Поиграем? | СюэСяо

4.1

В жизни Сюэ Яна есть некоторые неизменные вещи, например, его тяга искать проблемы на свою задницу, которые он гордо именует весельем.
Арка происходит спустя пару лет после окончания предыдущей.

---

Если кто спросит Сюэ Яна, что он терпеть не может, то список выйдет очень длинным. И одинаковое количество нелюбви будет приходиться как на множество ублюдков из его безрадостного прошлого, так и на подло оставленные пустые конфетные обертки вместо конфет. Но если большая часть ублюдков давно гниет в земле и отвести душу на них не выйдет, то виновнице испорченного настроения вполне можно надавать подзатыльников. Только пусть на глаза появится, дрянная Слепышка! Совсем берега потеряла, думает, что никто ей не указ...
От выдумывания кар, которые должны будут обрушиться на голову нахальной девчонки, отвлекает протяжное хихиканье, звучащее в тишине дома подобно завыванию призрака. Сюэ Ян резко оборачивается, и в его голове мелькает мысль, что сравнение очень подходящее: даочжан в своих извечных тряпках иногда вполне себе тянет на засидевшегося гостя с того света. Сидит себе в обнимку со своей корзиной, которую плетет уже целую вечность — полгода точно — и заливается, аж раскраснелся весь.
— Чего смешного? — обиженно буркает Сюэ Ян, не находя ничего хоть капельку забавного в том, что у него из-под носа увели целую пригоршню конфет. Хотя едва ли Сяо Синчэнь в курсе — Слепышка же не станет ему вываливать все подробности своих выходок! Получатся, дело в чем-то другом...
Даочжан вздрагивает, словно это ему прилетела оплеуха, и вертит головой по сторонам, определяя направление звука. И удивленно произносит:
— Ох, ты здесь. Я тебя не заметил.
Да ладно?! Человек, который последние несколько лет ориентируется исключительно на слух — особенно хорош в бою, некоторые зрячие позавидуют, — умудрился пропустить и шаги, и шуршание, и брань любимого спутника жизни разом? Неужто плетение корзин настолько увлекательное занятие, чтобы не замечать ничего вокруг?
— Тогда что же тебя так развеселило? — с пока еще слегка разгорающимся интересом спрашивает Сюэ Ян, останавливаясь напротив гроба, приспособленного под скамью, у стены.
Когда-то в нем спала Слепышка, пока не начала нос воротить, мол, кровать ей тоже подавайте или свою уступайте. Ага, еще к себе позовите... Но грубо сколоченную соседским плотником тахту таки выпросила. На шею села, ноги свесила, и чуть что нудит «Братец-братец!» — тьфу, аж злости не хватает. Замуж бы ее выдать, да кому нужна такая краса? Даже Сюэ Ян никого уболтать не сможет, разве что какого дляхлого распутника, но тут уж извиняйте! Лучше пусть тут сидит, поганка.
— Ничего, — как-то излишне поспешно отзывается Сяо Синчэнь, вцепляясь в ручку корзины, на которой красуется неожиданно ровная и акккуратная, пусть и незаконченная, оплетка. Сама корзина кривая, как его судьба, а узлы — просто загляденье.
— Ага... — тянет Сюэ Ян, переводя взгляд с бледных пальцев даочжана, теребящих вощеный шнур, на его мечтательную улыбку. На нижней губе четко виден след от зубов. — Ага, — повторяет он, когда вновь слышит хихиканье, вырвавшееся будто против воли.
Любопытство начинает набирать обороты. Здесь определенно кроется что-то занятное. На самом деле, Сяо Синчэнь в последнее время довольно часто как мешком стукнутый — в смысле, еще сильней обычного — однако это не привлекало особенного внимания. Наверное, потому что до сегодняшнего дня он просто молча предавался лозоплетению, находя в этом какой-то исключительно даосский сорт удовольствия. Улыбочки были, хихиканья без повода — нет. Хотя даочжану много для смеха не нужно, с любой ерунды хохотать будет...
— Все в порядке, — произносит он самым искренним тоном.
Когда-то Сюэ Ян думал, что Сяо Синчэнь врать не умеет. Ладно, напрямую брехать у него действительно не выходит, зато он виртуозно умеет все переворачивать в своей башке так, что ложь будет становиться правдой. Лично для него самого. Или просто тем, о чем говорить необязательно. В общем, тот еще фрукт этот даос! И потому его заверения наводят на некоторые подозрения.
— А я разве говорил, что не в порядке? — хмыкает Сюэ Ян, присаживаясь рядом. Притирается вплотную, кладет голову на чужое плечо — не потому, что сильно хочется поластиться, а чтобы усыпить бдительность. Выждав, он перехватывает предсказуемо тянущуюся к своему колену руку, крепко обхватывая запястье, и ехидно тянет: — Чего дурного в том, что ты думаешь о каких-то мерзостях, пока щупаешь корзину?
— Что?! — возмущенно восклицает Сяо Синчэнь, пытаясь отстраниться. — Каких еще... мерзостях?
— Даосских, вестимо, — хмыкает Сюэ Ян. — А уж каких именно — тебе виднее. То есть не виднее, ведь ты же у нас...
— Я понял, — отрезает даочжан, сжимая губы в тонкую ниточку. Что, не уморительно на его вкус? Странно!
На его щеках разливается смятенный румянец, и это означает, что Сюэ Ян попал не так уж и далеко от цели, хотя бросал наугад. Ну и немножко схитрил, подглядел, можно сказать: просто прекрасно знает, что Сяо Синчэнь, будь у него в голове что-то праведное, мигом бы выложил все как на духу без задней мысли. Осталось выяснить, что же он там припрятал, а это уже игра посложнее — очень уж упрямый иногда противник. Наверняка там что-то очень постыдное, а может и распутное, и от этого вдвойне интереснее! Пламя уже не загасить.
— Ну так что, даочжан? — задорно подпихивает его плечом Сюэ Ян. — Попытаешься меня переубедить или просто поделишься, что там тебе так душу греет?
— Тебе очень скучно, да? — прозорливо догадывается Сяо Синчэнь с тяжким вздохом. Он уже растерял свое былое веселье и весь его вид выражает усталость, невзирая на то, что не прошло и половины дня. — И поэтому ты решил меня...
— Именно так, — не спорит Сюэ Ян. — Я же из-за твоей благопристойной персоны отложил свои обычные развлечения, и теперь это в некотором роде твой святой долг — развеивать мою тоску. Хотя, может, и не мою, а того несчастного...
— А-Ян, это была случайность, я уже с десяток раз об этом говорил! Прекрати меня мучить... — драматично взмахивая рукавом, молит даочжан.
Наивный, неужели он думает, что это сработает? Как можно прекратить напоминать о даосском позоре? Почти два года прошло с момента, как Сяо Синчэнь в последний раз согласился поиграть в «рыбку» — и вообще во что-либо еще. Сказал, мол, поражение он принимает с честью, но на кон ставить ему больше нечего и не будет. И это даже до того, как услышал о желании Сюэ Яна — будто заранее знал, что от него потребуют!
А услышав, даже в лице не изменился. Значит, и впрямь знал. Просто взял за руку и кивнул: раз так приспичило, порти себе оставшуюся жизнь, веди. Сюэ Ян и повел. Только не в городской храм, а куда подальше — и без того хватает косых взглядов от местных, а перебить их незаметно не получится, хоть и очень хотелось. До сих пор хочется! Но так или иначе, нашлась у дороги подходящая дыра: с табличками да статуями, все, как положено.
Бедный служитель чуть с разрывом сердца не слег: его священную обитель хотят два мужика осквернить своим распутным союзом! И еще мечом в рожу тычут — к слову, Цзянцзай тоже была не слишком довольна происходящим и страшно бранилась на дурака-хозяина, который потерял ее всяческое уважение. Но еще горше стало, когда даочжан третий поклон сослепу не в сторону Сюэ Яна отбил, а перепуганному храмовнику отвесил.
С одной стороны до дурноты смешно, а с другой — до жути обидно, будто Сяо Синчэню ничего не хотелось, вот и выкрутился. В общем, по-настоящему весело было только увязавшейся следом Слепышке, вот уж кто ухахатывался и вопил во все горло! Однако как бы ни была уязвлена гордость сей якобы случайностью — это все еще прекрасный повод для извечных поддевок.
— Ладно-ладно, сделаем вид, что я тебе верю. Но ты от темы-то не уходи!
— Ты сам ее перевел, — Сяо Синчэнь, похоже, намерен держаться до последнего.
— Даочжан, ты же знаешь, что я от тебя не отстану? — у Сюэ Яна тоже нет в планах отступать.
— К сожалению. И, тем не менее, я бы все равно хотел оставить свои мысли при себе. Боюсь, если я их озвучу, твое мнение обо мне изменится в худшую сторону.
Даочжан вздрагивает от громогласного хохота, прорвавшего тишину. Он обескураженно вскидывает брови из-под повязки, словно не разумеет, какую же чушь только что ляпнул.
— Куда уж хуже? — насилу отдышавшись, вопрошает Сюэ Ян. — Ты мне за всю жизнь столько дерьма успел наговорить, что, поверь ты мне, мнение мое уже никак не изменится.
Он до сих пор не знает, что ему отвратительней было когда-то услышать: то, что почтенный даос выставил его едва ли не шлюхой, желающей выкупить себе свободу утехами, или то, что этот почтенный даос грезил себя вскрыть в погожий денек. Впрочем, и других гнусностей хватало.
Сяо Синчэнь опускает голову в раздумьях. Наконец он нашаривает отставленную в сторону корзину, водружая к себе на колени, и неожиданно холодно бросает:
— Как пожелаешь. Но с одним условием.
Вот это поворот! Обычно даочжан не опускается до того, чтобы пытаться что-то переиграть в свою сторону — сдается сразу, без всяких там условий, лишь бы не участвовать. Однако тут решил включиться и все-таки что-то урвать? Очень интригует...
— Внимательно слушаю, — важно проговаривает Сюэ Ян.
— Я тебе расскажу о преследующих меня мыслях, а ты... согласишься их воплотить в жизнь, — на последних словах Сяо Синчэнь сбивается. Румянец возвращается на его лицо, переползая на шею.
Охо-хо, речь точно идет о чем-то крайне срамном! По его меркам, разумеется. А они у него имеют очень расплывчатые границы: все, что предлагает Сюэ Ян — непристойное непотребство, а вот его личные пожелания — извольте исполнить. Да что же там такое, о чем он столь стесняется сказать?!
— Разве только ты вдруг не мечтаешь затащить к нам третьей Слепышку — я не по этим делам, — а на все остальное я согласен, — беззаботно усмехается Сюэ Ян, в предвкушении потирая вспотевшие ладони.
Даочжан брезгливо морщится — каким больным ублюдком нужно быть, чтобы такое предположить?! — и едва слышно что-то бормочет о кое-чьей неуемной болтливости. Он находит кончик оплеточного шнура и, прокручивая его между пальцами, торжественно заявляет:
— Я ничего не вижу.
Из горла вырывается полузадушенный хрип. Сие признание призвано рассмешить или шокировать? А может, вызывать чувство вины? Ну так с этим не к Сюэ Яну! Он к слепоте даочжана никак не причастен: тот сам решил отдать свои глаза своему ублюдочному дружку, никто его не заставлял. Вот предъяви такое Сун Лань — можно было бы что-то обсудить... Гм, ладно, что он там еще навещать может?
— И пускай я давно привык к этому и испытываю гораздо меньше неудобств, чем многие могли бы на моем месте... — стоически проигнорировав оскорбительные звуки, говорит Сяо Синчэнь. Он ловко оборачивает вокруг ручки корзины веревочную петлю и продолжает: — Я все еще помню, как выглядит мир. Не скажу, что сильно этим горжусь, но одно воспоминание в последнее время мне начало доставлять удовольствие. И это, — он затягивает еще одну петлю и тщательно ощупывает получившийся узел, — помогает мне его... ярче пробуждать в памяти. Понимаешь, о чем я?
Сюэ Ян неотрывно наблюдает за плотно ложащимися друг к другу рядами плетения. Он еще не до конца уловил суть слов даочжана, но отчего-то ему совсем не нравится, к чему дело идет. Скребущее чувство нарастающей тревоги заставляет его шумно сглотнуть. Однако бахвальство берет верх, и с губ слетает ехидный — и бесстрашный — смешок:
— Так что же это за чудная картина, которая не дает тебе покоя? — И как, тьма ее дери, она связана с корзинами? — Давай уже, не томи!
Сяо Синчэнь склоняет голову набок и приподнимает уголок губ, прежде чем обрушить на голову Сюэ Яна пропитанное жаждой откровение:
— Ты просто чудесно выглядел связанным и с заткнутым ртом.