—И как… поиски?
— Лучше некуда.
На губах Хёнджина смущённая улыбка, которую он старается тут же спрятать, отвернувшись обратно к своему скетчбуку. А Феликсу кажется, что он полностью разучился контролировать своё тело. Он совершенно не планировал говорить подобного, но и сказать, что жалеет теперь, несмотря на дико бьющееся в грудной клетке сердце, не может. Хёнджин, оказывается, может стесняться…
Воспоминания об этом дне слишком яркие, чтобы стереть их из памяти. Но Феликс, если честно, и не пытается. Он сидит в углу кровати, накрыв ноги тонким одеялом, — он не выходил из комнаты с самого своего пробуждения. На согнутых коленях держит раскрытую книгу с весьма пожелтевшими страницами и непривычным для современности мелким шрифтом. Феликс понятия не имеет, что это за автор и, кажется, даже не помнит названия того, что читает, но это и неудивительно — он взял в руки первое попавшееся глазу чтиво, лишь бы занять себя чем-нибудь.
Но сосредоточиться на тексте всё равно получается с трудом. На лице из раза в раз расплывается мягкая, немного глуповатая улыбка, когда Хёнджин из его воспоминаний повторяет:
— Неужели? — этим приторно-нахальным тоном, которым обычно играются, а не спорят. И Феликса это забавляет.
Хёнджин в тот день так гармонично смотрелся с приглушённо серыми тонами неба в прохладной тени дуба, которая мягко спадала на них обоих. Пряди его тёмных, непривычных на первый взгляд для парня длинных волос играли на ветру, будто море, колышимое волнами. И этот тёмный цвет так хорошо выглядит на фоне светло-карамельной кожи, не такой, как у большинства корейцев. Слишком странный, но такой обычный…
Хёнджин прекрасно выглядит за работой.
Сердце Феликса даже сейчас делает кульбит, когда он невольно думает о том, как хотел до волос Хвана дотянуться, чтобы заправить эти явно мешающие, но такие притягательные пряди за ухо. Ему нужно подтверждение о том, что этот странный парень не плод его воображения.
— Что ты рисуешь?
— Это секретная информация.
— Если так, то однажды я её рассекречу.
Дверь в комнату вдруг приоткрывается, из-за чего Феликс невольно вздрагивает, взметая голову. Улыбка с лица моментально пропадает, а книга в руках прикрывается, словно его застали за чем-то непристойным или каждая его мысль написана на лице чёрным по белому. В комнату несколько робко сначала заглядывает, чтобы убедиться, что Феликс не спит, а после медленно проходит мама. Вид у неё нервозный, движения какие-то скованные, а губы изогнуты в линии, напоминающей улыбку, вот только не особо настоящую. Может, Феликса и не было с ней рядом долгое время, но искренние эмоции от наигранных он сможет отличить в любом случае. Слишком сильна сила счастья матери таким, каким он его запомнил.
