«Поклонник» Анна Джейн

ГЛАВА 3

Мы заходим в подъезд. Это просто сюрреализм какой-то – я и Поклонник. Неспешно поднимаемся по лестнице, по которой я летала в ужасе, боясь собственной тени. А когда произошло страшное, когда на меня действительно напали, мне стало все равно.
Когда мы останавливаемся перед моей дверью, я мешкаю, но открываю замок, чувствуя, что заморозка чувств вот-вот прекратится. Мы заходим в квартиру, я включаю свет, кидаю тренчкот на пол и смотрю на Поклонника. Он невозмутимо разувается, явно решив остаться у меня дома.
– Что ты хочешь? – отстраненно спрашиваю я. – Если убить меня, сделай это безболезненно.
Я очень устала. Если это конец, то пусть все побыстрее закончится.
– Убить? – задумчиво повторяет он. И наконец снимает капюшон и смотрит на меня в упор. У него темные, кофейные глаза – насыщенный глубокий оттенок. И абсолютно холодное выражение в них. Матвей Веселов действительно хорош собой. Как я и думала, у него темные волосы, правильные и благородные черты лица, но глаза – сосредоточенные и удивительно спокойные – мне нравятся больше всего. Глаза и шрам. Они затмевают жесткое, напряженное выражение его лица.
Если красота Стаса солнечная, лучистая, теплая, то у Матвея совсем другая – лунная, сдержанная, холодная. Такая, что об него можно обжечься. Ничто не обжигает так, как холод. Дружелюбие и неприступность, теплая волна и озноб по телу – они две абсолютные противоположности.
Я вспоминаю северное сияние: тьма, исполосованная яркими цветами, – это и есть Матвей. Мой Поклонник.
– Думаешь, я убийца? – шепчет он.
И голос – голос тоже мне нравится. От него мурашки по телу.
Я пожимаю плечами, не отрывая взгляда от его шрама на подбородке.
– Как знать, кто в толпе может оказаться убийцей? Возможно, ежедневно мы проходим мимо убийц, не понимая этого.
– Да уж, как знать. Люди такие непредсказуемые. Их шкафы просто ломятся от скелетов и трупов, отвечает Матвей с издевкой и указательным пальцем поднимает мой подбородок. – А вдруг это ты убийца?
Я съеживаюсь от внезапного приступа дикого холода. Он попал в точку. Будто бы снова достал пистолет и выстрелил в мою душу, пробивая насквозь. Пальцы начинают дрожать, к горлу подступает горячий комок, на глазах появляются ненавистные слезы. Мне сложно дышать, и я слышу лишь стук своего сердца.
Новый приступ панической атаки накрывает меня с головой. Я падаю на пуфик в прихожей и закрываю руками голову. Мне безумно хочется это прекратить, но я не могу. Ненавижу себя за слабость, но не в силах противостоять этому. Моя психика заботливо сдерживала эмоции, возведя ледяную стену, чтобы я не сошла с ума. Но горечи, боли, страха так много, они такие обжигающе-горячие, что плавят этот лед. Стена рушится. Эмоции разрушают душу, калечат ее, оставляют новые шрамы.
Матвей молча сажает меня к себе на колени и обнимает. И это не просто нежные объятия – он с силой прижимает меня к себе и без единого слова гладит по спине жесткой ладонью. Наверное, он думает, что у меня истерика из-за пережитого. Он не знает, что слово «убийца» делает со мной. Но знает, как меня успокоить.
Постепенно я затихаю. От Матвея уже знакомо пахнет северным морем, и жар его тела согревает меня. Я слышу его дыхание, расслабляюсь, опустив голову на его плечо, и не замечаю, как сама обнимаю его.
Мне становится спокойно. Слезы высыхают. Страх уползает рваными клочьями отравленного тумана, забивается в уголки подсознания.
– Все? – через какое-то время спрашивает Матвей. – Спектакль окончен?
Я тотчас смущаюсь. «Ты думаешь, я нарочно? Решил, что играю перед тобой роль истерички? Да пошел ты», – хочу сказать я ему, но молчу. Я резво встаю с его колен, чувствуя боль в боку, и морщусь. А он тотчас замечает это и заставляет поднять кофту.
– Показывай, что там у тебя.
– Не хочу, – упорствую я, понимая, что все превратилось в театр абсурда.
– Я не собираюсь тебя лапать, – с каким-то странным отвращением говорит Матвей. – Хочу глянуть, что сделали эти уроды. Они ведь ударили тебя, верно?
– Ты медик?
– Знахарь. Пять лет прожил в горах. Лечил козлов.
У него какое-то своеобразное чувство юмора. Я снова начинаю раздражаться.
– Я серьезно.
– Я тоже серьезно. Подними уже свою чертову кофту, принцесса.
«Принцесса» звучит грубо и мило одновременно. Какой же он все-таки странный, странный, странный! Я отказываюсь его понимать.
– Почему ты меня так называешь? – спрашиваю я.
Его глаза сужаются.
– Ты всегда споришь с людьми? Или только я удостоился такой великой чести?
Я задираю кофту и бросаю на него нехороший взгляд.
– У тебя нет этой силы, – говорит он.
– Какой?
– Испепелять людей взглядом. Стой смирно.
Его холодные пальцы пробегают по моей коже невесомо и ласково, словно ее касаются крылья бабочки.
– Дышать больно?
– Нет...
– Ушиб. Будет синяк. Но завтра поедем на рентген – надо убедиться, что нет трещины, – говорит Матвей тоном человека, который не привык, что с ним пререкаются.
– А так ты определить не можешь? – спрашиваю я с усмешкой.
– Я тебе что, рентген? – вдруг взрывается он.
Меня это пугает. Я вздрагиваю, отхожу от него на несколько шагов и слышу, как он тяжело вздыхает.
– Больно? – он хочет коснуться моей щеки, по которой меня ударили. Его голос все еще сердитый, но уже не такой громкий.
– Нет.
– Лжешь. Они сильно тебя испугали? Сильно, сам себе отвечает Матвей. – Хорошо, что я там оказался. А ты не будь дурой, не ходи в темноте одна. Лед есть?
– Есть.
– Надо приложить.
– Не надо, – отвечаю я. – Мне не так уж и больно. Это просто ушиб. Они не успели сделать ничего... ничего плохого.
«Потому что меня спас ты». Матвей трет ладонями лицо. Камни на его волчьем кольце ярко сверкают.
– Не так я представлял нашу первую встречу, говорит он с досадой.
– А как ты ее представлял? – тихо спрашиваю я.
– Иначе. Совсем иначе. – В его голосе чувствуется холод.
– С цветами и лимузином?
– Фанфарами и красной ковровой дорожкой.
Я иду в ванную, мою руки, лицо, чувствуя на себе его взгляд. Потом направляюсь в гостиную. Он молча ходит за мною следом, как верный пес. И садится на диван рядом со мной, хотя я не очень этого хочу. Господи, какой же он странный. Но страха перед ним все так же нет. Есть чувство притяжения – если бы я не контролировала себя, то просто прижалась бы к Матвею и не отпускала. И еще есть немного раздражения и обиды.
Мои пальцы крепко сжаты и лежат на коленях. Вместо тревожных колокольчиков в голове туман. Мне нужно выгнать этого человека, нужно забаррикадироваться в своей квартире, нужно обратиться в полицию... Нужно, но вместо этого я разрешаю ему быть рядом со мной.
И вдыхаю его северное море. Его холод нежит горящую от удара щеку.
– Не понимаю, – говорю я.
– Неудивительно, – откинувшись на подушку, соглашается Матвей. – Понимание не самая твоя сильная черта.
– Не понимаю, что происходит! – повышаю я голос. – Ты следишь за мной.
– Да, – с удовольствием подтверждает он.
– Ты посылал мне цветы.
– Да.
– Ты увез меня из клуба.
– Да.
– Ты бывал у меня дома.
– О, да. Надо сказать, хоть ты и кажешься хрупкой, нести тебя на третий этаж было тяжеловато. Кстати, не пей больше. Не люблю пьяных девушек. Договорились?
Я поворачиваюсь к нему. Внутри все крошится от возмущения, как мел в пальцах.
– Что тебе надо?
Сейчас я похожа на хрупкий лед. Ткни в такой лед палкой, и тотчас пойдут трещины.
Поклонник запрокидывает голову назад и смеется. В его смехе я слышу морской прибой. Этот человек отталкивает меня и притягивает одновременно, и это похоже на сумасшествие.
– А ты догадайся.
В голосе Матвея снова издевка.
– Скажи сам, – требую я.
Если он маньяк, то крайне странный. Мне нравятся психи?
– Поиграем в холодно-горячо? – со смешком интересуется Матвей. – Предлагай версии, а я буду подсказывать правильный ответ.
Ему хочется, чтобы я играла по его правилам. Такие, как он, любят контролировать людей. А я, пусть и кажусь безобидным синим чулком, так просто ему не дамся.
– Веселишься? – прямо спрашиваю я. – Думаешь, я такая смешная?
– Нет, что ты. Просто хочу поиграть. Люблю азарт.
Он касается пряди моих волос и хочет заправить ее за ухо – касается так, будто я ему разрешала делать это. Я убираю его руку, и он с недоумением на меня смотрит.
– Ты решил поиздеваться надо мной. Проспорил кому-то. Должен свести с ума бедную девочку-студентку, чтобы выиграть, – говорю я с тихой уверенностью. – Я же знаю, кто ты.
Его кадык дергается, но лицо остается спокойным.
– Кто же?
– Богатый мальчик, который считает, что ему позволено все. Что ему подвластен весь мир. Что люди – это игрушки. Шарнирные куклы, плюшевые звери, пластиковые рыбы с вращающимися глазами. А ты волен делать с ними все что захочешь.
Его темные прямые брови сдвигаются к переносице. На лице появляется злая улыбка.
– О нет, не так. Люди – мыльные пузыри. Надул, полюбовался переливами солнца на их тонких гранях и лопнул. Или просто дождался, когда они лопнут сами. Давай дальше.
Из-за его слов внутри все перекручивается тугим жгутом. Ни один человек не вызывал во мне столько противоречивых эмоций. Атмосфера накаляется, но я не понимаю, жарче мне становится или меня пробирает ледяной озноб.
– Холодно, принцесса. Новые версии? – продолжает Матвей.
Его глаза блестят.
– Ты просто псих, – отрезаю я.
– Чуть теплее, но еще холодно. Ну, подумай, что же случилось со мной?
– Без понятия, что с тобой не так. Я учусь на психолога, а не на психиатра. Не знаю, какие у тебя девиации.
– Любовь можно назвать девиацией? – уточняет он.
– Твою – да. Хочешь сказать, что любишь меня? – усмехаюсь я.
– Горячо! Да ты умная, – издевательски хлопает он в ладоши. – Так быстро догадалась.
– Что ты несешь? Твои преследования меньше всего похожи на проявление этого чувства.
Теперь смеюсь я – по-февральски звонко, как капель. Но я никогда не смеялась так раньше.
– Ну прости, не все умеют любить правильно, спокойно отвечает Матвей, но это «прости» звучит как-то гадко. – Как умею, так и... Все равно не получится! – восклицает он, прерывая сам себя.
– Что не получится? – сквозь зубы спрашиваю я.
– Испепелить меня взглядом.
– Если ты... если ты меня любишь, почему так ведешь себя? – выдыхаю я.
– Так – это как? – любопытствует Матвей.
Как же тяжело!
– Не как влюбленный.
– Я должен ползать перед тобой на коленях и умолять дать мне возможность коснуться твоих ног? – язвительно спрашивает он.
– Это ты организовал нападение? – спрашиваю я.
Он смотрит на меня так, будто готов меня задушить.
– Зачем?
– Чтобы выглядеть передо мной героем.
На лице Поклонника мелькает отвращение.
– Не беси меня. Я не всегда такой добрый.
Его голос приобретает резкие и неприятные нотки, будто бы я оскорбила его.
Мне хочется обозвать его, заставить уйти из моей квартиры, но вместо этого я говорю:
– Прости. Правда, прости.
Я думала, что он примет извинения, но нет – голос Матвея режет еще глубже, делает еще больнее.
– Никогда и ни у кого не проси прощения всерьез. Это признак слабости. Поняла? Мне не нужна слабая.
– Тогда ищи сильную, – громко говорю я – капель в голосе дрожит, – а не сиди в моем доме рядом со мной.
И когда я уже нахожусь на пределе, когда эмоции накалены, а руки отчего-то становятся ледяными, будто похолодели от ненависти, Матвей Веселов вдруг делает то, чего я меньше всего от него жду.
Он опускается на пол, садится у моих ног, словно верный пес, и кладет голову мне на колени. Я замираю – внутри что-то ломается.
– Я схожу по тебе с ума, – тихо, без язвительности и насмешек, говорит Матвей, и мне кажется, что его голос становится бессильным, слабым и будто бы обреченным.
– Ты стала моим наваждением, Ангелина. Так тебе понятно?
– Встань, – растерянно прошу я. – Пожалуйста, встань.
– Любить – это ломать гордость, – отвечает он, не собираясь вставать. – Мне тяжело принять эту любовь. Я могу быть не тем принцем, которого ты представляла. Говорят, у меня скверный характер и я скор на расправу. Но я правда схожу по тебе с ума. Смешно, да? Я думал, в моей власти весь мир, а потом увидел тебя.
– Где? – удивленно спрашиваю я.
– Ты шла со стаканчиком «Старбакс» в руках, а позади тебя небо было золотым и розовым от заката. Я ехал мимо, увидел тебя. Пошел следом. Ты меня не замечала, переписывалась с кем-то, а я не сводил с тебя глаз. Проводил до самого дома, а потом пришел снова, чтобы увидеть тебя. И снова. И снова.
Не знаю, что отвечать на это.
– Ты веришь в случайности? – спрашивает Матвей.
Его голос мягкий – кажется, что я глажу темно-синий бархат.
– Нет, – отвечаю я.
– Я тоже. Но благодаря случайности встретил тебя. Забавно, да?
Зачем-то я запускаю пальцы в его черные волосы. Они удивительно мягкие, и я осторожно перебираю их, боясь вздохнуть – вдруг он услышит.
– У тебя рука была в крови, – вспоминаю вдруг я нашу встречу у подъезда, когда я его ударила. – Почему?
– Зацепился на тренировке, – отмахивается он.
Мы сидим так час или больше. За окном совсем глухая ночь. Она тихо дышит порывами ветра, заглядывает в окно фонарями, но больше не пугает. Я знаю, что все происходящее дико неправильно, но во мне нет ни желания, ни сил что-нибудь изменить. Я просто глажу его по волосам, а он не поднимает головы с моих колен. Кажется, мы оба умиротворены.
– Ты странный, – говорю я.
– А ты разве нет? Ты тоже странная, принцесса. Максимально странная. Ходишь с этим дурацким ножом для писем.
– Ты меня запугал.
– Я не хотел.
– Если... если я так понравилась тебе, почему просто не мог познакомиться? – задаю я очевидный вопрос. – У тебя проблемы с девушками?
– У меня проблемы с самим собой, – хмуро отвечает Матвей и наконец поднимает голову с моих колен. – Я же сказал – любовь ломает гордость. Ты сломала меня. Я не знал, что делать. А когда хотел что-то сделать, ты останавливала меня своими поступками. Наверное, и правда я странный. Псих.
Он встает и идет к окну, открывает его, запуская в дом ночную прохладу, и смотрит вдаль. А я смотрю на него.
– Зачем ты звонил в дофомон? – спрашиваю я, ежась от холода.
У меня миллион вопросов. Я не знаю, верить этому человеку или нет.
– Напился и решил признаться, – смеется он. А ты отвергла меня. Знаешь, как скверно было? Так долго решался, а меня не пустили на порог.