Дворцовая – вслушайтесь, как много светлой грусти в этом слове и сколько почти ушедшей в небытие красоты. Он любил эту мощеную улочку, любил эти дома, похожие на кремовые торты с розочками из счастливого детства, любил пьянящий дух истории, который еще не выветрился и который пропитал собой весь утопающий по летней поре в зелени центр. Было в этом что-то притягательно-тоскливое, что ложилось на сердце спасительным пластырем, который скрывал под собой непроходящие язвы, оставленные болезненным прошлым и звонким от пустоты настоящим.
Он припарковался у любимой кофейни, из приоткрытой двери которой минут через десять должно было непременно потянуть головокружительным ароматом свежесваренного кофе, чтобы в этот кратчайший миг снова почувствовать непреодолимую тягу к радостям жизни. Каждое буднее утро Денис приезжал сюда почти за час до начала рабочего дня: устало после пробок посидеть в машине, дождаться орехового латте, побродить мысленно по запыленным закоулкам памяти и позволить себе побыть слабым – побыть самим собой, а не той заскорузлой от времени оболочкой, которую он демонстрировал другим.
Тускло окинув воспалёнными от бессонницы глазами безлюдную улицу, по которой ветер нес мелкую морось ноября, Радов глубоко затянулся вейпом, наполняя салон ароматом мяты и лайма – дурная привычка, от которой он никак не мог заставить себя избавиться, но она отлично подпирала расшатанные нервы ментальными костылями. Эдакий эффект плацебо – покурил и вроде как успокоился, хотя лучше бы продолжил пить курс седативных препаратов.
Свободные минуты исчезали в прожорливом брюхе бытия с невероятной скоростью, и Денис, уже преобразившись, собрав себя в кучу и скривив рот в привычной кривой ухмылке, нетерпеливо постукивал пальцами по стойке в ожидании, пока сонная, но приторно любезная девочка-бариста сварит ему кофе. Скучающе, с налетом присущего его возрасту высокомерия над молодостью, он сверлил взглядом худую спину в фирменной футболке кофейни.
- Вы здесь будете пить или...
- С собой, – не дав договорить набившую оскомину фразу, – и без сахара, – припечатал он, желая как можно скорее согреть пальцы об обжигающие бока картонного стаканчика.
Когда-то Радов умел улыбаться всем: таксистам, продавцам, уборщицам, барменам, да просто случайным прохожим, но потом подрастерял всю природную любезность и привитое родителями воспитание. Не из-за того, что вдруг начал ставить себя выше других, скорее от хронической усталости, и нет, даже не физической – от моральной усталости влачить лишенное смысла существование в мире, который с головой погряз в черной ненависти друг к другу.
ВЫ ЧИТАЕТЕ
Обесцененный
Romance- Ты знаешь, наши чувства давно обесценены. Да что там говорить, человеческая жизнь гроша ломаного не стоит. В нас нет ничего: ни любви, ни красоты, ни доброты, ни нежности, ни заботы. Мы пустые. Иногда я думаю, что во всем этом жалком существовании...
