Милый ненавидит умирать

Глава 1. Изгой

Тропинки, за множество лет протоптанные сотнями ног, змеились вокруг небольших домиков, каменных и деревянных или из всего стразу, так или иначе стоящих близко, разделяемых разве что небольшими личными двориками у каждого дома, вмещающими у кого скот, у кого огород. И улица в самом центре всех этих домиков немного отличалась, представляла из себя небольшие палатки, рынок, где местные торговали между собой, а иногда и с редкими заходящими путниками, изделиями своего ремесла, но так или иначе всё было кучкой, одним большим набитым поселением. И только маленький, совсем непримечательный домишка на самой окраине, дорога к которому была намного уже и немощнее по сравнению с остальными, отличался от всего поселения. В нём никогда не собирались гости, из него никогда не доносился шум, в нём часто горел свет ночами, пока другие дома предпочитали спать, и его всегда не любили. А точнее того, кто в нём живёт. И они оба — дом и его владелец — каждым летом ограждались от неблагодарного общества высоковатой неухоженной травой, которую другие жители на своих участках ни за что бы не допустили, срезали, а каждой зимой — огромными сугробами. Это лето не стало исключением, даже наоборот, к дикой траве добавилась лоза винограда, ползущая по чернеющей деревянной стене отстранённого домишки. Только тропинка стала чётче, виднее, и то в силу могучего времени, а не от внезапно появившихся гостей, нет-нет, они определённо никогда не появятся.

Глаза открылись сами собой, он даже не сразу это понял, только тогда, когда их уже стали выжигать жестокие и беспощадные лучи солнца. Значит, всё-таки пора вставать. В этом плане быть изгоем — несомненный плюс, сам ставишь себе рамки или не ставишь их вообще, можешь просыпаться позже всех или совсем не ложится, можешь быть больным дрыщом или тяжеленным жирдяем, потому что никто не скажет «Нельзя лениться! Кто же иначе коров будет кормить? Вставай, как все, с восходом солнца!» или «Мешки под глазами тебя уродуют, спи хорошенько», не скажут «Ты же мужчина! Мужчина должен быть сильным, а не таким вот дрыщом немощным!» или «Откуда ты еды столько берёшь? В деревне почти все голодают, а он всё жрёт в одну харю!», не скажут, потому что им всем нельзя с ним говорить. Он бодро вскочил с кровати, не заправляя её, — всё равно никто никогда не прийдёт, осудить просто некому, — и сразу же направился к реке, умываться. И вот один из минусов, на самом деле не такой уж и важный, но он старался предавать значение именно мелочам, чтобы более большие и разрушительные проблемы оставались позади, не закрепляясь в памяти, — его дом дальше всех прочих от реки. Он выскочил на улицу, сощурившись от яркого солнца, и пошёл по самому короткому из известных ему путей. Жители привычно бросали на него взгляды, самые разные, и презрительные, и ненавидящие, и слегка сочувствующие, и осуждающие, и даже испуганные, но он уже не обращал внимания, игнорировал тот факт, что эти глупцы за двадцать с чем-то лет — после десяти он перестал считать, но с того момента точно не перевалило за тридцать, — они так и не привыкли к нему. К тому, что есть в их деревне парнишка, с которым нельзя разговаривать, который не поддаётся общим правилам и который живёт среди них, но не с ними.