мельчайшие частички влаги, выступившей на раскрасневшемся лице бисеринами пота:
— Мелодия для моего танца была обычной, чувственной, но ни к чему не призывающей. Этот же танец, — кочевник взмахнул рукой в направлении костерного круга, — приглашает к соитию.
Аскар опешил.
Наиль, кажется, тоже, потому что потрясенно воскликнул:
— То есть как?
— Очень просто, — кочевник улыбнулся глазами и пустился в объяснения: — Все желающие весело провести ночь, уединившись с приглянувшимся знакомцем или даже незнакомцем, могут выйти потанцевать и привлечь кого-то случайного, пригласить кого-то определенного, или же откликнуться на призыв того, кто танцует для них, не прерывая зрительный контакт. О, а вот и Хайри заинтересовался кем-то.
Оглянувшись, Аскар и Наиль увидели, как бета уже танцует в паре в неким альфой, лицо которого скрывал голубой платок. На Мунифа они старались не смотреть, чтобы не испытывать стыд.
Глядя на то, как на площадке формируются пары и троицы, Наиль заметно смутился. Если за Синаном он наблюдал точно околдованный, забывая даже краснеть, то при взгляде на извивающиеся полуоголенные тела прочих мужчин неизменно полыхал ушами.
— Разве это не безнравственно? Выбирать партнеров вот так, по наитию… — учитель замялся.
— В наших культурах отличающиеся понятия о нравственности, — кочевник нисколько не оскорбился подобным заявлением, его глухой голос, дополнительно перебиваемый музыкой, звучал спокойно и ровно. — В моем народе ценится добрачный опыт, раскрепощенность и свобода, мы не осуждаем за многочисленные или нетрадиционные связи.
Чего следовало ожидать, ведь Нур и Рами, также как и Иса, были давними знакомцами Синана. Да и влюбленные взгляды Лейса, направленные на другого альфу, не могли остаться не замеченными кем-то настолько внимательным и легко читающим в лицах.
Интересно, насколько богат опыт тридцатилетнего Синана? Входят ли в этот опыт нетрадиционные связи? Аскару же не придется и к бетам своего кочевника ревновать, правда?..
Надо бы спросить у Исы чем можно облегчить приступы изжоги.
Когда музыка стала стихать, а на смену быстрому ритму пришла умиротворяющая мелодия, каждый человек на площадке нашел себе спутников. Единственным, кто так и остался в одиночестве, был Муниф, чей неумелый танец лишь позабавил зрителей. Юноша растерянно оглядывал окружающие его пары и троицы, которые общались между собой, один за другим выходя за границу круговых костров. Аскару было искренне жаль товарища, который вовсю старался привлечь внимание, но получал лишь насмешки и косые взгляды. Акид покинул компанию Синана, чтобы незаметно приблизиться к Мунифу и увести его с площадки, а затем утешить разговорами по душам и парой стаканов хорошего алкоголя.
Не успел альфа переступить границу круговых костров, как заметил приближающегося к Мунифу бету, обнаженного по пояс и со звенящими золотыми украшениями на щиколотках. В нем Аскар узнал певца, что очаровывал людей своим голосом этим вечером. Завидев его, Муниф смутился, покрылся румянцем, но глаз от незнакомца не отвел — видать настолько сильно приковал его образ кочевника.
— Ты так прожигал меня взглядом, нравлюсь? — донесся мягкий мелодичный голос, звенящий весельем, словно перезвоном браслетов. Муниф поспешно закивал, слишком явно выдавая свои мысли.
— Должно быть, я ужасно станцевал, — Муниф смехом прикрыл смущение и страх быть отвергнутым. Его растерянность не осталась незамеченной, и бета в несколько шагов приблизился к юноше, едва не касаясь обнаженным торсом.
— Если бы ты танцевал так же хорошо, как и все вокруг, я не заметил бы тебя в толпе, — рука, покрытая незнакомыми переплетениями линий, скользнула к щеке Мунифа и легко огладила. Кочевник склонился над его ухом и прошептал то, отчего лицо юноши вспыхнуло румянцем.
Незнакомец положил руку на его плечо и вывел за границу костров, тут же исчезая в толпе.
Аскар наблюдал за происходящим с неприкрытым удивлением — Муниф смог обратить на себя внимание мужчины, на которого в восхищении заглядывались окружающие, поражаясь мелодичности голоса и красоте тела. Подняв взгляд, Аскар заметил на противоположной стороне площадки Синана, который с не меньшим удивлением и весельем наблюдал за происходящим. Может, Аскару тоже стоило войти внутрь круга костров и станцевать, не отводя глаз от единственного человека? Может, тогда Синан посмотрел бы на него иначе, чем на ярима? Может, Аскар смог бы стать для него хотя бы «опытом»?
Глупо было рассуждать об этом, когда музыка уже сменилась, а шанс был упущен.
Аскар сделал несколько шагов назад, уходя от шумной толпы, музыки и кочевников в темную ночь. Высокое небо над головой таило тысячи звезд, под тусклым светом которых особенно ярко ощущалась собственная трусливость и слабость.
Алкоголь медленно переставал действовать, и в голову Аскара возвращалась былая ясность. Как он только мог подумать опуститься до секса на одну ночь, тем более с Синаном? Тот был человеком, с которым хотелось не только провожать закаты, но встречать рассветы, проживать годы бок о бок, радуясь каждому дню, а не провести одну ночь и навсегда превратиться в пресловутый «добрачный опыт».
Проходя мимо шатров кочевников, Аскар слышал неоднозначные звуки и чувствовал усилившиеся запахи тел, что только сильнее раздражали, заставляя ускорять шаг. Добравшись до знакомого шатра альф, Аскар зашел внутрь и улегся на ковер, закинув руки за голову. Рядом спал Зейб, которому уже давно стали безразличны шумные развлечения — он скучал по мужьям и детям и был не в силах веселиться без них. Хотел бы Аскар тоже засыпать с мыслями о человеке, который любит его в ответ.
Даже закрыв глаза, акид не смог избавиться от образа Синана, который то и дело всплывал в голове: яркий свет костров, музыка, что каждым ударом дафа отзывалась в сердце, голубые глаза, словно глубокие воды оазиса, несущие на дно. Невольно вспомнилось восхищение Наиля, который был очарован не меньше и с обожанием произносил это интимное…
— Син… — робко и пугливо прозвучало в тишине шатра. Аскар с невообразимым трепетом произносил это имя, ощущая, как от призрачного чувства близости в груди растекается тепло. Именно так учитель называл кочевника — ласково, нежно, как никогда не решится Аскар в присутствие самого Синана.
С тихим вздохом альфа закрыл глаза, от усталости и множества впечатлений мгновенно засыпая. Даже во сне он ощущал тепло костров, чувствовал запах дыма и видел чарующие глаза, что смотрели с прищуром, улыбаясь.
Утро после празднования началось сложно — людям, загулявшим до поздней ночи, пришлось рано вставать, чтобы собрать шатры и отправиться в путь до полудня. Аскар помогал сматывать ковры и поглядывал на веселого Мунифа, который так и светился, подобно яркой ночной звездочке. Никто из их небольшого отряда не мог понять причину его хорошего настроения, и лишь Аскар знал, что его радость скрывала лицо синим платком и имела чарующий людей голос. Закончив со сборами, акид решился подойти к Мунифу, который поправлял груз на спине варана и напевал какую-то мелодию себе под нос.
— Судя по твоему выражению лица, ночь не прошла даром, — с улыбкой проговорил Аскар и тут же получил слишком очевидный ответ в светящихся радостью глазах напротив. Юноша отвлекся от работы и подошел ближе, чтобы тихо произнести:
— Сайф просто невероятный! У него такой приятный голос, красивое тело, длинные волосы и мягкие щечки, которые так и хочется зацеловать, — с каждым словом Муниф все больше покрывался румянцем. Аскар знал, что молодой человек, несмотря на свой возраст, оставался сущим ребенком, у которого война отобрала беззаботную юность, и этот опыт, скорее всего, был для него первым. — А еще он так заботливо со мной обращался, так обнимал… Акид, кажется, я влюбился.
Муниф тихо вздохнул и посмотрел на альфу в поиске помощи. Знал бы этот юноша, что Аскар сам едва ли справлялся с собственными душевными терзаниями, а в чужих разбирался и того меньше. Единственное акид знал точно — очарованный Муниф способен наделать множество ошибок. Нужно немного остудить его пыл и вернуть с небес на землю.
— Для тебя эта ночь может значить многое, но для кочевников секс — просто возможность приятно провести время, — Аскар устремил взгляд к группе кочевников, окруживших старейшину. Все они выглядели похоже — светлые одежды и платки на головах. Несмотря на их схожесть, Муниф с легкостью узнал в толпе своего певца, его взгляд загорелся с новой силой, а едва появившееся осознание тут же исчезло за пеленой любви.
— Я видел, как Сайф смотрел на меня, он точно что-то чувствует! — бойко заговорил юноша, бросая на Аскара уверенный взгляд. Мужчина устало выдохнул:
— Даже если так, что ты собираешься делать со своей влюбленностью? Он кочевник, для него племя — семья, а странствия — смысл жизни. Сможешь ли ты бросить жизнь ярима лишь из-за одной ночи с едва знакомым бади?
Муниф дослушал до конца, и улыбка исчезла с его лица. Просто быть рядом с понравившимся кочевником — задача, требующая жертв и резких перемен. Он не был привязан к оазису, но и в один момент бросить друзей, изменить окружение и привычный ход жизни был не способен.
— Забыть его я тоже не смогу… — молодой альфа опустил глаза к песку под своими ногами. — Что мне делать, Аскар?
Старший сжал руку на плече юноши и легко подтолкнул к группе кочевников неподалеку.
— Иди и честно расскажи ему все, что тебя тревожит. Я тебе не советник, а вместе вы наверняка найдете выход.
Муниф напоследок бросил решительный взгляд на товарища и коротко кивнул.
Аскар опустился на песок рядом с вараном и стал поглаживать шершавые бока, с интересом наблюдая за Мунифом. Тот неловко приблизился к бете и отвел его подальше от лишних ушей, а затем заговорил, краснея и нервно перебирая складки ткани на рукавах. Закончив свой монолог, Муниф подался вперед и коротко поцеловал Сайфа в щеку через ткань платка.
— Каков наглец! — хохотнул Аскар, с отцовским умилением наблюдая за юношей.
Спустя несколько минут Муниф вернулся к Аскару, радостно улыбаясь и протягивая руку, на которой блестел браслет со звенящими золотыми монетами.
— Сайф подарил мне его на память. Сказал, что я должен продолжить поход, и если к его завершению я все еще буду помнить и любить владельца браслета — обязательно найду его на пути караванов.
Аскар улыбнулся, радуясь, что бета оказался таким мудрым человеком — нет выхода лучше, чем проверить чувства юноши расстоянием и временем. Когда отряд первым покинул лагерь кочевников, Муниф шел вперед без страха и грусти, прижимая к груди звенящий золотом браслет.