Trinitas

III

Вспомнилась его первая встреча с Зайту лицом к лицу.
Им было по восемь лет, обступившие кольцом мальчишки вынудили их сражаться и дико вопили, подбадривая то одного, то другого, то обоих разом, словно им и дела не было, кто из драчунов кого положит на лопатки — они лишь жаждали кровавого зрелища. Син тогда отбивался кулаками, по щекам его бежали непрошенные, невольные слезы, а его противник, одногодка-бета из клана Песчаного Сорокопута, еще только трепал несильно, наверняка сожалея, что в соперники ему достался такой слабак. Зайтуна — а именно так звали мальчишку с точно каменными кулаками, — даже не дрался еще всерьез, но Син уже совсем обессилел — он только недавно переболел отравлением и ногти его на свету до сих пор отражались радужным блеском. Наконец Син упал, корчась в приступах тошноты, из носа струилась кровь, из подбитых глаз безостановочно катились слезы, а обступившие двоих мальчишки раздосадованно гудели.
— Кулачный бой дело нехитрое, — наставлял как-то аба. — Повали противника, а затем лупцуй пока не сдастся.
Опасаясь того, что Зайтуна кинется на него сверху, Син встал на четвереньки, превозмогая боль в поколоченном теле, и оглянулся. Но увидел только удаляющуюся спину мальчишки, перед которым расступалась уже подостывшая толпа.
— Птенец побил змееныша! — крикнул кто-то, подводя итоги боя.
— Птенец победил змееныша! — понесли весть по стоянке звонкие голоса.
Ребятня разбежалась, а Син так и остался в одиночестве посреди пустыря, не понимая, что за чувство так мучит его, не позволяя и с места двинутся. Отчего-то перед его глазами так и продолжал маячить образ прямой удаляющейся фигуры, пока за спиной солнце заливало бескрайние просторы пустыни. Почему было так паршиво на душе?
Ветер веял жаром и задувал пыль в глаза мальчика, замершего в нелепой позе, пока в нос его не забился горячий песок, вынуждая оглушительно чихнуть, шлепнувшись на задницу. Замызганными рукавами он оттер лицо от слез, крови и прилипших песчинок, и, наконец, медленно поднялся.
Получать по лицу было каждый раз больно, как в первый. Когда чьи-то костяшки соприкасаются с челюстью, кажется, что это камень пытается расплющить лицо. В голове звучит треск, будто внутри что-то ломается. Зубы прикусывают язык, отчего рот наполняется кровью. Ощущения не из приятных.
Самая первая в жизни Сина драка случилась с ним в возрасте шести лет, и тогда он позорно сбежал к амме в слезах, за что родитель его и отчитал. Син усвоил урок и с тех пор, оказавшись в очередной потасовке, он сколько мог выстаивал ее на ногах, плакал и скулил от боли, но удрать больше не пытался. Правда того, что Син считал своим подвигом, никто даже не замечал.
До семейного шатра он брел, повесив голову, стараясь не замечать равнодушных взглядов взрослых, не прислушиваться к их разговорам. Син знал, как благосклонно старшие относятся к детским дракам, мол, так взращиваются сила, смелость и стойкость. Однако он, сын славного клана Серебряного Змея, в стычках со сверстниками неизменно проигрывал. Хотя амма куда большим позором считал не поражение, а плаксивый характер отпрыска.
— Опять измордовали, опять слезы лил? — обронил, стоило только Сину откинуть полог шатра.
Он, уже как год не произнесший ни слова, мог лишь кивнуть. Вот только отец больше в его сторону даже не взглянул, занятый растачиванием каких-то лечебных трав в ступке. Исцелил амма его только вечером, закончив с дневной работой.
Полгода спустя Син вновь столкнулся лицом к лицу с Зайтуной. На этот раз он намеренно отыскал мальчика, значительно перегнавшего в росте Сина, все ресурсы организма которого уходили на сопротивляемость регулярно впрыскиваемым ядам. Даже раскрыв рот он ни слова не смог бы из себя выдавить, а потому только вскинул кулаки, этим жестом показывая, чего просит.
— Драться со мной хочешь? — поглядывая на Сина удивленными светло-зелеными глазами, как-то по-птичьи уронил голову на бок Зайтуна, отчего камень, повторяющий цвет глаз и свисающий к груди на длинном шнурке, забавно качнулся в такт движению. Получив в ответ кивок, мальчик оскалился в хищной улыбке: — Ну давай, только на этот раз покажи, на что способен.
И с того момента их сражения потянулись чередой, одно за другим, и каждый раз Зайтуна торжествовал победу. Син же стойко переносил удары и не собирался сдаваться, снова и снова вызывая лучшего одногодку-бойца племени спустя время после каждого нового поражения. Сколько минуло тех битв Сину было не сосчитать, но в какой-то момент он начал замечать, что стоит им вновь столкнуться лицом к лицу, и во взгляде Зайтуны разгорается какой-то доселе незамеченный блеск.
Однажды он перестал молча уходить после того, как укладывал Сина на лопатки. Вместо этого он растянулся на горячем песке подле уставшего, избитого мальчишки, заложив руки за голову и щурясь на нестерпимо палящие солнца, выжигающие глаза каждому, дерзнувшему поднять на них свой непокорный взгляд.
Син молчал, и с обветрившихся губ Зайтуны тоже не сорвалось ни слова. Старшие мальчишки, уже без прежнего энтузиазма наблюдающие за их неизменно одинаково кончающимися битвами, вернулись к обыденной жизни и круговерти повседневных дел, оставив двоих отдыхать на песке, обагренном кровью и омытом пóтом.
Повернув голову, Син наткнулся на прикованный к нему взгляд Зайтуны. Глаза его — необыкновенные, на солнце словно подсвеченные и отливающие густым желто-зеленым цветом с переливом золотистых лучей, — затеплились тем неизвестным Сину блеском. Лицо Зайтуны впервые озарила улыбка — не тот воинственный оскал, который был уже хорошо знаком, а нечто искреннее и даже как будто дружелюбное. Син отвернулся, странно взволнованный непонятной улыбкой.
С того памятного дня, когда они лежали на песке подле друг дружки, потея под жгучими лучами солнц, Зайтуна отчего-то и вовсе перестал щадить Сина в драках, тузил и лупцевал его во всю силу своих крепких кулаков. Но и Син спустя столько сражений выучил каждое движение противника, загодя узнавал о готовящемся ударе по незаметным для других движениям плеч, и вот уже по окончании очередной схватки непобежденный пока Зайтуна валится рядом на песок с обоими подбитыми глазами. Однако ж Син знал, что это только пока — совсем скоро и он одержит свою первую победу!
Противостояние длилось годы, за которые мальчишки не перекинулись и словом, общаясь лишь взглядами да кулаками. В этих нескончаемых битвах Син научился не только достойно переносить удары, не давясь при том слезами, но и наносить их, и оказалось тогда, что кулаки у него тоже тяжелые, и огреть ими можно точно камнем. А потом рукопашный бой сменился настоящими сражениями на коротких, подходящих им по весу мечах. Тогда они уже не просто мордовали друг друга, а нередко и всерьез ранили сталью. Взрослые стали относится к их травмам серьезнее, но поддерживали сражения, ставшие ежедневными — ведь только в схватке мальчик может вырасти в мужчину, а бета — в насира.
В один светлый день его десятого года Син впервые одержал настоящую победу над беспощадным своим противником, на всю жизнь запомнив тот радостный миг, когда вминал его, поверженного, в песок. Зайтуна попытался высвободить шею из захвата, но Син был настороже и навалился всем весом, вынуждая мальчишку хрипеть и ловить ртом воздух. И тогда, наконец, Зайтуна под ним обмяк, признавая поражение.
Сухой ветер дунул в лицо песком, но Сину нипочем были заскрипевшие на зубах песчинки, он улыбался во весь рот так широко, что щеки засаднило. Кое-как он, пошатываясь, поднялся, сплюнул кровь с губ и произнес, забывшись:
— Зайту… я… победил.
И испугался звучания собственного сиплого, надломленного, едва слышного голоса едва ли не больше, чем самого факта — он говорит!
— Победил, змееныш, — улыбнулся с земли потирающий шею мальчишка, сверкнув золотистыми искрами, так и пляшущими в глазах. — Упорный ты малый. И коварный — выучил меня, вот и победил.
— Честно… победил! — скрипуче отозвался Син, мотнув головой и вперившись в лежащего самым грозным из своих взглядов.
Зайту только хохотнул, расслабленно вытягиваясь на песке, прикрывая глаза и подставляя лицо солнцу. Руки его, как и прежде, были закинуты за голову, одна нога на согнутом колене другой, точно он отдыхал здесь часами напролет, а не боролся до крови пару мгновений назад.
— Да кто ж спорит, честно, — отозвался он добродушно. — Правда свидетелей у нас уже не осталось, изморили мы всех. Не жалко, что никто не увидел твоей победы?
Один хитрый, бликующий желто-зеленым на солнце глаз косо поглядывал на развалившегося рядом Сина. А тот прочистил горло, чтобы ответить словами впервые за прошедшие три года:
— Не важно. Ты видел.
— Не только видел, но и прочувствовал — шея до сих пор болит! — возмутился Зайтуна, поддавая Сину локтем в бок. Тот, уже привыкший к нападкам на уровне инстинктов, ловко откатился, вскочил точно ужаленный и изготовился драться, весь подобравшись.
Мальчишка внизу сморщил нос, фыркнул и расхохотался.
Син подобрал мечи, которые они отбросили в ходе схватки, схлестнувшись в рукопашную. Ухватившись за кончик острия, протянул один лежащему на песке Зайтуне рукоятью вперед.
— Вставай. Еще раз.
— Ишь-ты, только заговорил — и стразу раскомандовался! — протянул тот, но все ж таки поднялся, принимая оружие. Окинул взглядом потрепанного Сина и растянул губы в привычной хищной ухмылке. — Ну показывай, чему тебя аба-военный научил.
Син снял платок, где во вшитом потайном кармашке хранился оттягивающий ткань заберзат, сложил и оставил подле себя, чтобы в любой момент дотянуться рукой.
— В последнее время ты редко обо мне вспоминал. Это сигнал Басима тебя так растревожил? — рядом на ковер опустился Зайтуна, стягивая платок с головы — и сразу высвободились из плена туго переплетенные косицы каштановых волос, а ищущему взгляду Сина открылся понятливо улыбающийся рот.
Ощутив стыд и вину, кочевник все же не мог не признать, что Зайту был прав — с тех пор, как Аскар стал его любовником, Син все реже вот так общался с давним другом. Словно забывал, словно Зайту был ему больше не нужен…
— Все в порядке. Ты не можешь думать обо мне, когда рядом он, так и должно быть, — добрый взгляд светло-зеленых глаз успокоил. Вдруг Зайтуна сморщил нос и фыркнул: — К тому же я и сам не хочу быть свидетелем ваших нежностей наедине. Так что даже не смей звать меня в такие моменты!
Смутившись, Син пихнул его локтем в бок, отчего бета только сильнее расхохотался. Лишь отсмеявшись, Зайту принял свой обычный вид и проговорил уже серьезнее, слегка нахмурив брови, отчего на лбу его прорезалась едва заметная морщинка:
— А насчет Басима… Ты ведь давно все решил, верно? Послал он сигнал, ну и что? Ты знаешь, как должен поступить, так что прекращай беспокоится.
Друг, как всегда, был прав. И хотя едва ли одними только словами можно унять это гадкое чувство, засевшее где-то в глубине его реберной клетки, но все же после разговоров с Зайту всегда становилось хоть чуточку легче.
Син уже собирался ответить, когда полог шатра внезапно откинулся и внутрь сунулась голова его альфы:
— Ужин готов, — возвестил Аскар, наблюдая, как кочевник спешно обматывает голову тканью и поднимается, чтобы выйти следом под купол Большого портального зала. Уже у самого полога Син обернулся. Зайту развалился на ковре, совсем как прежде: руки за головой, согнутая в колене нога заброшена поверх другой. Он прикрыл глаза, будто собрался вздремнуть. Син покинул палатку.
Исследование первого направления не дало никаких результатов, однако и особых сложностей в процессе у них не возникло, а потому Наиль нисколько не расстроился из-за этой неудачи. Напротив, казалось, она только больше раззадорила его, отчего учитель так и рвался скорее продолжить исследование.
Глядя в эти горящие азартом глаза, Син одновременно и радовался, и тревожился — его всегда привлекала живость Наиля, но одновременно беспокоила его привычка увлекаться и попадать в неприятности. Перед отправлением кочевник попросил Хайри с особой внимательностью приглядывать за учителем и не отходить от него ни на шаг.
— Бессмысленно каждый раз заново просить меня об этом, я и с первого раза все понял, — вздохнул Хайри, поглядывая на Сина с подозрением. — Или считаешь меня каким-то забывчивым стариком?
Несмотря на то, что Хайри был примерно на пятнадцать лет старше, Син бы точно не назвал его старым, уж по крайней мере не на лицо — моложавое, хоть и с обветрившейся кожей да жесткой светлой щетиной. Однако глаза — темные до непроницаемости, но с иногда проступавшей на поверхность необъятной печалью, — были не просто старыми, а словно бы древними, будто принадлежали существу, которое жило на этом свете слишком долго. Больше десяти лет назад, когда совсем еще юнцом Син впервые отправился на войну, где и познакомился с Хайри, глаза у того были совсем другими — и с тех пор Хайри пришлось пережить много такого, что навсегда изменило их выражение.
— Найдется ли глупец, у которого язык повернется назвать тебя стариком? — Син сощурил глаза, но улыбка не тронула его губ. — Просто волнуюсь за Наиля.
— Понимаю, — повторно вздохнул Хайри, находя взглядом учителя, окруженного учениками. — Поэтому-то его дядя и попросил меня сопровождать в походе это неугомонное дитя. И нет смысла каждый раз просить меня быть внимательнее, присматривать за ним и так моя работа, — под конец тон Хайри стал немного ворчливым, отчего Син все-таки слегка улыбнулся.
Переместившись во втором направлении, отряд вышел под ослепляющий свет солнц из портального зала, который по всему периметру окружала высокая зеленая стена в полтора человеческих роста. Она, как оказалось, образовывала идеальный квадрат, в каждой стороне которого, точно посередине, зиял проем, высотой равнявшийся стенам. За проемами виднелись какие-то длинные коридоры и переходы, обрамленные все той же плотной зеленью.
— Похоже на лабиринт, — Наиль первым задумчиво озвучил вслух мысль, которая не всем быстро пришла на ум.
— Действительно, напоминает лабораторные мышиные лабиринты, — поддержал догадку Гайс. Поймав недоуменные взгляды остальных, он пояснил: — Ученые в Доме Мудрости ставят на мышах эксперименты, заставляя их бродить по лабиринтам в поисках выхода. Лейс, помнишь, учитель показывал нам?
Юный альфа кивнул в ответ и возвел взгляд к вершине стены:
— Только этот куда больше.
— Не нравится мне это, — высказался Рами, опасливо заглядывающий в коридор, открывающийся через зеленый проем. — Похоже на ловушку.
И Син был склонен с ним согласится. Зачем великому народу древности лабиринт посреди Пустоши? С какой целью они построили его?
— А вдруг там выход к Источнику? — негромко, как-то риторически вопросил Наиль, поравнявшись с кочевником у проема. — Может нам разделится и обыскать его?
— Нет, здесь нам нельзя разделяться, — твердо отрезал Син. Отчего-то ему было не по себе при взгляде на плотные переплетения крон этих гигантских кустов. — Потратим на исследование столько дней, сколько потребуется, но держаться будем все вместе.
По лицу учителя было видно, как он хочет возразить — поделиться на группы и обследовать это место с четырех проходов разом было куда быстрее и эффективнее. Его брови уже слегка свелись над переносицей, губы недовольно изогнулись, а весь вид так и говорил о нежелании соглашаться. Но все же, чуть подольше поглядев в непреклонные глаза командира, глава отряда сдался, раздосадованно вздыхая:
— Ладно, поступим как скажешь.
В ответ Син сощурил глаза в улыбке, склонив голову набок, и на мгновение нашел ладонь омеги, пожимая в жесте благодарности. Лицо Наиля тут же расслабилось, стирая всякое недовольное выражение, а в уголках губ затаилась едва сдерживаемая маленькая улыбка.
Син хорошо знал, что если приходится проявлять к омегам жесткость, то, добившись своего, надо непременно смягчать ее лаской, чтобы сохранить баланс. Но подход этот беспроигрышно действовал только на яримов — омеге-бади Сину пришлось бы безропотно покориться. Впрочем, руководи отрядом такой омега, Сину бы и в голову не пришло оспорить его решение — в племени его воспитывали как опору и поддержку для лидера, за которым предписывалось следовать без оглядки на собственное мнение.
Повернувшись к отряду, Син возвестил:
— Впереди пойдем мы с Хайри и Наилем, следом Иса, Рами и Нур, в середине Джанах приглядывает за Гайсом, Муниф и Наджи — за Лейсом. Зейб и Аскар замыкающие, — Син с сожалением поглядел на своего альфу, которого пришлось поставить далеко от себя. Однако в начале и конце должны стоять сильнейшие воины, именно поэтому такую задачу было решено доверить Аскару. Хотелось бы надеяться, что, как акид, он и без объяснений это поймет.
Заходя в проем, по обоим сторонам которого возвышалась плотная зеленая стена, Син испытал ощущение пустоты в желудке, что-то вроде предчувствия, давно знакомого и вызывающего тревогу. А еще его настигла непереходящая уверенность в том, что за ними наблюдают.
На протяжении всего пути Наиль прикасался к кустам, оставляя на листьях заметные одним лишь омегам метки — чтобы не потеряться. Гайсу же было поручено набросать схему пройденного маршрута в путевом дневнике.
Изнутри коридора пространство между стенами походило на искусно переплетенные между собой аллеи, на пересечении которых располагались фонтаны. Бассейны этих фонтанов, различные по оформлению, были украшены изящным камнями и редкими ракушками, а фигуры на пьедесталах изображали сцены из жизни разнообразных редких животных: вот пришедший на водопой шадхавар склоняет голову к водной глади, а вот могучекрылый ширдалВ иранской мифологии грифона называют Ширдал, что означает «Лев-Орел». выпускает фонтанную струю из клюва. Конец каждой аллеи выходил на площадки с небольшими павильонами с изогнутой к небу крышей, что обеспечивало надежную тень и место для отдыха.
Внимательно наблюдая за местностью из опасения, что в любой момент откуда-нибудь из зарослей может выскочить змея или напасть любое другое хищное существо, кочевник не забывал и приглядывать за учителем, который выглядел необыкновенно хмурым и напряженным — брови изогнулись обеспокоенно и между ними пролегли две резкие вертикальные черточки, на поверхности его зеленых глаз плескалась все нарастающая тревога, а губы были жестко поджаты. Что-то с этим местом было не так, и Наиль уже начал догадываться, что именно, но озвучивать подозрения пока не спешил.
Чем дольше шли, тем больше Сину казалось, что лабиринт скорее напоминает прогулочный парк, в котором по задумке было даже приятно заплутать, чем дорогу к Источнику. Кое-что, однако, очень беспокоило кочевника: они шли уже довольно долго, на каждой развилке сворачивая строго влево, как предварительно решил Наиль, чтобы в конечном итоге пусть и длинной дорогой выйти обратно к центральной площади портального зала. Однако даже спустя час непрерывного движения, они так и не вернулись к зданию портала. А спустя еще время Наиль наткнулся на первую метку, которую оставил на зеленой стене.
— Син, мы ведь точно не пропустили ни одного поворота влево, правда? — тихо и обеспокоенно вопросил он, поглядывая на кочевника встревоженными малахитовыми глазами.
— Не пропустили, — подтвердил Син опасения учителя и вгляделся в него пытливо: — Что здесь происходит?
— То, что этот лабиринт магический, было понятно с самого начала, — заговорил Наиль, поворачиваясь к остальным, — но пока мы шли я начал замечать, что стены как будто… живые. Они движутся. Меняют направление. И водят нас кругами, — учитель взмахнул рукой, указывая на оставленную метку, которую кроме него и Исы никто видел.
Лейс, только протянувший ладонь, чтобы тронуть указанный листик, тут же опасливо отдернул ее и подвинулся ближе к Гайсу, хватаясь за рукоять сабли на поясе. Альфы мрачно молчали, и только Муниф встревоженно заозирался:
— Как же так? Значит, нам теперь не выбраться отсюда?
Рами с Нуром глядели на Сина, словно дожидаясь его приказа. За многие годы, что они проработали вместе в одной маленькой слаженной команде, кочевник досконально изучил все свойственные им взгляды и повадки, а потому сразу же распознал их желание. Син кивнул паре охотников, а для остальных озвучил это молчаливо принятое решение:
— Не будем паниковать. Рами и Нур попытаются вывести нас обратно к порталу по нашим же следам.
Раз уж в деле была замешана магия, то Син сомневался, что им это удастся, но попытаться все же стоило. Возражать ему никто не стал, отряд развернулся и сменил построение — первыми теперь шли охотники, за ними Син и Наиль, следом Иса и Хайри. Все альфы остались в середине и конце, как и прежде.
Продвигались медленнее, чем в первый раз, однако никто не пытался поторапливать следопытов. Подобравшиеся и готовые к неожиданностям, все шагали по мирным аллеям, где за каждым поворотом бодро журчали веселые струи воды, и в каком бы месте отряд ни находился, можно было одновременно увидеть три или четыре фонтана. Они прошли еще добрый час в напряженном молчании, пока Рами не остановился вдруг, оборачиваясь к Сину и отрицательно мотая головой.
— Что такое? Не получилось? — донесся с конца голос Зейба.
— Так нам тоже не вернуться, магия путает следы, — отозвался хмурый и задумчивый Наиль.
— И что теперь? Мы будем вечно плутать тут, пока не помрем от изнурения? — беспокоился Муниф, теребя золотой браслет на запястье.
Син чувствовал нарастающий среди людей страх, и если он, накопившись, выплеснется — ничем хорошим это кончится. Так что кочевник скомандовал:
— Не падайте духом раньше времени. Но это правда, что мы устали, так что давайте передохнем и подумаем. Только не расходитесь, держитесь рядом, — отдельно Син обратился к омегам: — Можете выпить воды и присесть отдохнуть в павильонах. Поодиночке никуда не отходите.
— Да я в этом шайтановом лабиринте от тебя ни на шаг не отступлю, — процедил Иса с легким раздражением. Для любого другого подобные слова, сказанные таким тоном, звучали бы как угроза, но у Сина, наоборот, в груди потеплело, и даже тугой обруч, как будто сжавший ее в тиски, немного ослаб.
Кочевник провел двоих омег в ближайший павильон, представлявший собой шестигранную открытую беседку с колоннами на каждом углу под изогнутой черепичной крышей. Иса, усевшись на краешек протянутой по периметру скамьи, вытянул вперед свои изрядно уставшие от длительной ходьбы ноги, а Син в очередной раз пожалел, что варанов пришлось оставить в оазисе. Обернувшись к Наилю, глядящему за пределы павильона на высокие зеленые стены, Син вгляделся в его напряженную фигуру, всей позой выдающую явное неспокойствие души. Приблизившись, кочевник нашел его ладонь своей, и потянул к скамье.
— Присядь-ка и ты. Неужели ноги не гудят от усталости? Шагаем ведь с самого рассвета.
Учитель качнул головой.
— Хочу вывести нас отсюда до ночи, некогда рассиживаться.
Привыкший сталкиваться с упрямством, которое у омег и альф совершенно между собой не отличалось, Син слегка, лишь самую малость надавил на плечи собеседника, вынуждая присесть на скамью. Сам же кочевник опустился на колено, а поверх второго, согнутого, положил подхваченную ножку Наиля, после чего принялся закатывать штанину его шальвар и разобувать. Учитель, не ожидавший такого поворота событий, смутился и попытался отдернуть ногу, но не вышло — держали ее осторожно, но вместе с тем и крепко.
— Син, ты чего?.. — прежние безрадостные мысли тут же испарились из головы, стоило ощутить на коже горячее прикосновение шершавых ладоней. Кочевник же, словно он и вовсе ничего не слышал, невозмутимо продолжил свое дело, принявшись массировать каждый пальчик омеги по отдельности, плавно передвигаясь от ногтя к основанию пальца. Син распределял силу со всей осторожностью, чтобы ненароком не нанести травму. Откликаясь на мягкие надавливания, Наиль задрожал всем телом, и дрожь эта просквозила даже его голос: — Прекрати, ты что делаешь…
Кочевник ровно, как ни в чем не бывало, ему ответствовал:
— Возможно нам еще долго придется шагать, потому неплохо бы размять твои неподготовленные ноги, чтобы хоть немного снять напряжение.
Учитель хотел было возразить, но стоило открыть рот, как с губ сорвался какой-то тихий полувздох-полустон. Испугавшись, он тут же захлопнул себе рот ладонью, оглядываясь на равнодушный и вялый взгляд Исы, который словно бы тоже не воспринимал происходящее как нечто из ряда вон.
Поглядывая на трепещущего в его руках омегу снизу вверх, Син безмятежно улыбался ему глазами. Конечно, в других обстоятельствах и наедине он мог бы организовать массаж совсем иного свойства, однако прямо сейчас его заботили только перетруженные ноги непривычного к пешим походам омеги.
Ступни и пятки Син разминал интенсивнее, вкладывая в массажные движения большую долю силы, отчего с губ омеги против воли срывались особенно томные вздохи. Стрельнув улыбающимся взглядом вверх, кочевник наткнулся на совершенно красное личико милого сердцу омеги. Как все-таки жаль, что они не в иных обстоятельствах и не наедине! Пожелай того Наиль, и Син смог бы ублажить его в лучших традициях кочевников-бет, истово служащих своим омегам. Однако учитель ни разу не совершил попытки вывести их отношения на существенно новый уровень, не считая того единственного раза, когда в пьяном полубреду сделал комплимент глазам Сина и придвинулся необычайно близко, дразня манящими, но недоступными губами.
От стопы ладони Сина поднялись к лодыжке, оттуда — к икрам. Мягко вдавливая и нажимая, он расслаблял до того напряженные мышцы, а покончив с массажем одной ноги расправил штанину, обул сандалию и перешел к следующей.
Кочевник, конечно же, не мог не заметить, с каким трудом Наиль сдерживает голос и как стыдно ему за реакции собственного тела. Пожалуй, знай Син о том, насколько омега чувствительный, он не стал бы ставить его в такое неловкое положение, да еще и при свидетелях. Однако раз уж начали, то пристало закончить, чтобы ситуация не стала совсем уж плачевной.
Покончив с массажем, Син обул сандалию на вторую ногу и отпустил омегу с миром. Наиль, раскрасневшийся так, словно перегрелся на солнце, поспешил поблагодарить и отвернулся. Кочевник даже немного пожалел о собственной настырности, но положение спас Иса, самовольно выставивший уже босую ступню на пустующее колено Сина.
— Только больно долго не возись, а то я точно усну от твоих рук… — Иса вовремя прикусил язык, едва не закончив фразу словами «как раньше». Син, уловивший эту заминку, мимолетно улыбнулся в платок.
— Как пожелает господин, — нарочито предупредительным тоном произнес кочевник, отчего целитель весело фыркнул.
— Да-да. Меньше работай языком, больше — руками.
Син от этой колкости только рассмеялся, бросая короткий быстрый взгляд на Наиля: учителю хватило этой небольшой передышки, чтобы совладать с выражением и цветом своего лица, а легкость, с которой Иса лишил ситуацию прежней неловкости, весьма расслабила его. Син ощутил прилив благодарности к другу, которую выразил, со всей самоотдачей разминая его жесткие и малочувствительные стопы.
Закончив, кочевник обул ноги целителя и опустил на землю. И вовремя — тут же откуда-то позади раздался крик, от которого Син подскочил, бросившись в направлении возгласа, и уже на бегу оценивая обстановку. Пробегаясь глазами по фигурам членов отряда, кочевник пытался выяснить, кто из товарищей попал в беду, стоило ему ненадолго увлечься заботой об омегах. Лишь бы не Аскар…
Альфы, обнажившие хопеши, собрались возле самой стены. Ловко обогнув их, застывших на месте, Син наконец увидел, чем был вызван весь этот переполох: вытянувшиеся из зеленой стены лианы оплели туловище Мунифа, сковывая его по рукам, отчего из разжавшейся руки выскользнул меч, звонко ударяясь металлом о камни мощеной аллеи. К Зейбу и Аскару, которые пытались разрубить основания сковывающих альфу пут, уже тянулись другие гибкие зеленые хлысты, которые легко можно было принять за часть зеленой стены, когда они не находились в движении. Джанах и Наджи замерли наизготовку, прикрывая собой перепуганных Лейса и Гайса, где-то позади Хайри взял под присмотр оставленных Сином омег.
Кочевник уже собирался обнажить такубу и поспешить на помощь акиду, когда его остановил раздавшийся сбоку голос Нура:
— Не надо, не обнажай клинок. Лианы напали, потому что Муниф попытался прорубить хопешом прямой путь наружу сквозь кусты.
Кажется, кого-то все же охватила паника, которую Син так хотел предотвратить. Не следовало ему отвлекаться на Наиля, надо было лучше приглядывать за молодым и впечатлительным альфой, на которого вполне ожидаемо начали давить эти зеленые стены спустя несколько часов хождения по лабиринту. Однако ж для Сина, кочевника от рождения и по воспитанию, забота об омегах была на первом месте, к тому же собственные его личные чувства к Наилю не позволили проигнорировать обеспокоенный вид учителя. Нужно было как-то разрядить витающую вокруг него атмосферу замкнутости и погруженности в себя, но поступив так Син упустил из вида другого члена отряда, которому нужна была его помощь.
Син, стараясь не погружаться в эти мысли, хотел было возразить, что не может позволить лианам схватить Аскара, по какой бы причине те не начали нападение, однако не успел, потому как его прервали несколько событий, произошедших почти одновременно. Во-первых, раздался повторный истошный вскрик Мунифа — оплетшая лиана подняла его в воздух и потащила куда-то в ближайший боковой коридор. Во-вторых, другие лианы все-таки достали Аскара и Зейба, заарканив одного за пояс, второго за ногу. В-третьих, двух пойманных альф коварные лианы потащили в том же направлении, в котором скрылся трепыхающийся в путах Муниф.
Кочевник даже не понял, в какой момент рванул следом — он осознал себя уже бегущим со всех ног за маячившей впереди беспомощной фигурой его альфы, которого подлые лианы успели оплести уже почти полностью, так что наружу из-под зеленых стеблей торчала одна его голова. Кажется, Син успел крикнуть бетам бежать следом и приглядывать за омегами, но он и сам не был в том уверен — стоило Аскару оказаться в опасности, как он инстинктивно рванул следом, забывая обо всех и вся.
Оглянувшись, он заметил, что значительно вдалеке за ним пытаются поспевать остальные, а воины и охотники подгоняют наиболее медленных ускориться, чтобы не потерять Сина из виду.
К счастью, разлучиться им не случилось — минув поворот, Син вылетел на просторную площадку перед портальным зданием. Здесь же обнаружились и трое похищенных альф, которых лианы отпустили, грубо швырнув об пол, и тут же втянулись обратно в зеленые стены. Уже не обращая на них внимания, кочевник кинулся к Аскару, который поднимался, корчась и потирая ушибленный копчик.
Сердце грохотало в груди, пока Син на протяжении нескольких секунд вглядывался в Аскара — живого, невредимого и свободного. Силы Небесные, а ведь он уже был готов к битве не на жизнь, а на смерть, прикидывая в уме, насколько он сумеет проредить зеленую стену и хватит ли этого, чтобы освободить Аскара, прежде чем кочевника самого схватят по рукам и ногам, сделав совершенно беспомощным.
Только цепко оглядев своего альфу на предмет повреждений, Син смог перевести дух и оглянуться на остальных участников отряда, без происшествий добравшихся сюда следом за ним: Наиль с Исой и Лейс с Гайсом ужасно запыхались от быстрого темпа бега и хватали ртами воздух, который наверняка жег им горла. Нур и Рами, как и Хайри с Джанахом и Наджи, напротив, не выглядели даже вспотевшими, разве что с лиц их еще не успела сойти тревога. Пересчитав всех поголовно и удостоверившись, что в целом их по-прежнему тринадцать, кочевник на секунду прикрыл глаза, чтобы взять под контроль разбушевавшиеся внутри эмоции, не позволяя тем прорваться наружу. Сам он в этот момент не ощущал ни тепла разогретых мышц, ни жара припекающих солнц — по венам его словно струился холод, а ребра не отпускали стылые пальцы страха.
Открыв глаза вновь, он шагнул к Аскару, крепко вцепившись рукой в его плечо. Акид поднял на него виноватый взгляд:
— Прости, что так вышло. Надо было остановить Мунифа, когда он взялся рубить стену, да не успел. Но мы выбрались, хорошо ведь, — было видно, что акиду неловко смотреть на запыхавшихся бегунов, которым пришлось буквально лететь весь этот путь вслед за похищенными альфами. Совсем уж глупо он себя чувствовал оттого, что именно их, сильнейших воинов, лианы спеленали точно младенцев — гордость акида едва ли выдержала такой жестокий удар. По крайней мере такие выводы сделал Син, пристально вглядываясь в лицо своего альфы.
Он не был уверен, что сумел скрыть бурю в глазах, но в остальном постарался не выдать себя, чуть склоняя голову на бок и выдыхая с воздухом:
— Мы выбрались из лабиринта, значит все было не зря, — и все же, чуть сжав ладонь на плече Аскара и превозмогая желание стиснуть того в своих в объятиях, уже куда тише шепнул: — Только впредь будь осторожнее, ладно?..
Акид глядел на него зачарованно, словно волнение Сина было ему приятно. Сам же Син всерьез боялся обезуметь, если с его альфой что-нибудь случится, а это вовсе не было приятным ощущением. Кочевник твердо решил, что в лабиринт они больше не вернутся, даже если Наиль вдруг станет настаивать на повторном исследовании. Хотя, судя по его виду и всему тому облегчению, что так и выдавало неумеющее скрывать эмоции лицо, даже сам учитель не горел желанием возвращаться в неоспоримо красивый, но какой-то уж очень жуткий парк, ухоженные аллеи которого водили путников по кругу и словно бы в никуда.
Внутренняя безудержная дрожь пробирала Сина при мысли, что он мог лишиться Аскара навсегда. Не реши лианы просто выдворить вторженцев вон, вместо того, чтобы переломать им хребты, сжав своими толстыми стеблями, и прямо сейчас глаза Сина потухли бы и наполнились печалью точно так же, как однажды это случилось с Хайри. Вглядываясь в пару разноцветных глаз Аскара, в которых был заключен весь его мир, самый смысл его существования, Син изо всех сил боролся с пережитым ужасом. Кочевник не знал, насколько его в этот миг выдают глаза — попросту не мог контролировать их выражение, — и, судя по всему, Аскар прознал о его внутреннем раздрае, потому что склонил на бок голову и потерся щекой об удерживающую его за плечо руку.
— Все хорошо, Син. Ты меня не потеряешь.
Кажется, впервые акид смог с такой легкостью и так точно прочесть мысли кочевника с поверхности его глаз. Это заставило Сина улыбнуться.