Поиграем? | СюэСяо

3.5

Когда Цзинь Гуанъяо сталкивался с чужими проблемами, решать которые ему не было никакого резона, но требовалось соблюсти приличия, он частенько во всеуслышание заявлял, что выражает обеспокоенность. Это означало, что почтенный Ляньфан-цзунь и пальцем не пошевелит, но будет внимательно следить за исходом — на всякий случай, во избежание последствий своего бездействия. Вот и Сюэ Ян сейчас выражает крайнюю степень обеспокоенности: вмешиваться в свару Слепышки с местными он не собирается, но ему очень любопытно, во что это выльется. Не самая высокая дипломатия, однако и тут не Башня Кои, а затхлый похоронный город.
Стремительно собирающиеся по обочине зеваки тоже разумно держатся поодаль, но вот поглазеть — святое дело. Никому из них не придет в голову разнимать надсадно орущих и кидающихся на друг дружку малолеток — это же всего лишь дети, играют небось! А что при ближайшем рассмотрении это пятеро мальчишек, которым уже женихаться скоро пора придет, окружили одну слабосильную, пусть и очень языкастую калеку... Ну бывает.
С другой стороны, и дураку ведь понятно, что ничего ужасного средь бела дня с девчонкой не сделают. Пообзывают, тумаков надают — это ж не удавить и даже не зажать в углу да юбку задрать, так что бояться совершенно нечего! Ну и Слепышка тоже сама горазда обложить последними словами и кулаки почесать. Точней палку — размахивает ей так, что и подойти страшно, по яйцам таким дрыном коли попадет, уже не разогнуться. Какой однако скверный себе смысл жизни даочжан отыскал...
Самоубийственные в прямом смысле слова откровения Сяо Синчэня чем дальше, тем сильнее кажутся чем-то неприемлемым. Разумеется, Сюэ Яну нравится, что его злейший враг до сих пор предается размышлениям о смерти, и если нанести ему сокрушительный удар, обязательно поддастся желанию распрощаться с жизнью. Однако совершенно не нравится, что это будет для него неким... избавлением. То есть в любой момент проклятый даос попросту располосует себя и даже договорить не даст! Как неуважительно и подло... Может, заранее вышвырнуть Шуанхуа в болото?
Сюэ Ян сглатывает вставший в горле комок и запивает вяжущим язык вином, выныривая из не самых радужных размышлений. Так, что там у Слепышки? Увиденное заставляет поморщиться и усмехнуться одновременно: он так погрузился в раздумья о даосском коварстве, что совершенно пропустил наверняка впечатляющий полет мелкой поганки задницей на изъезженную дорогу.
Под торжествующий гогот толпы А-Цин откашливается от поднятого облака пыли и, утерев лицо рукавом, тянется за выбитым из рук шестом, чтобы подняться на ноги. Вся встрепанная, чумазая, однако в каждом ее движении сквозит гордость и непоколебимость — не может не вызывать уважения. С угрожающим видом Слепышка делает несколько шагов навстречу притихшей шайке обидчиков, однако спустя уже миг теряет всю стойкость. Она хватается за голову, а затем резко разворачивается и невесть зачем плюхается обратно в грязь.
— Эй, посторонись! — зычно кричит возница подъезжающей телеги, запряженной бодро перебирающей копытами лошадью. Возмущение мужика вполне оправдано: главная улица как-никак, иного пути с рынка из города нет, а тут какая-то мелочь под колеса кидается. Или ее кинули — без разницы, — пускай проваливает, если кости дороги!
Но Слепышка будто и слух потеряла, потому что ничего не замечает, а настойчиво шарит ладонями перед собой, словно что-то ищет. И горожане, и недавние участники драки примолкли и застыли в тревожном предвкушении, а повозка даже не думает останавливаться, разве что в сторону вильнула, давая последний шанс уйти. Бамбуковая палка с оглушающим хрустом ломается под натиском груженной телеги.
Сюэ Ян неотрывно глядит на блестящую в лучах весеннего солнца лужицу вина, вытекающую из треснувшего от удара об твердую землю глиняного кувшина. Помутневший взор переползает на собственную трясущуюся четырехпалую ладонь в обтрепанной перчатке, к горлу подкатывает тошнота и во рту стоит такой вкус, словно он недавно прикладывался не к прокисшей настойке из яблок, а хлебнул изрядно протухшей крови. Ну нет, не в этот раз.
Одним Небожителям известно, каким образом Сюэ Яну удается в мгновение ока оказаться на другой стороне дороги. Для простого толчка потоком энергии печати малевать не нужно, достаточно лишь усилия воли. Возница изрыгает брань, не зная куда метнуться: то ли отгонять самых ушлых зевак от рассыпавшихся покупок, то ли успокаивать запутавшуюся в сломанных оглоблях лошадь, с истерическим ржанием рвующуся вперед.
За шкирку выдернутая на обочину Слепышка обмякает как тряпичная кукла и опадает в невольно подставленные руки донельзя изумленного Сюэ Яна. Он ощущает заполошное биение сердца, и не может сказать, чьего именно. В ушах то нарастает, то отступает неразборчивый гул. Слова горожан проходят мимо, но удается различить едва слышное сиплое:
— Докука... Ты здесь откуда?
Сюэ Ян встряхивает головой, прогоняя заволакивающий разум туман, и отрывисто интересуется:
— А ты недовольна? Могу швырнуть обратно и телегу подтолкнуть, будешь потом пальцы собирать. — Голос плохо слушается, срывается.
Слепышка, вопреки ожиданиям, даже не огрызается, а испуганно жмется, для верности вцепляясь в чужую руку. Кажется, до нее только сейчас полностью дошло, чего она избежала — пару раз шмыгнув носом, она шумно вдыхает, но зарыдать не успевает, получив звучный подзатыльник.
— Терпеть не могу, когда ревут, — шипит Сюэ Ян и наконец обращается к обступившим их людям: — Чего уставились?! Предупреждаю: мне доводилось убивать и я сейчас не прочь освежить память, как это делается. А ну разойдитесь!
Угрозы — просто безотказное средство в разговорах со всякой швалью. Никто не жаждет выяснять степень правдивости слов хмурого заклинателя, частенько прилюдно размахивающего ножом за спиной своего нынче отсутствующего благочестивого спутника, поэтому возражений не следует. Сюэ Ян одергивает явно намеревающуюся высморкаться ему в рукав Слепышку и тащит за собой в ближайший проулок. Та безропотно семенит рядом, спотыкаясь, и не издает ни единого звука.