Если буду нужен, я здесь. Юлия Резник 🤍

31

ГЛАВА 31
Ты мне скажешь тихо: уходи, Ну как ты так, как ты мог? И ты крикнешь: ты двоих убил! Сам нажал на курок...
«Некуда бежать» – NЮ

Лала
– Будешь чай? Или кофе? Я, правда, не помню, покупала ли его. Вроде бы. Вообще странно, да, что я в твоей квартире хозяйничаю? – улыбаюсь невестке дрожащими губами. Я все-таки чудовище. Заставила ее врать. Семье. Мужу. Повелась на просьбы Назара не спешить объявлять о нашем расставании и вот теперь расплачиваюсь. Впрочем, я и сама пока не готова признаться в том, что мой брак разрушен. Не хочу объяснять, что к этому привело. Да и как объяснить такое?
– Присядь. Не суетись. Дай-ка лучше я.
На контрасте с моим истерично высоким голосом голос Афины звучит как музыка, успокаивающе. Я сажусь за стол и, прикрыв глаза, впитываю исходящее от этой женщины умиротворение. Уютно звенят чашки, закипает чайник, хрустит пластиковая коробка, в которой Афина притащила свежайшие круассаны. Стучит по деревяной доске нож. Сидя в кресле, гулит подросший Маратик. А в окна отчаянно бьет злой февральский ветер.
– Хотела еще сладких пирожных взять, но ты вроде не очень по сладкому?
– Да-да. Не очень.
– Тебе не помешали бы лишние калории. – Во взгляде невестки мелькает неприкрытая озабоченность. – Ты очень похудела.
– Кто бы говорил, – отвожу глаза.
– Я же такой всегда была, – пожимает плечами Афина и вдруг становится очень серьезной: – Кстати, кажется, во дворе я видела машину Назара.
Собираю пальцами крошки со стола. Подтягиваю ногу к груди. Может, так и неприлично сидеть за столом, но, во-первых, мне некому сделать замечание, а во-вторых, я не могу отделаться от мысли, что ментальная дыра в моем теле стала такой глубокой, что ее нужно непременно прикрыть, дабы не светить нутром.
– Я тоже иногда его вижу.
Вру. Вижу часто. То под домом у Афины, то возле университета. То возле кафе, куда забегаю перекусить. Я скоро превращусь в параноика, потому что мне кажется, будто Назар повсюду. А знаете, что хуже всего? От осознания этого мне по-настоящему страшно...
– И? Вы не думали поговорить?
– Мы говорим.
– Правда?
– Переписываемся...
Растираю пальцами напряженную точку между бровей. Записи, доказывающие его невиновность, Назар скинул мне в тот же день. Не буду описывать, чего мне стоило просмотреть эту нарезку. Отмечу только, что легче от просмотра мне совершенно точно не стало. Так я хотя бы понимала, почему мы должны расстаться. Происходящее же теперь напоминает какую-то бессмысленную фантасмагорию. Я не знаю, как жить с мыслью, что мы разрушили все на пустом месте. Мне нереально больно осознавать, что мы могли бы избежать этого ужаса, стоило лишь подождать. А ведь только и нужно было не рубить с плеча. Поговорить, дать объясниться. И не было бы той ночи, из-за которой мне теперь жизни нет. Не было бы страха. И ночных кошмаров.
Оборвав свернувший не туда поток мыслей, принимаюсь за круассан.
– И что он пишет?
– Разное. Рассказывает о том, как у него дела на работе. Или тупо скидывает мне треки из своего плейлиста.
– А помириться пытается?
Киваю и прячусь за чашкой чая.
– Так, может, ты бы его простила, Лал? Сама говоришь, что никакой измены не было.
– Ты не понимаешь, как мне было больно.
– Ой ли? – Афина грустнеет и иронично приподнимает бровь.
Окей. Ладно. Я сморозила глупость. Мой идиот-братец, припертый к стенке отцом, в свое время вообще на другой женился. Все же Афина намного мудрее меня, не думаю, что я бы нашла в себе силы простить такое. А она ничего. Даже на моего отца – источник всех их с Маратом бед, зла не держит. Наверное, если умеешь прощать, жить гораздо проще. А впрочем, в моей ситуации разве в прощении дело? Нет. Все дело в том, что я реально боюсь.
– Он взял меня против воли, – впиваюсь ногтями в запястья. – Когда я сказала, что от него ухожу, он меня... – Боже! Что я, мать его, делаю?! – Афина, только я тебя умоляю, не говори Марату. Понимаю, это звучит ужасно, но все было не так плохо. Назар старался быть нежным и...
– Ты сейчас пытаешься выгородить насильника?! Я ничего не путаю?
Прячу лицо в ладонях. Не надо было мне с ней делиться. Просто это так тяжело носить в себе. Вы не представляете, как тяжело! Иной раз кажется, я не удержу своей ноши, и та погребет меня заживо.
– Нет. Не пытаюсь. Просто не хочу, чтобы ты думала о нем хуже, чем есть. Там и моей вины – море.
Поскольку невестка продолжает сверлить меня злым, недоверчивым взглядом, приходится сознаться во всем.
– Он правда тебя не бил?
– Нет. Назар... Он как будто помешался, понимаешь? Я же была только его девочкой.
Афина берет на руки сына, чтобы успокоиться. Гладит его темненькие волосики носом. Качает.
– Не знаю, в курсе ли ты, но до Марата у меня был любовник. Неплохой вроде мужик. Но когда я поставила его перед фактом, что ухожу, он слетел с катушек. Избил меня, беременную, до полусмерти, и я потеряла ребенка.
Я медленно сглатываю огромный собравшийся в горле ком. Лижу вмиг пересохшие губы.
– Я не знала. Мне очень жаль. Я понимаю, на что ты намекаешь. – Слезы все же прорывают плотину сдержанности и с подбородка капают в остывающий чай.
– Правда? Удивительно. Я и сама не очень-то понимаю, к чему это говорю. Если уж Назар тебя пальцем не тронул в той ситуации, то вряд ли что его триггернет сильней. Впрочем, это никак не отменяет того, что он тебя изнасиловал.
– Да... – тушуюсь, устремляя взгляд в пол. – Пожалуйста, никому об этом не рассказывай. Ладно? Я просто хотела выговориться. Потому что мне больно, так больно...
– Я понимаю. И никому ничего не скажу, можешь на меня рассчитывать. – Афина пересаживает Маратика на бедро и свободной рукой нежно приглаживает мои волосы. – Ты, кстати, не думала над тем, чтобы обратиться к психологу?
– Мне Назар предлагал это сделать. Даже нашел какого-то крутого специалиста, у которого запись расписана на год вперед.
Афина переводит полный задумчивости взгляд за окно.
– Вот и правильно. Сходи. Это нельзя так оставлять.
Киваю болванчиком. Ну вот. Должно, наверное, стать легче. Так почему же поток слез невозможно остановить? Опускаюсь лбом на сложенные на столе руки и рыдаю, рыдаю...
– Знаешь, от чего больнее всего? Даже не от того, что он сделал. Хотя и это, конечно, ни в какие ворота. Больно оттого, что из-за этого поступка я не могу быть с ним. Я скучаю по нам каждую минуту, каждую гребаную минуту, Афина! Боже, как я по нам скучаю-ю-ю! А он еще перед глазами постоянно мелькает. Сволочь!
– Девочка моя маленькая... Ты поплачь, поплачь. Может, еще не все потеряно. Дай вам время. Пусть страсти улягутся.
Забыться в работе, держаться за дело, Быть в круговороте, бежать оголтело...
«Обоюдного счастья» – Каста
Назар
Белого хочется так, что в носу покалывает. Гипнотизирую две разбитые на столе дороги. Вдох – и, может быть, хоть на какое-то время отпустит. Наркоманы бывшими не бывают – избитая истина. Как и та, что наркотики – зло.
Кто ж спорит?
– Так что скажешь, бро? Место – просто космос. Развернемся...
– Нет, – встаю, достаю из кармана деньги. Люблю нал за то, что в любой момент можно бросить на стол пару купюр и свинтить в закат, не дожидаясь, пока тебя рассчитают по карте. – Я не по этой части. Соррян, Баха.
Я давно не по этой части. Опуститься на дно я всегда успею.
Запускаю двигатель. Надо менять тачку. Я поначалу не мог понять, почему она так резко перестала меня устраивать. А спустя пару недель дошло – в ней больше не пахнет Лалой. Остатки ее аромата выветрились после химчистки салона. О которой я, блядь, не просил. Мне ее в подарок к полировке кузова сделали. Как очень дорогому клиенту. Окей, сделали и сделали. Но именно с тех пор мысль о том, чтобы поменять тачку, стала навязчивой. Ну и что, что ей года нет? На что еще мне тратить деньги? Лала явно дала понять, куда я могу свои подарки засунуть, а кроме нее не на кого. В общем, к покупке вроде не было никаких препятствий. Но вот аромат выветрился, да, а воспоминания-то остались! Можно повернуть голову на светофоре, прикрыть глаза и представить, что моя лялька сидит рядом. Смеется, забравшись с ногами на сиденье. Или пальчиками тычет в дисплей, выбирая очередной трек в тему. И как ее ладошка гладит мою лежащую на коробке передач руку.
Сам того не осознавая, рулю к лялькиному нынешнему дому. Любовь – это тоже зависимость. Может, похуже всех других. От нее не хочется избавляться, потому что всегда остается надежда, а вдруг? Вдруг простит, и все хорошо закончится? Вот я и тянусь за новой дозой.
Притормаживаю. Вечер. Она наверняка уже дома. Пусть в кухне с гостиной свет не горит, Лала может находиться в спальне, окна которой, как я понял, выходят на другую сторону. И чего сижу? Как дворняга за ней бегаю. Знаю ведь, что даже если Лала меня увидит, просто мимо пройдет.
Откидываюсь на подголовник. Прикрываю глаза, как вдруг пассажирская дверь открывается.
– Привет.
– Привет. Забирайся, – машу рукой, не веря, что лялька по доброй воле ко мне пришла. Впрочем, решимости в ней – никакой. Оглядывается затравленно по сторонам. Медлит, постепенно выстуживая салон. Но потом все ж забирается и садится, сложив на коленях руки. – Ты чего выскочила? – хриплю.
– Хотела тебя попросить...
– О чем? То есть, конечно. Ты же знаешь, Лал. Все что угодно. Только скажи.
Попросить. Это же что-то хорошее, так? Внутри щекоткой – волнение. А в уши долбит LYRIQ на пару с Zivert:
Ты нас убила, или я?
Ты нас убил, или я?
Ты нас убила...
Как ты красива...
Смешно, но благодаря ляльке я стал разбираться в гребаной попсе. Раздраженно жму на кнопки, вырубая звук.
– Ты не сменил плейлист, – шепчет Лала, комкая в руках подол.
– Зачем? Ты же скоро вернешься.
Боже мой, что с моим голосом?! Я, блин, запросто могу озвучивать Джигурду. Если он вдруг лишится дара речи. Он ведь еще где-то снимается, кроме хоум-видео?
– Как раз об этом я и хотела поговорить.
Настороженно замираю.
– Так говори.
– Я бы хотела попросить тебя перестать меня преследовать.
Тянусь, чтобы достать из перчатницы спички. Я все держусь, хотя курить порой хочется много больше, чем вмазаться. Жму раз, другой. Не поддается. Ударяю чуть сильней – Лала вздрагивает. Но и перчатница, наконец, поддается. Дрожащей рукой нащупываю коробок. Сую спичку в рот.
– Просто хочу убедиться, что ты в порядке.
– Я в порядке ровно до тех пор, пока не замечаю твою машину. Потом мне становится страшно.
Вот умеет она припечатать насмерть.
– Ты меня боишься?
– Да! Нет... То есть я не знаю, Назар. Правда. Сейчас твое поведение выглядит нездорово.
Лала прикрывает глаза правой рукой, и я вижу то единственное, что мне сейчас может помочь. Мое кольцо на ее пальце. Лялька не сняла его. Не. Сняла.
– А как же твое обещание дать мне шанс? Подумать о том, чтобы сохранить брак? Это все ложь, выходит?
– Нет! Но мне бы хотелось подумать обо всем в тишине. Твое присутствие очень на меня давит.
Замолкаю и на этот раз сам отворачиваюсь к окну.
– Думаешь, я сам в восторге от того, что делаю? Если бы мог иначе, разве я стал бы вот это все... Как пацан. У меня дела на Ближнем востоке. Я билеты уже раз пять гуглил. Однажды даже дошел до оплаты. Ввел данные банковской карты. И свернул все, на хуй, так и не оформив покупку. Я и будучи рядом никак не контролирую ситуацию, а за тысячи километров...
– Ты бы поехал. Так всем будет лучше.
«Кому?» – хочется заорать. Но я не могу пугать ее еще больше, поэтому яростно жую кусок измочаленной древесины.
– Я не религиозный, знаешь? Но если в действительности существует ад, то, клянусь, я прошел все его круги. Я, блядь, богу молюсь, чтобы ты меня простила.

– Я тоже... В смысле, я тоже много молюсь сейчас... – пальчики Лалы ложатся на дверную ручку, ненавязчиво так намекая, что наш разговор окончен. А я не могу... Мне нужно оставить за собой последнее слово.
– Все же хорошо, что мы разным богам молимся. Может, хоть кто-то из них услышит наши молитвы.
Дверь открывается и закрывается с легким щелчком. Она всхлипнула, или мне просто послышалось? Сука, ну вот как с этим справиться?