Штрихи | CюэСяо

Утро

Сюэ Ян невольно морщится от щекочущего прикосновения волос к своей щеке и, окончательно проснувшись, неохотно открывает глаза. Он недолго глядит на непристойно довольное для раннего утра лицо нависшего над ним Сяо Синчэня и шумно вздыхает.
— А ты как всегда бодрый и бойкий, даочжан, — сиплым со сна голосом тянет он, подавляя желание накрыться с головой и снова уснуть. Бесполезно: даже если привести кучу доводов, что ему незачем на рассвете подниматься, в покое все равно не оставят...
Сяо Синчэнь с утверждением не спорит, только отрывисто кивает, отчего и так едва держащаяся повязка на его глазах падает вниз бесполезной полосой испятнанной застарелой кровью ткани. И зачем вообще ее надевал — непонятно. Было б тут кого пугать, разве что соблазнять этими манящими темными провалами.
Но не в такую же рань, честное слово! Однако даосам, — как известно только тем, кто имел несчастье с ними связаться, — на самом деле глубоко плевать на чужие желания. Им лишь бы себя побаловать: вот и Сяо Синчэнь, не обращая внимания на явное недовольство Сюэ Яна, склоняется вниз, мажет по щеке сухими губами и полон намерений увлечь в поцелуй. И у него есть все шансы, если его немедленно не остановить.
— Нет, даочжан, не сейчас, — Сюэ Ян упирается ладонью ему в грудь, с силой отстраняя от себя. — Или хотя бы погоди, дай кое-что проверить.
Он хватает Сяо Синчэня за волосы и легко тянет, заставляя отклонить назад голову, чтобы можно было внимательно рассмотреть порез, идущий поперек его шеи. Края раны вывернулись наружу и почти почернели от давно свернувшейся крови, а кожа вокруг подобна грязно-серому полотну. И это отнюдь не привлекательное зрелище.
— Вот и что ты натворил? — кривится Сюэ Ян, ведя пальцем вдоль темной полосы, словно надеясь стереть ее. — Я, конечно, тоже дурак — не догадался сразу всю кровь слить, и теперь сижу с этой красотой, никак избавиться не могу... А тебе, как я погляжу, и так хорошо.
Еще одно, — главное, — свидетельство того, что даосов ничто не заботит. Сяо Синчэнь вскрыл себе глотку безо всякой оглядки на других: мол, вот я помер, а дальше как-нибудь сами. Вот придержи Сюэ Ян язык за зубами, не приставая со своими дурными беседами, этого бы наверняка не произошло, так что милый друг, дабы искупить вину, обязан позаботиться о теле.
Он и позаботился — как умел. Поднял наспех, не приведя толком в порядок, разве что обмыл со всех сторон, а про остальное позабыл. От застоявшейся крови не избавился, да и кишки со всей требухой следовало вытащить — лютый мертвец из даочжана на диво самостоятельный, но из-за своей слепоты часто попадает в неприятности, и надорваться можно, на себе его таскаючи! Но уже поздно об этом думать: еще сильней уродовать труп Сяо Синчэня Сюэ Ян совсем не желает, пускай остается как есть.
Из горла даочжана слышится тихий свистящий хрип, в котором с трудом различимы извинения. Резанул он себя своим проклятым Шуанхуа очень неудачно, лишившись дара речи, теперь только сипеть может, но при должном старании понять его вполне можно. Зато слышит хорошо, всегда приходит на зов!
— Ладно, тьма с тобой, — сдается Сюэ Ян, отпуская Сяо Синчэня, и уже сам тянется за поцелуем к мертвым холодным губам.
А затем снова открывает глаза, резко садясь на постели. За щербатым окном занимается рассвет, рядом же, отвернувшись к стене, спит даочжан, нахально перекинув всю копну своих волос на сторону Сюэ Яна. Тот недолго борется с собой, поднося руку к мерно вздымающейся от дыхания спине, и ведет ладонью между лопаток, ощущая тепло чужого тела сквозь тонкую белую ткань.
— Разве уже пора просыпаться?.. — сквозь сон бормочет Сяо Синчэнь, явно не вдохновленный попытками его разбудить. Он же не крестьянин, ему не надо идти работать в поле ни свет ни заря, семеро по лавкам тоже не сидят, есть не просят... Слепышка не в счет, та сама кого хочешь сожрет без посторонней помощи.
— Пора, — сиплым голосом врет Сюэ Ян, уже безжалостно начиная трясти соседа, чтобы даже не надеялся, что ему позволят снова уснуть.
— Хорошо, я понял: если не спишь ты, то и я тоже, — быстро догадывается, в чем дело, даочжан, нехотя переворачиваясь на спину. Он с протяжным стоном потягивается и интересуется: — Что-то случилось? Плохой сон?
— Скорее странный, — усмехается Сюэ Ян, дивясь такой проницательности. — Хочешь, расскажу?
— Ну... Если честно, то я не уверен, — как-то уже совсем без рвения кисло отзывается Сяо Синчэнь, заранее предполагая, что ему совершенно точно не понравится услышанное.
— А я все равно расскажу! — Сюэ Ян же, наоборот, полон энтузиазма поделиться сакральным знанием. Он откидывается обратно на кровать и, подперев голову кулаком, начинает говорить, не упуская ни малейшей подробности, а по завершении с азартом спрашивает: — Ну и как тебе?
Судя по лицу даочжана, ему совсем не по нраву байки про похождения его похотливого хладного трупа: его губы брезгливо поджаты, а веки плотно зажмурены, будто это может оградить хотя бы от части впечатлений. Полный чувства безысходности, он тяжело вздыхает и осторожно уточняет:
— И ты хочешь сказать, что это не плохой сон?
— Мне даже чем-то понравилось, только жаль, что закончилось все на самом интересном — всегда было любопытно, как это у мертвяков происходит, у них же вставать по идее не должно... — дернув плечом, признается Сюэ Ян. — Чего ты кривишься, мне же не для себя, а для общего развития! Но я вообще к тому, что из тебя бы вышел на редкость бестолковый лютый мертвец, такого поднимать себе дороже.
— Да неужели, — цедит Сяо Синчэнь, не найдя подходящих слов, чтобы достойно возразить.
— Наверное, нужно было сразу гвоздей в башку побольше вбить, чтоб не такой шебутной был... Не покойник, а беспокойник какой-то! — продолжает рассуждать Сюэ Ян, но его резко обрывают:
— Ты намерен меня винить до конца жизни?
— А кого мне еще винить? Это же не я пытался себя вспороть, даочжан.
Тот шумно сглатывает — розоватая полоса от заживающей царапины на его шее движется вверх-вниз — и молчит. Ага, стыдно ему, а еще знает, что никакие оправдания не помогут. И что на него будут сыпаться упреки раз за разом, тоже знает. Ему это не нравится, но ничего не поделать — не просить же прекратить, в самом деле? Кто его слушать-то станет, блаженного...
Между прочим, Сяо Синчэню еще повезло, ведь жалкий след на шее совсем не мешает, а на руке Сюэ Яна места живого нет, пускай и все пальцы на месте. Раны от духовного оружия так скверно поддаются исцелению: столько времени уже прошло, а кровит, как девка в новолуние, повязок не напастись. Даочжан каждый день возится, бинтует, вливает ци, да без толку — тут только ждать и наслаждаться его совестливыми вздохами.
— Спасибо, что не стал ничего говорить А-Цин, — благодарит он, стараясь хоть немного свернуть от темы.
Разумеется, Слепышке знать ни о чем не следует. Ну прополощет мелкая поганка Сяо Синчэня за дурость, тот покается, что собирался ее бросить на произвол судьбы, а дальше-то что? А вот что: все равно у нее Сюэ Ян виноватым окажется! Вот уж не надо такого счастья... Пусть лучше думает, что ночная охота не шибко удачной вышла. Но даочжану можно сказать совсем иное, ему полезно понервничать.
— Просто берегу интересную историю для подходящего случая, — насмешливо фыркает Сюэ Ян. — Потребует сказку, а я ей поведаю о том, как ее разлюбимый даочжан умом тронулся и резню устроил, насилу остановить удалось. Может, от себя что приукрашу, кто знает? Например, что ты сослепу десяток-другой крестьян прирезал, приняв за нежить... Страсть, как завлекательно выйдет!
— Прекрати меня мучить, пожалуйста, — едва ли не молит Сяо Синчэнь, поворачиваясь к Сюэ Яну. Тянет руку вперед, словно хочет заткнуть тому рот, но вместо этого лишь гладит по щеке. Промахнулся, что ли? — Мне порой действительно жутко от твоих речей.
— А это чтобы ты не забывал, с кем дело имеешь. Мало ли какого милашку-Ченмэя себе снова выдумаешь... — Очень сложно сдержаться и не прикусить игриво чужие пальцы. Пока что рано.
— Не выдумаю, А-Ян.
По телу проходит крупная дрожь, будто кто ледяной водой из ведра плеснул. С тех пор, как они вернулись в похоронный дом с памятной ночной охоты, Сяо Синчэнь всеми способами доказывал, что принял правду. И, следует признать, у него недурно выходило: Сюэ Ян в опале себя никоим образом не ощущал, все было будто как раньше, разве что больше не звучало унизительной ненавистной клички. Но и настоящее имя даочжан никак произнести не мог, ограничивался безликими обращениями.
А сейчас сразу все выигрышные фишки на стол решил вывалить? В пустых глазницах Сяо Синчэня ничего нет, но даже так ясно читается, как тяжело ему дались эти слова. И это после всего дерьма, что Сюэ Ян на него с утра пораньше выплеснул — ну что за поразительный человек. Таким не место в этом мире, ему нужно было оставаться на своей горе и никогда не слезать.
— Не нравится, что я тебя так назвал? — предполагает даочжан, восприняв затянувшееся молчание по-своему.
— Не знаю, — выдавливает из себя Сюэ Ян. Он понимает, что в жизни не чувствовал себя настолько неловко. — Мне нужно привыкнуть.
— Привыкай. А теперь ты мне позволишь выспаться или тебе хочется продолжить меня терзать? — Сяо Синчэнь приподнимает уголок губ, и в этой улыбке можно уловить настоящую гордость. Уел-таки, заставил заткнуться!
— Как сам проснусь, непременно продолжу, — обещает Сюэ Ян, с притворно недовольным стоном устраиваясь в чужих объятьях, и закрывает глаза.
Может, удастся досмотреть сон. Хотя, откровенно говоря, он и в самом деле был плохим.