Trinitas

VII

Воздух мерзким холодом прокатывался по телу, обычно скрытому паранджой и теперь выставленному напоказ. Не менее мерзко по коже скользили чужие взгляды и вместе с каплями холодного пота скатывались ниже, где раздавалось громкое хлюпанье влажной плоти. Тело предательски отзывалось на движения, не могло не отзываться, ведь Иса был шестнадцатилетним омегой - доверчивым, наивным и по уши очарованым этим солдатом. Не будь рот целителя плотно закрыть рукой беты, Иса смог бы докричаться до Сафара, объяснить, что еще не готов, что ужасно боится его, незнакомца за спиной и самого себя. Странное чувство, которое наростало в животе напоминало бурю: громкую, жгучую и смертоносную, уничтожающую, казалось, саму личность Исы. Эта сладость была приторная и тошнотворная, словно выпитое недавно персиковое вино. Алкоголь дурманил разум, но не мешал видеть и ощущать все особенно ясно: разгоряченную грудину, что прижимается к спине, частые удары сердца, сильные толчки и упоительные поцелуи двух влюбленных людей, звучащие прямо над ухом. Их чавканье гремело словно режущая слух неумелая игра на зурне, заставляя морщится и стараться отвернуться.
Ису не целовали, не нежили, не ласкали, лишь крепким хватом удерживали ноги, чтобы не старался сбежать, и руки, чтобы не пытался прикрыться. Сафар был занят исключительно своим бетой, не находя и мгновения, чтобы опустить взгляд к глазам омеги и прочитать в них ужас. Если Иса издавал слишком громкие звуки, способные отвлечь двух влюбленных, бета зажимал не только рот, но и нос, чтобы тот, в страхе задохнуться, вел себя тише. Иса захлебывался в слезах, дрожал, будто листва науфальских садов от порывов пустынного ветра, обмирал от боли, острыми шипами стянувшей сердце. Очередной особенно резкий толчок выбил из легких остатки воздуха, заполнил голову звоном, а мир перед глазами устелил темнотой, словно черной тканью никаба.
Иса резко вырвался из плена сна, окунувшись в яркий солнечный свет. В комнате эхом слышался такой незнакомый, юношеский, почти детский голос - разрывающий сердце крик. Пускай утренние лучи резали глаза, омега не смел отвести взор, словно малейшая тень вновь утянет его на самое дно: в холод, мрак и звеняющую тишину. Целитель дышал часто и коротко, как учил Син, старался ощутить реальность текущего момента: руками метнулся к телу - на нем нижний и верхний халат, а пояс затянут так, что только Иса сможет его развязать, коротким вдохом убедился - в воздухе не витает приторный запах вина, взглядом окину кисти - ни следа от крепкого хвата. Внезапно на иссущенную кожу ладони упала капля и разбилась остроконечной звездой. Иса сделал прирывистый вдох и дрожащими пальцами коснулся щек - мокрые от слез, заплаканные, горячие, совсем как тогда. Ступни коснулись холодного пола, торопливыми шагами измерили комнату, руки выхватили первую попавшуюся тряпицу и принялись безжалостно тереть щеки. Грубая ткань болезненно резала кожу, и без того красные веки опухли, глаза пекло, словно от горсти раскаленного песка, брошего в лицо. Медленно нарастающая в сердце паника стихала, дыхание замедлялось, навязчивые мысли отступали. Иса отложил мокрую ткань и бросил взгляд на свое отражение на поверхности блестящего мраморного пола. Довольная улыбка коснулась губ - расстрепанный, с припухшими глазами, натертыми щеками и нездоровым румянцем он выглядел до того уродливо, что ни один альфа не захотел бы им овладеть.
В руках Исы было слишком мало силы и, несмотря на небольшой рост и телосложение, ловким он тоже не был. Хотел бы научиться владеть магией как Наиль, но для этого нужны врожденные способности, а те крохи, которые Иса использовал в боях с дикими противниками не спасут, если врагом окажется человек. Именно поэтому целитель стремился выглядеть отталкивающе - так спокойнее, так безопаснее. Пускай прохожие считают его уродом или больным, зато ближе положеного не подойдет ни один альфа. Обрести триаду Иса не собирался - уже понял, каково это быть омегой, зажатым между альфой и бетой, больше всего в жизни боялся ощутить это снова.
Целитель не хотел оставаться в комнате, наполненной призраками минувшего кошмара. Горло сдавливало словно от нехватки воздуха и это ощущение гнало Ису в коридоры, которыми он мог добраться до сада. Руки непроизвольно мяли рукава халата - в одном из них спрятано острое отравленное жало, которое незаметно пронзало тело врага и убивало ядом в считанные мгновения. Если за это короткое время успеть исцелить колотую рану, никто не узнает кем и чем был убит человек. Это оружие подарил Син, когда омега больше всего нуждался в ощущении уверенности и защищенности. Научил пользоваться жалом, метко наносить удары и на себе не раз ощутил его острие, благо, к тому моменту еще не покрытое ядом. От воспоминаний о знакомых голубых глазах на душе становилось спокойнее, ведь Син был самым родным для Исы человеком пускай и не связанным с ним кровными узами. Словно услышав мольбу о помощи, образ кочевника мелькнул перед носом синим платком и омега невольно вскинул голову, в поисках спасительного запаха и взгляда.
- Иса, все в порядке? - встревожено спросил Син, глядя до того жалостливо, что в сердце целителя заклокотало знакомое и успокаивающее раздражение. За спиной кочевника виднелся образ Аскара и, понимая насколько тот тревожит Ису, бета отошел в сторону, закрывая спиной силуэт альфы, - Ты плохо выглядишь.
- Снилось всякое, - отвел взгляд омега, боясь что излишне проницательный Син разглядит в нем все страхи и в ближайшие дни не отцепится. Под платком послышался тихий вздох:
- Нур и Рами пригласили на завтрак в большой зал, пошли с нами? - с надеждой проговорил Син, немного склонившись перед омегой, чтобы не давить на того своим немалым ростом, - Там наверняка будет много вкусной еды и горячий чай, это поможет тебе отвлечься.
Иса никогда не сказал бы этого вслух, но в глубине души он был благодарен Сину за терпимость, понимание, заботу. Целитель мог согласиться и окунуться в ощущение безграничной защищенности, которое дарили эти руки, но уже давно решил для себя - у него было достаточно сил, чтобы бороться самому. Син всегда заботился о других, взваливал на свои плечи непосильную ношу страданий, боролся с чужими страхами и в этой борьбе изводил себя. Как действительно любящий человек, Иса не смел больше мучить бету своей болью.
Омега тряхнул головой, стараясь выкинуть из нее слезливые размышления и тревожные мысли, придал лицу знакомое выражение равнодушия и высокомерно проговорил:
- Давится их стряпней нет никакого желания, - Иса отвернулся и быстрым шагом направился в сторону сада. Чем больше отдалялся от него Син, тем сильнее тревога заполняла душу, словно бета был источником света, без которого мир Исы погрузиться во мрак.
- Обязательно скажи, если понадобится моя помощь, - прозвучал за спиной встревоженный голос кочевника, заставляя угодки губ дернутся в улыбке.
Вскоре Иса нашел дорогу к саду вблизи дома и, погрузившись в пышную зелень, ощутил странную смесь отторжения и спокойствия. Каждый житель Науфаля любил благоухающие сады и находил в них умиротворение. Туда приходили медитировать, искать выход из сложных ситуаций и познавать себя. Раньше Иса часто гулял среди цветов, слушал пение птиц, журчание каналов и на короткие мгновения покидал этот ненавистный мир, в котором родиться омегой - все равно, что оказаться проклятым.
Он любил эту иллюзию свободы. Любил представлять, что смотрит на цветы не сквозь узкую прорезь в парандже, что ступает по траве, не путаясь в черной ткани, что может как птица сорваться с ветки и полететь в другой конец Науфаля, не боясь получить от служителей монастыря с десяток ударов розг. Когда-то, Иса мысленно прощался с изумрудной листвой, понимая, что пора возвращаться к работе и покидать родные тропинки, но сейчас целитель предпочел бы пустить все деревья на дрова, а цветы - на корм скоту.
Иса неспешно ступал по траве, направляясь к беседке, скрытой от лучей солнц пышными ветвями деревьев. Их густая листва тяжестью легла на плечи, но как бы омеге не хотелось бежать из сада, он силой заставил себя умоститься на расшитых подушках и окинуть взглядом насышенную зелень, которая словно ядом выжигала глаза. Иса должен был снова пережить ужас прошлого, как и множество раз до этого, ведь только тогда наступит затишье и он снова сможет спокойно спать.
В каждом листке, скрытом вуалью теней, виделись знакомые из кошмаров темно-зеленые глаза. С самого начала их открытый и ясный взор удивил Ису - мало кто из солдат, попавших в госпиталь, смотрел на монастырских омег так. Альфы и беты принимали магию целительства как должное и редко обращали внимание на прислужников грешного Нанны, не желая одаривать тех и долей своего внимания. Но Сафар был другим - как только он пришел в себя после ранения и поднял взгляд на Ису, больше не сводил глаз, наблюдая за каждым движением. Сначала омега принимал это за недоверие, но после стал все чаще замечать взгляд Сафара не на исцеляющих руках, а на лице, скрытом никабом. Оазисным омега запрещалось настойчиво смотреть на альф и бет, но целители не могли так же стыдливо отводить взгляд - необходимо следить за самочувствием пациента и не упустить момент, когда тот утратит сознание, поэтому у Исы не было иного выхода, кроме как поддерживать зрительный контакт. Сначала было страшно - омега чувствовал себя дурной антилопой, которая вместо того чтобы бежать от хищника уставилась на него, ожидая нападения. От каждого взгляда солдата холод волнами прокатывался по телу, острыми иглами пронзал кожу, заставляя затаить дыхание. Сначала невероятно хотелось отвести взор, но со временем Иса оказался в плену этих ощущений. Было что-то будоражащее в понимании, что по какой-то причине альфа хочет смотреть на него, монастырского целителя, который для других не лучше грязи под ногами. Возможно, в Исе есть что-то привлекательное?
В подтверждение догадок омеги спустя несколько дней молчаливых переглядываний, альфа тихо произнес:
- У тебя красивые глаза.
Стоило фразе донестись до слуха Исы, из легких пропали остатки воздуха и омега словно выброшеная на берег рыба, безуспешно старался сделать вдох. Сердце билось в груди так, как не билось еще ни разу за его шестнадцать лет - сильно, громко, часто. С трудом переборов эмоции, омега унял дрожь в разом ослабших руках и смущенно проговорил:
- Чего же в них красивого? - слова давались с трудом из-за горящих жаром щек, - Черные, как угли.
- Черные, как ночное небо, - низкий голос растекался сладостью по телу, заставляя ощущать щекотку где-то в подреберье. Иса как и остальные науфальцы не считал ночное небо красивым, но от слов солдата даже бесконечная темнота, таящая сотни грешных душ, показалась до дрожи прекрасной.
С тех пор Иса с замиранием сердца ждал встреч. Скрывал под никабом счастливую улыбку, торопливо пробегая по коридорам монастыря в сторону госпиталя, а при виде Сафара беспричинно смущался. Желая продлить эти встречи и искренне боясь расставания, он нарушал то, в чем клялся перед ликом Нанны - намеренно замедлял исцеление, чтобы альфа как можно дольше оставался в госпитале. Исе было совестно за свои поступки, но изо дня в день он лишь сидел рядом, приложив руки к раненой груди и со странным волнением ощущая под пальцами биение сердца. Зрительный контакт давался все сложнее - от нежности и интереса в бескрайней зелени глаз Сафара становилось не по себе - но, несмотря на смущение, взгляд Иса не отводил. Хотелось, чтобы альфа им любовался и однажды снова повторил свой странный комплимент. Однако Сафар молчал и со временем Иса усомнился, не приснились ли ему те слова, сказанные так нежно, почти ласково?
- Почему твои руки дрожат? - от звучания его голоса в душе Исы, среди черных углей потухшего костра, загорелись искорки. Они озорливо щекотали то щеки, то кончики ушей, заставляя их полыхать румянцем. Омега поджал губы и скользнул взглядом к груди солдата, скрытой слоем ткани, но от того не менее горячей.
- Твое сердце бьется слишком сильно, меня это смущает.
Крупная рука легла поверх ладони Исы и, оторвав от грудины, поднесла к губам.
- При виде тебя оно всегда частит, - горячее касание пробежало мурашками по телу, жаром опалило сердце, заставляя тихо охнуть. В тот же миг, когда губы коснулись тыльной стороны ладони Иса отдернул руку и прижал ее к груди, в которой громко и часто билось сердце. Альфа застыл, поднял ясный взгляд к лицу целителя и печально произнес:
- Тебе неприятно?
Иса вздрогнул и помотал головой, искренне боясь обидеть человека, который обходился с ним настолько хорошо. Первое в жизни касание чужих губ к коже оказалось до дрожи приятным, пускай и таким мимолетным. Иса хотел бы ощутить это снова, но вера и клятва перед божеством не давала ему права так сближаться с альфой или бетой.
- В моих руках грех Нанны, - тихо пояснил Иса, прижимая ладони к груди.
- В твоих руках моя жизнь.
От услышанного что-то в душе Исы, иссеченое розгами и подавленное ударами, разгорелось жарким пламенем. Губы растянулись в искренней улыбке, которую Сафар мог узнать по лучащимся радостью глазам омеги. Впервые Иса встретил человека, который не считал его силу отвратительной. Впервые ощутил себя не омраченным этим грехом - владеть магией, которую однажды Нанна украл у Сара и Сола. В этот миг, увидев ответную улыбку на иссущенных губах, Иса ощутил легкость, которая уносила его душу к небесам, словно теплые науфальские ветра одинокий листочек, сорвавшийся с ветки.
При встрече Сафар говорил все больше, а Иса никак не мог побороть странную дрожь в голосе и чаще молчал, выслушивая рассказы солдата о войне с ужасными шайтанами за стенами города. Не так интересно было узнавать о кровавых битвах, как интересно наблюдать за игрой эмоций на лице Сафара. Густые брови то сходились на переносице, то в удивлении поднимались ко лбу, иссущенные губы изгибались в улыбке, изредка одаривая Ису хриплым смехом. Целитель бездумно следил за мимикой альфы, прислушивался к низкому и бархатному голосу, прижимал ладони к груди, которая дрожала от тихих смешков. Рана стремительно затягивалась и совсем скоро Сафар должен был покинуть госпиталь и вернуться в родной дом. Эта мысль заставляла Ису вздыхать и тоскливо поглядывать на солдата - расставаться вовсе не хотелось.
- Похоже тебе не интересны мои рассказы, - с напускной обидой проговорил Сафар, заметив отстраненный вид омеги. Не успел Иса приняться торопливо оправдываться, как солдат поспешил добавить, - Можешь спросить то, что действительно волнует.
В глазах Исы Сафар действительно был удевительным человеком - вот так, без единого слова понял его тревогу, лишь по глазам распознал желание спросить болезненный вопрос. Целитель прервал магию, сжал в кулаках ткань паранджи на коленях, коротко вдохнул, набираясь смелости, а затем робко начал:
- У тебя... - от волнения голос предотельски сорвался, - У тебя есть любимый омега?
- Да, - твердость, с которой альфа произнес это короткое слово ударом кулака врезалась в живот, болезненно выбивая из легких воздух.
На что он надеялся, жалкий целитель из монастыря Нанны? Единственное, на что он годен это заигрывания, кокетливые взгляды, робкие касания, но не любовь, о которой твердили "чистые" омеги, не владеющие магией. Отчаяние затопило Ису, словно могучие воды оазиса старую и дырявую лодочку. Омега бросил взгляд на альфу и заметил в глазах напротив непонятное ему веселье. Сафар обхватил щеки целителя, стер мягким касанием пальцем выступившие слезинки и тихо проговорил:
- Омегу, который покорил мое сердце зовут Иса.
Одной лишь фразой Сафар поднял целителя из тьмы к свету, к жарким лучам солнц, к пушистым облакам. Иса со всей аккуратностью убрал от лица руки Сафара, чтобы в следующее мгновение вскочить с места и выбежать в коридоры монастыря. Слезы, которые омега силой воли годами держал в себе, непослушно текли по щекам и пачкали никаб мокрыми пятнами. Горло сдавил ком, глаза пекло, тело дрожало от переполняющих душу эмоций, но несмотря на это Иса чувствовал себя как никогда счастливым. Ноги сами привели его в сад, где омега мог скрыться среди листвы и дать волю чувствам, без стыда роняя всхлипы и вздохи. Слова о любви проростали в сердце омеги шипастыми розами.
Деревянное дно тарелки со стуком коснулось стола и Иса вздрогнул, вырвавшись из плена воспоминаний. Воодушевленный Наиль уселся рядом на скамью и ненавязчиво придвинул еще теплый завтрак под нос целителю. Насыщенный запах мяса и дыма пробудил подавленный тревогой аппетит, из-за чего Иса вскинул недовольный взгляд к веселому лицу Наиля. Как этот наивный омега смеет прерывать его страдания, еще и так нагло?
- Это мясо антилопы, Нур и Рами вышли на охоту рано утром и им повезло приволочь одну тушу. Попробуй, оно вовсе не жесткое и очень вкусное, - произнес учитель и широко улыбнулся, словно торгаш на рынке, который хочет продать свой товар втридорога. Иса с подозрением сощурился:
- Тебя Син подослал?
- Попросил отнести немного еды и подбодрить.
- Пока что у тебя плохо получается, - проронил смешок целитель. Наиль притих, смотря почти обижено и в растерянности хлопая густыми ресницами. Учителя печалил факт, что он не смог выполнить просьбу Сина, и потому омега не унимался и продолжал давить на жалость.
- Ну съешь хотя бы чуть-чуть, Нур и Рами очень старались, - со временем Иса не выдержал и, закатив глаза, таки попробовал еду. Пробудившийся аппетит вынудил опустошить тарелку, не обращая внимания на довольное лицо Наиля, а после удовлетворенно разместиться на скамье. Птичий щебет и шелест листвы навевал воспоминания, а потому целитель был рад робкому голосу омеги, который нарушил тишину:
- Иса, я хотел кое-что обсудить. Ты же был любовником Сина? - на этот вопрос целитель ответил многозначительным молчанием. Они действительно были вместе какое-то время, но рассказывать о тех отношениях Наилю и кому-либо еще вовсе не хотелось. Учитель будто не заметил его реакцию и, смущенно отведя взгляд, заговорил: - Он такой милый и заботливый, лучший бета из всех, которых я встречал. Син мне небезраличен и, кажется, я тоже ему нравлюсь.
- Тебе не кажется.
Наиль обернулся и одарил Ису до того радостным взглядом, что целитель невольно сощурился, боясь ослепнуть от такого количества счастливых искорок. Однако в следующее мгновение Наиль опомнился и непонимающе простонал:
- Тогда почему он не пытается проявить инициативу и сделать наши отношения более, чем дружескими?
- Он никогда не сделает первый шаг, даже не жди, - Наиль тихо охул и обреченно опустил голову. Весь его вид говорил о сотнях тревожных догадок, окруживших учителя со всех сторон. Недостаточно красив? Умен? Заботлив? Наблюдая за переменами на лице Наиля Иса понял, что высказался слишком резко и поспешил пояснить: - Не потому что ты недостаточно хорош для него как любовник, а потому что это вне традиций кочевников. Среди бади проявить инициативу по отношению к омеге - равносильно приставаниям. Разрешено ухаживать, защищать, но не навязывать свои чувства.
- Разве простое "нравишься" это навязывание чувств? - непонимающе вопросил Наиль, вынуждая Ису вздохнуть отчасти раздраженно.
- У бади именно омега выбирает альфу и бету, собирает триаду, предлагает вступить в брак. Если хочешь быть с Сином - привыкай быть главным в отношениях.
Наиль внимательно все выслушал, а после, выждав паузу, несмело спросил:
- А если я не смогу быть главным?
- Тогда подыщи себе кого-нибудь попроще! - повысил голос Иса. От внезапного крика Наиль вздрогнул, притих и опустил взгляд к рукам, нервно перебирающим складки халата. Нахрурившийся и сгорбившийся под тяжестью страхов, он выглядел жалко. Исе определенно не нравился этот загнанный вид, поэтому он набрался сил и сделал то, что по его мнению могло вернуть учителю былое спокойствие - положил руки на плечи и подался вперед, на мгновение погружаясь в неловкие объятия. Он не прижимался всем телом, лишь коротко коснулся плечами и тут же отстранился. Когда Иса вернулся на привычное расстояние, Наиль уже радостно улыбался, позабыв все обиды. Ему были важны объятия, но целитель не привык к таким дружеским нежностям и не видел в них смысла. Однако Син научил его временами идти на уступки, чтобы не заставлять близких людей чувствовать себя некомфортно.
- Я плохой советник, поговори лучше об этом с Сином.
Наиль закивал, а затем дольше обычного задержал взгляд на голове Исы.
- У тебя все волосы спутались, давай я принесу расческу и наведу порядок? - не успел целитель ответить, как Наиль вскочил со скамьи и, прихватив опустевшую тарелку, направил к дому. Пускай идея омеги ему была вовсе не по душе, Иса с волнением ожидал его возвращения, не желая снова оставаться наедине с темно-зеленой листвой.