Киру трясло весь день.
Всю ночь.
Она с ума сходила.
Курила одну за одной. Мерзость кровь пропитывала смрадом гнили. Она подыхала медленно и больно. У неё душа кровила гноем, заходясь в ебучем отвращении от себя самой. Её не от Виолетты теперь тошнило, а от себя самой.
Хотела кожу ногтями изодрать до крови.
Ошпарить боль свою.
Думала, что если сейчас разверзнется земля, то это будет её успокоением. Она будет рада, если в аду её покарают за грех, свершенный где-то на перемене. Она будет рада, если всё-таки её заживо сожрут черви, не стесняясь. Будет рада мучения за грех испытывать на наковальне судеб.
Кира ногтями всё тело исчесала, оставив красные полосы, зная, что завтра они воспалятся и станут только хуже. Они будут клеймом того, как низко она опустилась. Будут на теле сиять, как ожог в виде лилии у французских шлюх. Думает, что заслужила.
Хочется вырезать все органы из себя, лишь бы сдохнуть и не помнить.
Она помнить не хочет то, что было.
Не хочет даже знать, что сама себя на это подтолкнула. Не знает, чем думала тогда, когда пальцами удовольствие себе доставляла, глядя на чужую грязь. Мучается ночью, слыша единственную фразу и чувствуя ту слезу, что потекла, когда голос услышала, который до этого бесил.
Теперь грязью сама была.
Сама такой же, как Виолетта, стала.
Это чума, потому что по-другому не сказать. Это всё Малышенко. Все её эти штучки-дрючки. Она её заразила болезнью этой. Она её на мучения до конца жизни обрекла. Кира сама себя убить готова, лишь бы только, сука, не быть такой, как Виолетта. Она не хочет быть грязной.
Час за часом ночь текла, а Кира курила и лёгкие свои не жалела. Курила и тошноту прогнать пыталась. Когда домой пришла после случая сего, то первым делом желудок вывернула в унитаз. Её рвало, и слезы горячими каплями текли. Хотелось сдохнуть, потому что желудок кульбитами отвращение вызывал.
Сначала тело изодрала.
Руки, запястья и ладони.
Они сильнее всего пострадали. Болью себя наказывала. В Бога, блять, не верила, но молитву прочесть хотела, потому что считала всё происками дьявола, Вельзевула, раз уж на то пошло. Её наказывали за что-то. Но за что? Она не знала. Но готова была о прощении молить.
