Штрихи | CюэСяо

Успех?

Сюэ Яну прочно прижившаяся традиция награждать Сяо Синчэня поцелуем после каждой успешной ночной охоты похожа на наивную сказочку про прославленного воителя, которому плохо машется мечом без поощрений от томной девицы. И если даочжан вполне себе тянет на былинного героя — правда, Шуанхуа не нужны никакие лобзания, чтобы лететь точно в цель, — то трепетная красотка в этой истории оставляет желать лучшего. Однако нелепые сравнения совсем не повод нарушать привычный уклад — да и к чему, если всех все устраивает?
Сюэ Ян с неохотой отрывается от чужих губ и выставляет перед собой ладонь, не позволяя вновь к себе прижаться. И насмешливо тянет:
— Даочжан, полегче, дай хоть дыхание перевести! Если мы продолжим в том же духе, то нам придется падать в ближайшие кусты...
Судя по лицу озадаченному Сяо Синчэня, едва ли он считает это неудобством. Бурная страсть под открытым небом — это, знаете ли, очень одухотворенно, романтично и дарит единение с природой! Просто не нужно так приземленно мыслить. Но как иначе, если после этой самой природы белые даосские тряпки приходится полоскать Сюэ Яну, а не возвышенно настроенным личностям?
— Думаю, нам стоит возвращаться домой — наша работа здесь закончена, — со вздохом кивает Сяо Синчэнь.
Он совершенно прав: делать тут больше нечего. И сегодня в кои-то веки жертвой заклинательского искусства пали не некогда излишне языкастые простолюдины, а самая настоящая нечисть — даже такое иногда случается! Поселившаяся на мелководье реки тварь затягивала в мутную воду неосторожных смертных отнюдь не щупальцами да острыми клешнями, потому что у нее их попросту не было. Но пара занятных фокусов в запасе имелось.
При приближении к берегу будущим мертвецам становилось настолько тоскливо, что непреодолимое желание утопиться приходило само собой. Удалось спастись от объятий стылой водички — под конец осени в реку и без всякой нечисти лучше не лезть! — только одному счастливчику. Не исключено, что он вскоре повесится или что-то в этом роде, но это уже будут не проблемы господ заклинателей, согласившихся пойти в унылое место за умеренную плату.
Сюэ Ян, хоть и был предупрежден, все равно не мог не содрогнуться от прочно поселившейся в его разуме мысли, что его жалкая жизнь не имеет ни единого повода продолжаться. Но воображение услужливо подсунуло картинку с покорно бредущей навстречу смерти взбешенной Слепышки, которая могла бы прийти сюда по привычке бросаться камнями, и стало как-то веселее. А вот Сяо Синчэню явно слишком хорошо живется — или просто блаженных ничто не берет, — тот без всяких сомнений достал Шуанхуа да заморозил до дна отмель вместе с вмиг сгинувшей нечистью. А после уже попросил заслуженной награды.
Но, наверное, дух почившей дряни, одаривающей угнетающими думами, еще не покинул берег, потому что Сюэ Ян отчаянно желает покончить со всем раз и навсегда. Не со своей жизнью, но с мучениями — теряться в догадках и строить предположения, что же будет, когда правда выплывет наружу, уже невозможно. Он все выяснит здесь и сейчас, и ему плевать, что из этого выйдет, лишь бы прекратить терзания.
— Погоди, — отрывисто говорит Сюэ Ян и, дабы не дать самому себе шансов к отступлению, добавляет: — Есть еще кое-что.
Даочжан терпеливо прислушивается к шорохам и раздраженному шипению, не в силах даже предположить, что же случится дальше. И издает вопросительное хмыканье, когда в его руку ложится чужая ладонь, озябшая на промозглом прибрежном ветру, но послушно сжимает на ней пальцы. Кое-кого сейчас ждет воистину удивительное открытие!
Сюэ Ян в молчаливом напряжении сверлит взглядом почти слившуюся с темной землей сброшенную перчатку, еще до недавнего времени скрывавшую его увечье, и ему кажется, что стучащая в его висках кровь может оглушить. Он еле сдерживается, чтобы инстинктивно не вырваться, когда осторожное, будто пугливое, касание приходится по обрубку мизинца, и мрачно усмехается. Кто бы знал, каких трудов ему стоило столько времени не давать себя хватать за неположенные места, постоянно уворачиваясь и прячась даже во время сна.
Сяо Синчэнь ничего не говорит, лишь продолжает ощупывать предложенную руку, и нет ни единого шанса, что он не понял, что именно с ней не так. Неужели даже столь очевидная — ха, очевидная! — подсказка ничего не всколыхнула в его даосской голове, что он до сих пор не проронил ни слова? Не оттолкнул, не осыпал праведными упреками? Да Сюэ Яну уже должен Шуанхуа промеж ребер упираться!
Или даочжан так и не догадался — решил, что мало ли беспалых заклинателей в Поднебесной? Просто он такой везучий, собирает их гроздьями, ага... А может, и правда, как и обещал, не собирается ничего делать, мол, раз уж дал слово, то и нарушить его нельзя? Но это же не детские шалости Слепышки и не толчок от пьяного селянина на улице, на которые Сяо Синчэнь даже бровью не ведет! Сюэ Ян почти оскорблен и разочарован — его не должны тут наглаживать по проклятой культе и сокрушенно вздыхать, это неправильно!
— Нечего сказать, даочжан? — с вызовом выплевывает он.
— Мне... жаль, — наконец с опаской, будто примериваясь к не вызывающей доверия кочке в болоте, отвечает Сяо Синчэнь. — Мне жаль, что так произошло. С твоим пальцем.
Какое благородство, какое участие! Да что он вообще знает об этом, что жалеть взялся? Судя по всему, последняя мысль, полная досады и злости, сорвалась с губ Сюэ Яна, потому что даочжан качает головой и тихо произносит:
— Не знаю. Думал, ты мне расскажешь. — А руку совсем не спешит отпускать: держит в цепком захвате, и лицом ничего не показывает, разве что губы мелко подрагивают, словно держится из последних сил. И либо даочжан совсем блаженный дурак, либо тянет время — мастерски, надо сказать, потому что не повестись нельзя.
— Жаждешь послушать? — ядовито усмехается Сюэ Ян. — Помнишь страшную байку для Слепышки, которую я так и не закончил? Девка-то сразу догадалась, что это про меня...
Сяо Синчэнь хранит молчание. Не перебивает, внимательно слушает и даже не порывается изливать тошнотворное сочувствие. Сюэ Ян говорит и говорит, и сердце бьется все быстрее с каждым словом, а дыхание перехватывает от шального азарта, ведь осталось совсем чуть-чуть, и он перейдет в сладкому финалу своей истории — зародившейся мести ублюдкам Чанам. И, что самое потрясающее: нет никакой нужды давить из себя этот набивший оскомину хрип вместо своего настоящего голоса. Но даочжан не дает договорить, обрывая:
— Такое не должно происходить с невинными детьми. И сложно даже представить, что ты пережил, Ченмэй.
— «Ченмэй»? — негодующе восклицает Сюэ Ян, с яростью выдирая свою руку из чужих ладоней, и гневно шипит: — Даочжан, да хватит уже делать вид, что ты нихрена не понимаешь, дерьмовый из тебя лжец! Ты знаешь, кто я такой, так обращайся ко мне как подобает, а не этой собачьей кличкой!
Неважно, когда Сяо Синчэнь догадался обо всем на самом деле: когда спас от смерти, не оставив подыхать в канаве, во время обманчиво умиротворенной жизни в похоронном доме, после того, как его начали изводить дурными вопросами или же теперь. Важно только одно.
— Ты не оставил мне выбора, и об этом мне тоже очень жаль, Сюэ Ян.
Столь желанное имя, наконец произнесенное вслух, почти что тонет в свисте, с которым Шуанхуа разрезает воздух.