Не святой.

глава 17

Том

Через пять минут она выходит из комнаты, ее темные волосы собраны в пучок, а сама она одета в свободные джинсы и обрезанный джемпер, ноги босые.

Ее глаза не поднимаются, чтобы встретиться с моими, когда она проходит мимо. Короткий джемпер, в который она одета, показывает лишь небольшой участок кожи у основания позвоночника. Округлые изгибы ее бедер и гладкая кожа спины заставили меня разинуть рот. Нельзя было отрицать, что моя жена меня не привлекает.

Мне захотелось впиться пальцами в мягкую плоть на ее талии, пустить их по изгибам вниз, по красивой выпуклости ее попки и по стройным бедрам. Словно почувствовав мой взгляд, она, наконец, оглянулась на меня. В этот момент я перехватываю ее внимание, захватываю его. Невозможно не заметить, как расширяются зрачки, когда она смотрит на меня, не заметить, как она рассматривает мое тело и изучает мое лицо. Амелии нравится то, что она видит, даже если она отрицает это до посинения.

Она продолжает наблюдать за мной, а не за тем, куда идет.

Ее нога соскальзывает с верхней ступеньки, я делаю выпад, крепко хватаю ее и дергаю. Она ударяется спиной о мою грудь, и я обхватываю ее руками.

—Если бы ты не была слишком занята разглядыванием, leonessa, ты бы увидела, что сейчас скатишься вниз по лестнице. Предупреждаю, это будет больно.

Ее тело прижалось ко мне, ее запах проник в мой нос. Она была мягкой, теплой и чертовски привлекательной, полная противоположность всему и всем, чем я являюсь. Там, где я был жесток, она была спокойна. Солнечный свет после бури.

Ее дыхание вырывается из груди, и на секунду она прижимается ко мне, беззащитная, но это мгновение длится недолго: она отстраняется и бежит по лестнице так быстро, как только может, держась за перила, чтобы не упасть.

Я следую за ней в гораздо более неторопливом темпе. Постукивая ногами по мрамору, я неспешно прохожу в столовую, где на столе уже расставлены блюда. Она снова сидит в конце стола, а не на своем законном месте рядом со мной.

Я останавливаюсь у ее стула, прижимаясь к ней настолько близко, что она чувствует тепло моего тела, но не настолько близко, чтобы прикоснуться.

Предупреждение.

Искушение.

С громким, взволнованным вздохом она встает с кресла, ножки которого громко царапают мраморный пол, и топает, как капризный ребенок, к ближайшему к моему стулу.

Она опускает свой зад на сиденье и скрещивает руки.

Я медленно беру стакан, наливаю виски из графина и предлагаю ей. Ее брови взлетают вверх, и, поколебавшись лишь мгновение, она принимает напиток. Я наливаю себе и откидываюсь на спинку стула, глядя на ее прекрасное лицо, а пальцем в задумчивости провожу по нижней губе. Она делает глоток виски, вздыхая от вкуса.

—Могу я сама себя обслужить? - спрашивает она.

Я киваю.

Я наблюдаю, как она наклоняется и накладывает на свою тарелку картофельное пюре и говядину, мясо тонет в глубоком красном соусе, заливающем ее еду. Она добавляет овощи и возвращается на свое место, взяв нож и вилку.

—Пожалуйста, перестань следить за мной, - говорит она. —Я пришла на ужин, как ты и просил, и самое простое, что ты можешь сделать, - это дать мне покой.

—Покой? - я смеюсь, но даю ей то, что она хочет. —Где мой покой?

—Ты выбрал эту жизнь, Том, тебе и жить с ее последствиями, - говорит она мне, пока ее губы сомкнулись вокруг вилки, а глаза устремлены на меня.

—Мне кажется, что я не могу обрести покой не из-за своей жизни, - говорю я ей. —А из-за тебя.

Она улыбается.

—Хорошо. Надеюсь, я устрою тебе ад, Том. Чтобы ты никогда не знал ни одного спокойного дня.

—Ах, жена моя, те чувства, которые ты вызываешь, могут считаться грехом, но поверь мне, мои мысли о тебе так далеки от ада, что я могу быть и в раю.

Ее рот приоткрылся.

Я позволяю вкусу еды попасть на мой язык, а она продолжает смотреть. Она открывает рот шире, закрывает его и снова открывает, но слов не вырывается, и в конце концов она возвращается возвращается к еде, а ее щеки краснеют красивым, невинным румянцем.

Краем глаза я наблюдаю за тем, как она спокойно ест еду на своей тарелке, время от времени делая глотки из своего бокала. Она не смотрит на меня, не признает меня, но этот румянец все еще светится под поверхностью ее кремовой кожи, как будто мои слова оставили на ней неизгладимый след.

Хорошо.

Надеюсь, они останутся в ее прекрасном сознании, надеюсь, они будут преследовать ее во снах, задаваясь вопросом, о чем я могу думать, как я могу представлять ее. Она не будет ненавидеть меня вечно, я был уверен в этом, но эта женщина была упряма как черт, так что я мог ошибаться.

Как только ее тарелка была пуста, что обрадовало меня, она опрокинула остатки своего напитка и встала, чтобы уйти.
—Задержись немного, Амелия. - произношу я.

Она приостанавливается.

—Зачем?

—У меня есть кое-что для тебя.

—Мне ничего от тебя не нужно, Том, - начинает она уходить. —Спасибо за ужин.

—Пожалуйста. - окликнул я ее удаляющуюся фигуру. —Амелия, пожалуйста, посмотри, что у меня для тебя есть. Если ты по-прежнему не захочешь этого, я уберу это из дома

Она оглядывается через плечо, колеблясь, но затем ее плечи опускаются, и она поворачивается, прислонившись спиной к двери и скрестивши руки. Она внимательно наблюдает за тем, как я встаю и иду к полкам, расположенным вдоль стены комнаты, достаю со дна коробку, просто украшенную красной лентой.

Я ставлю ее на ближайший к ней конец стола и делаю шаг в сторону.
—Открывай.
С сжатой челюстью она подходит к коробке, тянет за ленточку, пока та не развязывается, и снимает крышку. Сверху лежит ее этюдник, который она вытаскивает первым.

—Ты рылся в моей квартире!? - прорычала она.

—Да.

—Ты не имел на это права!

—Пожалуйста, достань все с коробки, - она со злостью бросает на стол свою вешь и достает следующий предмет. Этюдник, который я выбрал для нее, был переплетен черной кожей, страницы плотные, готовые ко всему, что может создать ее рука. Под ним лежали совершенно новые карандаши для эскизов высшего качества, а также ручки, краски и карандаши для раскрашивания. С этими предметами она обращается гораздо бережнее, пальцы ласкают их, когда она достает их один за другим, как будто делает это неосознанно.

—Что это?

—Это было единственное, на что я наткнулся в той квартире, что-то, очевидно, дорогое. Это подтолкнуло меня купить тебе это.

—Но зачем?

—Нет никаких причин, по которым ты не можешь наслаждаться временем, проведенным здесь, я подумал, что это может быть то, что ты хочешь.

—Я давно не рисовала.

—От тебя ничего не требуется, это дар, которым ты можешь наслаждаться, если захочешь.

—Я хочу. - шепчет она, быстро взглянув на меня, а затем снова посмотрев на предметы. —Спасибо.

—Я также хотел бы предложить оплатить твои занятия.

—Прости?

—У тебя нет диплома.

—Нет, - проворчала она.

—Я бы хотел помочь  тебе получить его. Ты очень талантлива, Амелия, ты должна что-то с этим делать.

—Ты не имеешь права указывать мне, что делать! - Амелия рычит на меня, захлопывая крышку коробки. —Спасибо за подарки, но я не могу их принять.

Оставив коробку и свой старый этюдник на месте, она устремляется к двери.

—Если ты передумаешь, я оставлю их здесь. Забирай их, когда захочешь

—Спокойной ночи.

Дверь захлопывается с такой силой, что рамы, висящие на стене, дребезжат от удара.

***

Было уже далеко за полночь, но, как и каждую ночь с тех пор, как Амелия оказалась под моей крышей, я был неспокоен. Никакое количество алкоголя не могло унять желание найти ее, посмотреть, и, не покидая собственного дома, я был бессилен противостоять этому желанию.

Ноги бесшумно ступают по лестнице, и я несусь по коридору к ее спальне. В нескольких шагах от двери стоит охранник, но не для того, чтобы она не могла выйти, а для защиты. Учитывая все, что происходит в этом городе, учитывая, что моей семье угрожает опасность, я бы не стал рисковать ни женщиной, ни своим племянником. Пока я не найду крысу внутри моей организации, здесь будет стоять охранник. Он кивает и отходит в сторону, пропуская меня. Ручка не издает ни звука, пока не отпускается с легким щелчком, а затем бесшумно поворачивается внутрь. Комната залита мягким светом полной луны, шторы еще открыты, и я нахожу Амелию на середине кровати, лицом к окну, как будто она заснула, глядя на звезды и океан за окном. Она дышит ровно, ее темная грива волос рассыпалась по подушке позади нее, черты ее лица расслаблены, ресницы трепещут, как во сне.

Ноги сами несут меня ближе, глаза на мгновение отрываются от спящей жены и устремляются на ребенка, лежащего у нее на руках и спящего так же безмятежно, как и она.
Кроватка для ребенка была поставлена рядом с кроватью, потому что я сомневался, что она позволит ему спать отдельно от нее, даже если я подготовлю для него комнату, но со временем она это сделает, я надеялся.

Ее губы разошлись в вздохе, и мне захотелось протянуть руку вперед, прижать большой палец к этой пухлой нижней губе и почувствовать ее дыхание на кончиках пальцев.

Она была растущим наваждением, тисками, которые легко сжимались вокруг моего тела. Женщины приходили и уходили, ни одна не удерживала моего внимания так, как она, и она ненавидела меня.

Я не винил ее.

Жизнь, которую я веду, не лишена жестокости, и благодаря ей я стал тем, кто я есть. Я беру без спроса, ворую, убиваю, уничтожаю, где придется, но с ней я не хотел этого.

Я хотел, чтобы она пришла добровольно.

Ее неуважение раздражает и возбуждает меня одновременно, ее борьба и огонь – это афродизиак, который разжигает во мне что-то настолько первобытное, что кажется, будто зверь вот-вот вырвется из клетки. Не удержавшись, я наклоняюсь вперед и провожу кончиком пальца по ее лицу – едва заметный контакт кожи, который обжигает. Я провожу по линии ее лица, к волосам, которые на ощупь как шелк, а затем заправляю выбившуюся прядь за ухо, позволяя пальцу проследовать по изгибу мочки уха.
Не знаю, сколько времени я простоял, глядя на женщину, но в конце концов я ушел, мышцы напряглись, позвоночник выпрямился, каждый шаг прочь казался мне неправильным и отвратительным.

Мне нужно было, чтобы Амелия была моей.

Во всех смыслах, которые только можно себе представить.