Можно я тебя нарисую.?

Насильник, как образ жизни..

(Особо впечатлительным прошу не читать. В главе содержатся сцены насилия и педофилии, заранее говорю что не поддерживаю это и осуждаю. Спасибо.)

Тёмный подвал, спертый воздух и бесконечная тоска пропитывающая все вокруг: стены, потолок, пол, жидкость, что испарениями разлетелась по всему подвальному помещёнию, а так же в штукатурке часть которой уже осыпалась. Здесь невозможно было найти покой и умиротворение. Смертная тоска объедавщая боль, уже не удивляла, а лишь вызывала облегчение от её присутствия.
Неподалёку скрипнула дверь, что и так уже еле держалась на петлях. Неприятный скрипучий звук, эхом пронёсся по подвалу, проникая глубоко в мозг и вызывая сильнейшую головную боль.
** Он пришёл... ** - только успел подумать Гоголь, как до него плавно дотронулась чья то грубая рука. Она была бледной и худощавой, а нагнув голову ниже, можно было разглядеть немного выпираюшие посиневшие вены. Она проскальзнула по шее, плечам, а позже перешла на грудь. Длинные пальцы надовили на сосок, начиная его массировать. Затем резко вытянув, скучивали.
- Эф.. - вырвалось из уст маленького Николая.
- Я смотрю тебе нравится, мелкий поршивец. - слова явно выходили из него, не по его собственной воли. Человек стоящий над ним сверху и нависая, произнёс это через плевок.
- Нет... Где моя мама? Я хочу её увидеть!
- Ох, ты всего лишь ребёнок. Я не хочу показывать тебе, твою извращенку мать. Но если ты пожелаешь, я сделаю все что угодно, лишь заплати за это.
- Что такое извращенка? Я люблю свою маму и хочу увидеть её! - в детской голове, эти слова прозвучали, как: грустную маму или рассерженную. Но было не понятно почему именно так, этот дядя решил описать маму.
- Ох, нет. Это значит что твоя мать шалава, готовая отдаться в руки любого мужика и ей глубоко наплевать на собственного сына.
Слова плавно и мучительно резали душу. Это лишь воображаемое детским, больным мозгом лезвие, что якобы приносило большую боль. Покрайней мере, так думали врачи, не веря ребёнку.
- А папа где?
- Ушёл - безразлично отчиканил стальной голос. - Давай ты станешь взрослым и не будешь донимать меня вопросом "куда"? -  В ответ он не услышал нечего.
Повернув стул с привязанным на нем ребёнком к себе лицом, он начал жадно, по хозяйски осматривать Гоголя. Его горький запах кофе впивался в нос, проникая во внутрь тела. Вызывая неприятную, зудящую тошноту и рвоту. Его алые глаза сверкнули на свету, отливая фиолетовым. Тёмные как уголь волосы.
Мерзкая улыбка цеплялась за душу, проникая глубоко в мысли, гипнотизировала. Хрупкое телосложение для двадцати двух лет. Одетое в белое. Этот костюм совсем не вписывался в атмосферу подвала.
Приложив большой палец к губам младшего, он поводил им надавливая. Приблизившись к лицу, грубо схватил за подбородок, не давая шансов выбраться, впился в его губы. Отвратительно, мерзко, что такой как он говорил "великий человек" , мог найти в мальчишке. Садист, ужасный человек.
Как не старался Николай он не мог выбраться, ему казалось, что что-то не так, но что, было не понятно. Странный дядя пугал, ведь он даже имени своего не назвал.
Как только старший черноволосый соизволил оторваться от младшего, Гоголь спросил:
- А как вас зовут?
- Фёдор Достоевский, но можешь называть меня как угодно, дорогой.
Воспоминание оборвалось. Тишина подвала сменилась чьим то громким голосом, что "нажимал" на мозги, всяческий раз как становился громче. Дышать стало легче. Запах изменился заменив тухлятину и сырость, на превосходный запах лаванды.
Резко поднявшись, Гоголь сел. Он порывом впустил кислород в лёгкие, стараясь забрать все больше и больше. Голова кружилась, а плечо свербило, но нечего не сравнится с тем, что было в воспоминаниях. Наконец придя в себя Николай увидел маму Сигмы, что с трепетом и волнением смотрела на него. Способности слушать и видеть вернулись, он различил из простого белого шума, слова.
- Гоголь, что произошло? Как ты?
- А... - он осознал что любимого нет рядом, сердце екнуло - Где Сигма?!
- Ох, как только я вернулась, увидела вас обоих в ужасном состоянии. Вызвала поскорее скорою, вот они и забрали его. Думала и тебя возьмут, но сказали что сам очухаешься. Слава богу с тобой все хорошо, а то мать твоя убилаб меня, наверное. Эх... Я сильно переживаю за Сигму, надеюсь с ним все будет хорошо... - сил утешать не было, проще говоря их вообще не присутствовало. Голова гудела, а живот скрутился в несколько узлов сильно сжимая его мышцы. При любом, даже малейшем движении, он изгибался и сворачивался от боли. В голову вцепились клешнями мысли:
**Мама убила бы... Не думаю, скорее похвалила и ушла, она не та, кто может мне сочувствовать и любить... **- снова мысли извиваясь, скручивались в тугие узлы, которые не чем не распутаешь. Всё вокруг козалось страшным, иным, не правдоподобным. Словно Гоголь очутился в игре и был виртуальным персонажем, чем настоящим человеком. Ну хотя, если так подумать, что такое настоящий, никто не знал.
- Так что произошло?! - уже с истеричными нотками в голосе, спросила она.
А что отвечать? Опять же, никто не знал...
конец 12 главы.