Сбежавшая жена босса.Развода не будет!

14 глава

В холодильнике удается найти почти все необходимое. На одной из полок в шкафчике беру недостающий ингредиент – изюм. И даже больше!
– Сушеная клюква, – узнаю любимую ягоду. Бросаю одну в рот, чтобы точно не ошибиться. Киваю сама себе – и принимаюсь замешивать тесто.
Минут через десять на сковороде жарятся пышные сырники. Переворачиваю их подрумяненной стороной вверх, слежу, чтобы не подгорели.
– Отлично, – вдыхаю аромат творога, ванили. И в животе бурчит еще требовательнее. – Сначала Дженни отнесу! – отмахиваюсь от страданий собственного организма.
Выкладываю сырники на тарелку, рисую на каждом глазки и улыбку сгущенкой так, что получаются милые рожицы. И вместе со стаканом молока несу лакомство моей маленькой мучительнице.
– Рапунцель? – шепчу, заглядывая в детскую. И тут же осекаюсь. Дженни мирно спит в своей кровати. Любуюсь ею, такой очаровательной и спокойной.
Не верится, что это из-за нее я порезалась и чуть не утонула недавно. Совершенно другой ребенок. Настолько приятный, что я на цыпочках подхожу ближе, невесомо целую в лобик. И, оставив сырники на тумбочке, выскальзываю из комнаты.
В холле останавливаюсь. Здравый смысл и обостренное чувство опасности требуют вернутся к себе и завершить подготовку к побегу.
А голод зовет на кухню, откуда по всему первому этажу распространяются вкусные запахи. С другой стороны, мне силы нужно восстановить. Я пострадала вчера, а впереди – неизвестность. Оправдав себя таким странным образом, все-таки выбираю кухню.
Устраиваюсь за столом, ставлю перед собой блюдо с оставшимися сырниками. Беру один, дую, чтобы не обжечься, и с удовольствием откусываю большой кусок.
– Есть после шести вредно для фигуры, – звучит негромко и хрипловато. Подавившись крошкой творога, закашливаюсь. Да так надрывно, что слезы на глазах наворачиваются.
Быть женой Чона вредно, черт возьми! Для здоровья противопоказано!
– Ну, что за девочка, – сокрушается Чонгук.
Думает, что под нос себе бубнит, но я сквозь кашель его слова различаю. Ловлю небрежно брошенное, но по-своему теплое обращение, беспокойные нотки в грубом голосе – и давлюсь с новой силой.
Звон стекла за спиной, плеск воды, тяжелые шаги – и на стол передо мной опускается стакан, а Чон садится рядом. Двигает стул ближе, разворачивается вполоборота и, чуть ли не обняв меня, легонько по спине похлопывает. Хочу сказать ему ехидно, что «поглаживаниями» поперхнувшегося человека точно не спасти, но ком все еще стоит в горле.
Дрожащей рукой стакан беру, подношу к губам. И замираю, потому что все мое внимание вдруг концентрируется на жесткой ладони, что ползет вдоль позвоночника вверх, пересекает границы выреза платья, ложится на оголенную кожу и, отбросив кудряшки, останавливается на шее. Сжимает, согревает, пронзает миллиардами импульсов.
Доктор из Чона отвратительный. То целует меня под видом искусственного дыхания, то гладит, пользуясь моментом. При живой-то жене! Пока живой... Если так пойдет и дальше, то сам же сделает себя вдовцом. Натягиваюсь, как струна, затаив дыхание. И эта пауза каким-то образом помогает мне перевести дух.
Тяжело и судорожно сглатываю, ощущая неприятную резь в гортани. Пью воду, потому что рядом с Чонгуком каждый раз во рту пересыхает, и незаметно смахиваю проступившие слезы.
– Я успею до шести... – сипло произношу. – До шести утра времени много, – поднимаю заплаканный, но при этом дерзкий взгляд на хозяина дома, но не ожидаю, что наши лица окажутся так близко. Черная бездна стремительно поглощает меня, но бархатный смех выводит из забытья.
Чон надо мной потешается? Толкаю его в грудь, чтобы отстранился, неосознанно задерживаюсь на твердых мышцах, очертания которых прощупываются через хлопковую ткань рубашки. Хорошо, что не с голым торсом рассекает опять!
Но даже от этого невинного прикосновения я теряюсь. Чонгук наоборот напрягается, отчего его мускулы превращаются в камни. Одергиваю руки, будто обожглась, и сама отстраняюсь, отъезжая на стуле назад. Взглядом показываю Чону на место напротив.
– Что? – непонимающе изгибает он бровь.
– Там сядьте, – пальцем тычу. – Подальше от меня, – по глупости уточняю, отчего Чонгук хмурится. Из-за нервного тремора моя фраза звучит как приказ. И, конечно же, такое поведение удивляет и возмущает хозяина.
– Это мой дом, и я сижу, где хочу, – со сталью чеканит в ответ.
– Как скажете, – поднимаюсь, чтобы самой переместиться. Или вовсе покинуть кухню, опять голодной. С тоской бросаю прощальный взгляд на манящие сырники, покрытые румяной корочкой. Собрав волю в кулак, намереваюсь уйти.
Но тяжелая рука ложится на мое плечо и припечатывает меня обратно к стулу. Следом Чонгук встает и, все-таки вняв моей просьбе, размещается напротив. Нас разделяет обеденный стол, однако даже на расстоянии Чоновская энергетика бьет меня мощными волнами. Как едой наслаждаться в таких условиях? Если чувствуешь себя приговоренной к казни, а перед тобой – последний ужин.
Вроде бы и хочется съесть его как можно скорее и насытиться, а с другой стороны – лучше отсрочить момент смерти.
– Сама приготовила? – Чонгук протягивает руку к тарелке и, после того как я киваю, берет сырник. Кусает неуверенно, будто отравиться боится, а потом съедает его целиком. Проглатывает, не пережевывая. Как питон свою жертву. Вот и меня так же заглотит, не поморщится.
– Неплохо, – бесстрастно дает оценку. Неплохо? Погружаю в рот кусочек, на этот раз аккуратнее. Пробую. Зернистость творога, запах ванили, сладость сгущенки и кислинка клюквы...
Вкусно же! Или я от голода преувеличиваю свои кулинарные способности? Да нет! Джису нравилось всегда, как я готовлю.
Джину, кажется, тоже. Хотя... он чаще в кафе меня водил. Божечки! А не потому ли, что не хотел лишний раз стряпню мою пробовать и при этом обидеть боялся правдой?
– Невкусно? – все-таки вырывается у меня. Не могу подавить предательские нотки обиды.– Мне больше достанется, – двигаю тарелку к себе. Я посреди ночи готовлю вместо того чтобы спать, стараюсь, а ему «неплохо». Бессердечный, холодный и грубый муж из него бы получился. Еда ему моя не нравится!
Значит, и путь к сердцу, который через желудок, тоже закрыт. Не больно надо! К счастью, брак наш ненастоящий.
– Притормози. Растолстеешь, замуж никто не возьмет, – смеется он и мои руки накрывает своими широкими ладонями, заставляя меня ослабить хватку на тарелке.
– Нет уж, мне одного раза хватит. Больше не хочу, – фыркаю я и высвобождаюсь. Чонгук берет еще сырник и расслабленно откидывается на спинку стула. Но его рука так и зависает в воздухе, когда он понимает смысл моей фразы. Осознаю и я, что натворила. Почти проговорилась!
В первый же день сама себя рассекретила! Аналогия с «последним ужином» становится еще более реалистичной.
– Ты замужем была? – окидывает муж всю меня оценивающим взглядом, мрачнеет. – Тебе лет-то сколько?
О нет. Опасный вопрос. Его же Чон в ЗАГСе мне уже задавал. Он у всех девушек возраст узнает? Боится, что посадят его в случае чего за развращение малолетних? Так, а у простой няньки зачем возрастом интересуется? Чтобы... развратить? Отлично, мой муж – прожженный бабник!
– Интеллигентные мужчины подобные вопросы девушкам не задают, – выкручиваюсь я. Обильно поливаю половинку сырника сгущенкой – и целиком в рот запихиваю. Чтобы не разговаривать больше с Чонгуком.
Пережевываю с трудом – погорячилась я с размером, зря полный рот набила. Стискиваю челюсть, когда Чон подается вперед, облокачивается о поверхность стола. Касается ладонью моей щеки, а большим пальцем стирает капельку сгущенки из уголка губ.
Угольно-черных глаз с лица не сводит, пока я сгораю от смущения и трепета.
– Лжешь, потому что боишься меня? – произносит шепотом, ласкающим слух и будоражащим кровь. И я на всякий случай лихорадочно киваю.
В сознании мелькают картинки из недавнего сна. Настолько яркие и реальные, что я явственно чувствую поцелуи на своем теле. И... на покалывающих губах. Которых сейчас касаются грубые пальцы. Стыдливо отвожу взгляд и покашливаю, будто Чонгук мысли мои прочитать может. И теперь знает, что я чуть первую брачную ночь с ним не провела сегодня. В своих мыслях, но все же...
– Выбрось эти глупости из головы и спокойно работай, – твердо проговаривает. И убирает руку с моей горящей щеки. Я же завороженно наблюдаю, как он слизывает с пальца сгущенку. Та самую капельку, которая была на моих губах. От этого простого жеста у меня что-то взрывается в солнечном сплетении – и кипящая лава растекается по всему телу.
Пытаюсь сглотнуть, но горло парализует. Все обрывается, будто меня в ледяную прорубь окунули, когда я ловлю насмешливый взгляд Чонгука.
Именно он приводит меня в чувства.
– Ты мелкая, невезучая и абсолютно не в моем вкусе, – перечисляет Чон мои «минусы», пока я возмущенно ртом воздух хватаю. Надо же быть таким хамом! – И я женат, – припечатывает меня финальным аргументом, от которого хочется засмеяться ему в лицо.
Но я подавляю глупый порыв.
– Может, кофе? – переводит тему.
– Хотите, чтобы я кофе вам сварила? – хмуро уточняю. Я определенно здесь на правах прислуги.
Как для Дженни, так и для ее старшего брата. Впрочем, я за это зарплату получу. Если останусь... А каково жене Чона пришлось бы? Носиться вокруг него, кофе по ночам делать, насмешки терпеть – и все бесплатно. Нет уж, увольте. Во всех смыслах.
– Нет, мне днем хватило, избавь меня от своего «шедевра», – с сарказмом говорит Чонгук. – Я сам, – удивляет меня.
Шокировано наблюдаю, как он идет к плите, достает турку, колдует над кофе. И в момент, когда пенка поднимается, из холла доносится хлопок входной двери.
Вздрогнув, я оглядываюсь, чуть не упав со стула.