Угрюмый

21.

Чонгук водит машину одной рукой, и нервно стучит пальцами по рулю другой, и, обдумывая весь этот вечер, чертыхается. Нервно толкает язык за щеку, и старается блять найти уже Лису, которая на звонки не отвечает. Судя по тому, что она просто так ушла, даже свою машину оставив у особняка, он должен был уже найти её. Не могла же она пешком так далеко пойти. Даже с учётом того, что он потратил минуты на её бесполезные поиски по саду. И он находит её. Щурится, когда видит впереди какой-то силуэт, шагающий в темноте по асфальту из-за того, что особняк семейства Чон находится чуть ли не за городом, отдельно от других домов, не остаётся сомнений в том, что это никто иная, как Лиса. И Чонгук убеждается в этом, когда подъезжает поближе и видит её спину.

И у него сердце буквально кровью обливается, когда он замечает, как она свои щеки вытирает, и как её плечи подрагивают, она всё ещё плачет.

- Лиса! - он окликает её, остановив машину, из которой буквально выскакивает, даже дверцу не захлопнув. За ней ходит, но она даже не думает остановиться, продолжая шагать по неизвестному ей направлении и параллельно всхлипывать, будто ножом проведя по сердцу Чонгука.

Он знал, что ей будет нелегко. Но не знал, что настолько он ещё с детства терпеть её слёзы не мог. И если раньше из-за раздражения от этого её детского нытья, то сейчас из-за грёбаной одержимости, из-за которой он буквально на себе ощущает всю её тоску и боль.

- Лиса, да остановись ты уже! - громче говорит он, и ускорив шаги, хватает её за локоть, понимая, что самостоятельно она не намерена останавливаться.

- Отпусти, я хочу побыть одна, - тихо просит она, отведя взгляд, чтобы не показать свои слёзы, и пытается вырвать руку из его крепкой хватки, но Чонгук не отпускает, а наоборот, несмотря на все её упреки и сопротивления обнимает, прижав её дрожащее тело к своей груди. И Лиса не выдержав, теперь уже буквально рыдает, сама обнимая, сжав в кулачках его чёрную рубашку. Чонгук шумно вздыхает и гладит её по спине. Они стоят так всего несколько секунд, посреди пустой дороги, освещённой только фаром его машины, в полной тишине, прерывающейся её всхлипами, пока она наконец голос не подает:

- Я-я ведь говорила… что никто не примет наши отношения, - совершенно тихо и дрожаще, почти шепчет в его грудь и осторожно поднимает на него заплаканные глаза. - Не нужно было им говорить. Сначала я должна была устроиться на работу в любимое место твоей мамы и проникнуть в её доверие, или хотя бы… чёрт. Все что угодно, но не сообщать им сегодня - она словно в бреду говорит все на одном дыхании, голосом, грозящим вот-вот снова заплакать, а Чонгука же ничего не отвечает, и лишь крепче её обнимает.