Милый ненавидит умирать

Глава 18. В дорогу

— Ваш мальчишка за этой дверью, — пояснил целитель и чуть отошёл в сторону, освобождая проход. Линч неуверенно встал на его место, потянувшись к деревянной ручке, и вдруг замер, не в силах пошевелиться. Дрожащая рука остановилась в паре сантиметров от какой-то облезлой дверной ручки, казалось бы, просто продави вниз, чуть толкни – и ты в другой комнате, но Егор почему-то не мог. Он стоял и смотрел, как дурак, на эту чёртову ручку и свою трясущуюся руку, не поддающуюся никаким командам и уговорам, и как бы сильно он ни пытался сдвинуться, всё было тщетно. Горло обволакивал страх, обманывая нежными прикосновениями, с каждым мгновением всё сильнее стягивающимися, как петля, лишающими кислорода. И казалось, он ни что больше не способен, только и может стоять посреди коридора напротив старой потёртой двери и задыхаться в собственном ужасе, чувствуя и зная всю свою беспомощность.

— Давай я? — донёсся сбоку ласковый голос, и внезапно холодные пальцы Джона аккуратно опустили дрожащую руку Линча. Он вздрогнул. Так странно, но он был уверен, что эти руки и эти пальцы запомнились ему тёплыми. Егор подловил себя на том, что его мысли о чём-то совершенно неуместном, и поспешил вернуться к реальности.

— Нет, всё нормально, — заупрямился он и тяжело выдохнул. «Соберись!» — попытался приободрить он себя мысленно. Сильно сжал руки в кулаки, до болезненных следов от ногтей на ладонях, затем наоборот расправил пальцы, по возможности опустошил голову, чтобы больше ни о чём не беспокоиться, и рывком отворил дверь, тут же широко шагнув в комнату. Вопреки ожиданиям она оказалась едва ли не до блеска отдраенной, полностью убранной, без всякого хлама, потёртостей и прочих неполадок, словно эта комната вовсе не принадлежала дому, по крайней мере не его внутренней части. Были лишь с десяток кроватей, несколько из которых заняты больными и ранеными людьми разных возрастов, по-разному проводящих свой досуг: кто-то спал, кто-то чёркал что-то на бумаге, кто-то смотрел в немаленькое окно в конце комнаты, а кто-то тихо разговаривал, стараясь не мешать спящим и не нарушать царящей умиротворённости. Среди них был и Лукас, бездвижно лежащий на одной из кроватей, самой ближней к единственному предмету мебели в комнате помимо спальных мест – столу, сплошь заставленному не одной кипой разных исписанных бумаг. Сразу было видно, что в своей жизни больше всего ценил, уважал, а также на что тратил почти всё, если не всё, своё время целитель. Вновь броско оглядев комнату, искренне не веря своим глазам, Линч наконец свыкнулся с правдой и направился к племяннику. Собственные шаги оказались оглушительно громкими на фоне тихих, едва слышных разговор, являющихся, в общем-то, единственным источником звука, из-за чего все не спящие мигом оглянулись на Егора, пересекающего середину комнаты, где его как раз было прекрасно видно всем со всех мест. Жуткое чувство, будто от людей вокруг остались только их глаза, впившиеся в него не хуже вампирских клыков своими осуждающими взглядами, так и источающими ненависть к тому, кто посмел так бессовестно нарушить здешний покой. Линч смущённо втянул голову в плечи и ускорился, в какие-то три шага пересёкши оставшееся расстояние до кровати Лукаса и остановившись у её изножья. Мальчик лежал, весь перемотанный бинтами, ровно на спине, руки вдоль тела, ноги тоже прямые, и ничего не согнуто, не сдвинуто, всё так ровно и идеально, веки сомкнуты, ни ресничка не подрагивает, и только рот чуть приоткрыт, и грудь, если присмотреться, чуть вздымается от размеренного дыхания. Живой. Сомнений нет, живой. Так захотелось обнять, прижать к себе это хрупкое тельце, укрыть собой и защитить от всего, от всех бед, лишь бы такое больше никогда не повторилось, но нельзя, ведь для целителя он – лишь прохожий с добрым сердцем, решивший помочь избитому мальчишке. Будет странно, если такой чужой человек вдруг полезет обниматься, поэтому он сдержался. Только спросил вполне обычную вещь, стараясь не выдать дрожь в голосе: