Антигерой

Разговор Двух.

Дилюк, с хмурым выражением лица, налил в стакан Панталоне  крепкий  виски. Ледяная жидкость переливалась в стакане, отражая слабый свет свечи. В трактире было душно и сыро, воздух пропитан запахом дыма и перегара. За столиками сидели пьяницы, их лица были красными, глаза затуманены, речи нечленораздельны. Они кричали, смеялись, спорили, и их грубые голоса сливались в один неразличимый гул.

Господин не любил такую атмосферу, но он был обязан держать свой трактир открытым. Он смотрел на Девятого, который держал стакан с виски в руке, не делая ни одного глотка. Он понимал, что Лоне волнуется, что он не доверяет ему. И он не мог его винить.

— Ну что, Панталоне,  — сказал Люк,  — пробуй. Этот виски  —  один из лучших в Мондштадте. Он поможет тебе расслабиться.

Делец медленно поднес стакан к губам, сделал небольшой глоток и зажмурился. Алкоголь был действительно крепким, он горел в горле, но в то  же время приносил некое успокоение. 

— Неплохо,  —  сказал  он,  —  неплохо.

Панталоне, глядя на живую картину мира, которую он создал, почувствовал не радость творца, а глубокую тоску. Он был автором, выдумал всех этих людей, прописал их характеры, определил их судьбы. Но вот он оказался в своем же произведении, и видел, что все не так, как задумывалось.

Его персонажи жили своей жизнью, у них были свои желания и стремления, они не всегда действовали так, как  он  предполагал. Их характеры не были такими же строгими и определенными, как в его  писаниях. Они были более сложные, более противоречивые, и в этом была их красота, и невыносимая печаль.

Мужчина не мог смириться с тем, что он оказался не всемогущим Богом, который управляет своим миром. Он был просто человеком, который потерял контроль над своей собственной идеей. Он видел, что его мир не вертится вокруг него, что он не является центром вселенной. Он был лишь частью этой живой и непредсказуемой реальности, которую он создал, но которая оказалась сильнее его воображения.

Писатель понял, что его творчество не было просто игрушкой, которой он мог управлять по своему желанию. Это было живое существо, с собственным духом, и он мог только наблюдать за его развитием, но не вмешиваться в его жизнь. 

Панталоне был опустошен, он не знал, что делать дальше. Он был лишь человеком, который заблудился в своем же воображении.

Девятый, с затуманенным взглядом и расплывчатыми мыслями, держал стакан с виски, словно спасательный круг в бурном море своего сознания. Дилюк сидел напротив, наблюдая за ним с нескрываемым беспокойством. 

—Мастер Дилюк, — прошептал Панталоне, его голос был раздвоен, словно он говорил из двух разных мест,  — у меня голова болит. 

—Головная  боль?  — удивился Дилюк. — Может, тебе попить воды? Или отдохнуть? 

Лоне качнул головой, его движения были медленными и неуклюжими. 

—Нет, — проговорил он, его голос был полн невыразимой тоски,  — это не простая голова боль. Она уже давно мучает меня. Я чувствую давление, словно кто-то сжимает мои виски в тиски. И еще — видения. Я вижу то, чего не должен видеть. 

—Какие видения?  — спросил Люк, его голос был спокоен, но в глазах отражалось недоверие. 

—Я вижу жизнь,  — прошептал Девятый, словно боясь разочаровать своего собеседника, — но не свою. Я вижу людей, которые смеются, которые любят, которые страдают. Я вижу жизнь, но не могу понять, чья она. 

—Ты что, уже пьяный? — усмехнулся Дилюк, но в его голосе звучала забота, а не издевка. 

—Нет, — ответил Лоне, его глаза затуманились, и он уставился в пустоту, — я просто... я не понимаю. Я никогда не видел ничего такого. Я никогда не думал, что моя голова может показать мне то, чего я не видел сам. 

Мужчина молча наблюдал за писателем. Он не мог понять, что происходит с этим человеком, но он видел, что он в большом отчаянии. Люк не знал, что сказать, как помочь. Он лишь мог ждать, пока Панталоне придет в себя.

— Иди проспись, а завтра отдохни. Я сделаю тебе выходной, но не наглей, — сказал Дилюк, стараясь не показывать своего беспокойства.

Он был зол, но, в первую очередь, ему было жаль работника. Он не мог понять, что творилось в голове этого человека, но видел, как глубоко он страдал.

Регратор, словно послушный ребёнок, кивнул и, не произнося ни слова, побрёл к себе в покои на второй этаж. Он поднимался медленно, его ноги  как будто не хотели нести его. Господин смотрел ему вслед с нескрываемым волнением.

Мужчина понимал, что проблема Лоне не в вине, а в чем-то гораздо более глубоком. Эти видения, незнакомая жизнь, которую он видел, но не жил, все это говорило о душевных муках, которые не снять одним только отдыхом.