Всё мальчиком по жизни, о любовь,
без устали, без устали пляши,
по комнатам расплескивая вновь,
расплескивая боль своей души*
Орёл... Решка... Монета подлетает в воздух, совершая бесчисленное количество оборотов и попадает обратно в ладонь. Снова решка. Потемневший со временем, прошедший через сотни тысяч людских рук металл, к великой жалости, ни капли не поблёскивает на солнце, так скудно проникающем в помещение сегодняшним днём.
Обычно его маленькая гостиная залита светом, несмотря на то, что из освещения в ней всего лишь маленькая подвесная лампочка без плафона и высокий светильник у дивана. Зимой их вполне хватает. В остальное время года в небольшом домике господствует всепоглощающее солнце и это не может не греть душу. Парень, лёжа на диванчике, где некогда спал его новоиспечённый знакомый, монотонно моргает, пока смотрит в потолок таким сложным взглядом, будто хочет найти в нём что-то новое. Монетка нагревшимся железом скользит между пальцев в ловком перекатывании. А после снова летит вверх и, падая, попадает в сжимающуюся ладонь.
Орёл.
Из другой комнаты слышится какая-то старомодная мелодия на помотанном, временами шуршащем радиоприёмнике. Эти звуки, хоть временами весьма надоедающие, отлично скрашивают одиночество и иногда даже позволяют о нём полностью забыть. Например, когда в дневной программе крутят любимые песни The Oh Hellos или Мэтта Холубовски, что встречается ну уж слишком редко. Поэтому чаще всего приходится слушать то, что попадается. Но Хёнджин не жалуется. Просто иногда ему хочется самому управлять играющей дома музыкой. Под хорошую песню, как известно, и работается в разы легче.
У изножья дивана, прямо на полу лежит книга в тёмно-бирюзовой потрёпанной обложке под кожу с лаконичным белым шрифтом «Ги де Мопассан», меж страниц которой в роли закладки вложен карандаш. Напротив стоит этюдник всё с тем же незаконченным холстом - Хёнджин планировал дописать его сегодня вечером, но желание брать в руки кисть, как назло, не посещает его уже второй день. Закрывая глаза на пару минут, он вдыхает полной грудью, и словно под томной дымкой перед ним тянется вереница картинок. Ему всегда нравилось проматывать в голове словно лентой кинофильма воспоминания, выдуманные ситуации, нереальные сюжеты или красочные сны, так твёрдо отложившиеся в памяти. Он словно нашёл свою собственную волшебную машину, способную перемещать его во времени и пространстве вплоть до других вселенных. Но сейчас Хёнджину видится не один из его снов или сюжетов недавно прочитанного рассказа Мопассана из сборника, взятого на время в магазине, вовсе нет. Перед ним нечто иное. Некто иной.
