Милый ненавидит умирать

Глава 2. С чистого листа

— Пришли, — оповестил Джон, поставив Линча на пол. Тот ещё несколько секунд приходил в себя, пока кружилась голова и подкашивались ноги, а потом, наконец, обернулся на одну единственную внушительную деревянную дверь с металлическими вставками. Джон прошёл чуть вперёд, толкая её, открывая, и показывая Егору его новое жилище. Просторная комната, размером, как он и говорил, немного побольше предыдущего дома Линча, такая же каменная, замшелая, как и весь замок, пыльная, с паутиной у потолка, зато с громадной, идеально заправленной, явно нетронутой кроватью и огромным книжным шкафом.

— Уж прости, — вдруг неискренне извинился Джон зачем-то, настойчиво подталкивая Егора вперёд, вынуждая идти, не давая сбежать. — Гостей я изначально не планировал, так что комната может быть... неудобной. Ты зови, если что, я как-нибудь всё решу. Только не по пустякам, иначе получишь!

Дверь громко захлопнулась, раздался характерный скрежет закрывающегося на ключ замка, и Егор остался один. Один в пыльной комнате, до сих пор не до конца осознающий, что теперь он заточён, как чёртова принцесса из сказки. Линч отчаянно осел на кровать, подняв толстенный слой пыли и тут же закашлявшись, смяв идеально ровное одеяло под собой, прогнув старые скрипучие пружины. Тело размякло, перестав слушаться, ярко-зелёные глаза, обычно горящие необъяснимым счастьем и надеждой, заметно потухли и намокли, к горлу подступил ком слёз, дыхание само собой сбилось. Вечно светящийся Егор, не сдающийся, всегда ищущий надежду, такой светлый и искренний, что жители деревни, которые как раз и должны были быть счастливыми, молча завидовали ему, тая чёрную злобу, потух, как задутая свеча. А задул её никто иной, как долбанный вампир из легенд с совсем неподходящим ему именем Джон. Ну за что? За что Линчу это всё, за что он стал изгоем, за что его похитили и сделали своей игрушкой, обычной едой? Почему? Что он сделал не так? Горькая слезинка, обжигающая, колючая, сорвалась с длинных тёмных ресниц и быстренько полилась по покрасневшей щеке. Не сдержался. Обычно Егор не давал себе плакать даже в одиночестве, всегда считал это слабостью, сильной слабостью, которую он, весь такой из себя гордый и сильный, допустить не мог. Поэтому он только протёр глаза, стараясь не занести в них грязь, так и оставшуюся на ладонях, до сих пор не стёршуюся, и резко поднялся на ноги. Тут же закружилась голова, его повело в сторону, как пьяного, но он удержался и более-менее прямо прошёл к недавно замеченному зеркалу возле двери. На всякий случай дёрнул ручку, тщетно попытавшись открыть, на самом деле понимая, что бесполезно, а потом прямо руками снял толстый слой пыли с отражающей поверхности. Посмотрел на себя: светлая, чуть великоватая рубашка с широким расстёгнутым воротом, оголяющим шею и ключицы, на одной из которых красовался начавший затягиваться след от укуса, и тоже светлые, слегка обтягивающие штаны, подчёркивающие относительную худобу Линча, перепачкались, потемнели, «украсились» грязными разводами и несколькими приклеившимися мокрыми листьями, на окровавленных, уже подсохших коленях и локтях — рваные дырки, стянутые парочкой крепких ниток. Вытереть бы чем-нибудь кровь, и сполоснуть бы не плохо, промыть, обработать чем-нибудь. В деревне Егор редко получал какие-либо травмы, а если и получал, то обычно несерьёзные, и всё же всегда их обрабатывал лечебными травмами, подаренными той самой мудрецом. Она же объясняла Линчу, что в раны не должно попадать грязи, иначе они начнут гноится, и есть даже шанс умереть, и также объясняла, как какие раны лечить, как их отличать и как себя вести. И за это Егор ей безмерно благодарен, он ей в целом за многое благодарен, почти за всё, потому что почти всему его мудрец и обучила. Линч наконец оторвался от зеркала и отправился на поиски каких-нибудь лекарств, если, конечно, они вообще могли бы быть в его комнате и в принципе во всём вампирском замке. Оглядел тумбы возле кровати, по два ящика в каждом — ничего не нашёл, повытаскивал все книги из шкафа, а их было намного больше, чем у Егора в комнате — тоже пусто, с последней надеждой прошерстил кровать, перевернув все подушки и одеяло, заглянув под неё, — и снова неудача. В комнате ничего не было, ни лекарств, ни еды, ни доступа к воде, ни развлечений толком, кроме огромного книжного шкафа и единственного громадного окна. Да уж, в его родной деревне всё же было поразнообразнее. И что ему делать? Как есть, как мыться, как справлять нужду? Ладно, последнее ещё можно в окно, и то как-то... грубо, что ли? Неприлично, стыдно перед самим собой. Но вот что делать с остальным? Джон говорил в случае чего звать его, вот только как, если Линч здесь, запертый в одной относительно прочих в замке маленькой комнатке, а он — чёрт знает где? Егора ведь просто не услышат, сколько он ни будет рвать глотку, всё точно окажется бестолку! И он снова, второй раз за день обессилено упал на перевёрнутую кровать, вновь охваченный душащим отчаянием. Из груди вырвался кашель, хриплый и сильный, уже который раз за день, начиная с момента, как Егор зашёл в замок. Надо бы убраться, иначе он так точно помрёт, задохнувшись пылью. Времени на грусть не оставалось, Линч подскочил с кровати, складываясь пополам от мешающего кашля, кое-как добрался до окна и открыл его настежь. Тёплые оранжевые лучи вечернего солнца приятно обогрели кожу, наперебой ему по телу пустил мурашки прохладный ветерок, и вместе с ним зашумели высокие тёмные деревья с плотной, будто шапочки у грибов, листвой. Вид с этой башни был просто чудесный, прямо-таки сказочный, волшебный, неописуемо красивый, и Егор бы обязательно его запечатлел, только вот смысла в этом не было никакого, потому что видеть он его будет каждый день до конца жизни. Ну а как ещё? Ему ведь не сбежать, как угодно не сбежать, а если и удастся, то за ним просто придут и вернут обратно в замок, потому что если он и сбежит, то точно домой, в деревню, потому что больше некуда, а Джон его найдёт, ведь он знает, где Линч живёт. Безнадёжно. Егор тяжело выдохнул, потом вдохнул полной грудью свежий вечерний воздух, собрался с силами, скинул в окно листочки с одежды и резко развернулся, уставившись на устроенный им же бардак. Надо бы убраться... Он решил начать с кровати, стремительно приблизился к ней, аккуратно перешагивая разбросанные книги, и принялся её заправлять, потом приступил к книжному шкафу, расставил всё по полочкам, установив новый, свой порядок, расставив книги по цветам и оттенкам. Получилось красиво, комнате вновь вернулся нетронутый, будто бы нежилой вид, портящийся разве что из-за оставшихся на полу следов. Пыль определённо нужно вытереть, только вот нечем, не своей же рубашкой, да и воды нигде поблизости не было. Вдобавок, подтверждая страшную мысль, тишину комнаты пронзило характерное урчание живота. Всё-таки прийдётся звать Джона. От одной только идеи, от одной мысли все кишки перекрутило, кости выломило, а мышцы свело, ноги подкосились, в глазах потемнело, сердце зашлось в бешеном темпе, но Линч пересилил себя, на сгибающихся коленях добрёл до двери, опёрся на ручку всем весом, чтобы не упасть, и прислонился к холодной металлической вставке лбом. Холод чуть отрезвил, остудив, пустив по телу мурашки, и помог собраться с мыслями. Егор ещё несколько раз настойчиво подёргал за ручку, не теряя слабой надежды, но дверь, увы, не поддалась, и он только неуверенно постучал в неё, заговорив: