Раскат грома над маковым полем

Глава 7. Звездное небо

Я отчетливо помнила тот самый первый момент, когда отец поднял на меня руку. Мне было тринадцать лет, и я упала с лошади, порвав штаны. Занятие конным спортом было практическим единственным, что мне по настоящему нравилось, но даже здесь я должна была показывать высший результат. Неизвестно, для чего отец хотел, чтобы я попала на соревнования по выездке, но он правда ужасно злился каждый раз, когда я не совладала с лошадью. В тот момент, наверное, я впервые увидела настоящее разочарование на его лице, а затем еле заметную гримасу злости, но, как и было всегда, Николай умело скрывал эмоции. Протянув мне руку, чтобы я поднялась на ноги, Белов оставил звонкую пощечину на моем лице. Тогда он абсолютно ничего не сказал, лишь развернулся и молча ушел, оставив меня. Трещина, которая в последствии превратилась в огромную пропасть между нами, пошла с тех самых пор. 

 Но я помнила дни, когда мы действительно были семьей. И пусть в этих воспоминаниях почти не присутствовала моя мать, зато рядом была Нэлли. На мой седьмой день рождения Николай устроил целую поездку в заповедник, где я могла кормить с рук различных животных, бегать по лесу, купаться в пруду и есть очень вкусное мороженое. Нэлли все время держала меня за руку, и когда я видела, как отец целует ее, то у меня не возникало вопросов: я была уверена, что так правильно. Потом он сажал меня к себе на плечи, и мы втроем любовались закатом. 

И я все чаще стала приходить к мысли, что мне необходимо будет встретиться с отцом и поговорить. Вернее даже, высказать ему все, каждый миг, когда я желала ему смерти, думала о самоубийстве и молилась, чтобы он изменился. Теперь мне хотелось посмотреть ему в глаза, буквально восстать перед ним из мертвых и заглянуть в лицо Николая, увидеть то, что он чувствует. Оплакивал ли он меня, когда узнал о происшествии в доме Гарнеевых? Тряслись ли у него руки, когда он подходил к столу, где лежала наложница, чтобы опознать меня? Мучила ли его бессонница в ту ночь, когда я убегала от Андрея? 

 Кажется, постепенно страх уходил из меня, и вместо него я наполнялась гневом. Макс говорил, что я должна стать жестче и грубее, но пока мне удавалось становиться такой только у себя в голове. По крайне мере, я варилась в этом соке почти сутки, пока Крис не зашла ко мне, а затем подбежала к окну, чтобы опустить старые, практически пожелтевшие жалюзи. Девушка выключила свет, и когда я было открыла рот, чтобы спросить, в чем дело, она шикнула, а затем прошептала: